Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 38

— Я догадывался, — пожал плечами сержант.

— Отлично. Кто ещё знает? — осведомился Яков. Как можно суше, стараясь не сорватся на крик раньше времени.

— Хмм... — старый сержант почесал затылок, потом бороду, — возможно из стариков кто. Майер с компанией — наверное. Ещё парни, что сегодня в карауле.

— То есть все. Кроме меня. Не скажете, почему?

Сержант со стрелком переглянулись и промолчали. И хорошо, очевидное "на то ты тут и начальник" повисло, да так и осталось невысказанным.

Яков оглянулся — Рейнеке молчал, остальные — тоже. Трепетал огонёк фонаря, жёлтые блики бродили по замершим людям, небритым, усталым лицам, стали клинков, коже ремней и меди пуговиц.

Тяжёлое дыхание за спиной — Анна. Люди ждали. Его слова, Якова Лесли капитана пехотной роты.

Вот Яков его и высказал. Честно и откровенно, все, что вертелось на языке. О раздолбаях и олухах, посланных ему в подчинение. С хвостом и без оного. Слишком хитрых и слишком умных, или себя такими считающих. И что ему с ними всеми делать ввиду предстоящего явления kusma's Mather всем?

— Ну как, капитан, все ещё не верите в чудеса? — а это уже маленький француз. Патрули его не удержали.

Яков набрал воздуха и высказал ещё пару фраз — о чудесах и о том, где капитан желал бы их видеть.

Потом выдохнул, тряхнул головой и сказал уже спокойно. Почти:

— Ладно, господа. Через десять минут у меня. Подумаем. Как нам быть со всем этим.

Помолчал и добавил:

— Юнкер, постарайтесь явиться в подобающем виде. То есть одетым и без хвоста. Справитесь?

Парень невольно кивнул. И на том спасибо.

Ледяной воздух на улице ударил в лицо так, что голова у Якова на мгновение закружилась. Ветер налетел, взвыл, выдул из лёгких и головы духоту и терпкий запах конюшен, чуда и мокрой шерсти. Каменная глухая стена казармы — взгляд лениво пробежал по рядам кирпичей, серым в лунном свете. Чёткие, ровные ряды, слои извёстки белеют. Где-то кирпич лежит неровно, где-то осыпалась известь, но это неважно. Совсем. Обыденная, знакомая и приятная для глаз неизменность. Мозги капитана слегка собрались, бегущие мысли вернулись в привычное русло. Чудо осталось позади, и что им теперь с ним делать?

— Во что мы тут влипли? — сердито думал капитан, шагая прочь, вдоль стены от конюшни подальше, — дожили. Мало мне обалдуев так и этот ещё. Хвост да лапы отрастил, по лесу бегает, да на луну воет. Того и гляди, загрызёт кого. Хотя... Судя по ране и крови на клыках — таки загрыз уже. Слава богу, не нашего, а то бы доложили. Тогда кого? Ладно, сам расскажет через десять минут, никуда не денется. Не ставить же было его там, голого, да по стойке смирно. Не денется никуда. А если удерёт? Да нет, во-первых — там стрелок Ганс, а от него что на двух, что на четырёх, а бегать бесполезно — умрёшь уставшим. А во вторых — куда парень от своей рыжей денется? Ладно, скоро узнаем — что к чему и в какую беду опять вляпались..

Почему-то вспомнилось сегодняшнее утро, солнце и юнкер, идущий в город с Анной под руку. Улыбка, солнце и сверкающие на волосах льдинки.

Капитан поправил шляпу и, неожиданно для себя, улыбнулся:

— Эх, дожил на старости лет, сколько служу — а хвостатых обормотов под командой ещё не было. А как в генералы выйдет, да форму новую утвердит? Усы и хвост... Впрочем, мало ли там своих чудаков.

Под ухом тревожно заскрипели сапоги. Яков обернулся — мастер сержант шёл за ним, медленно, вопросительно поглядывая на капитана.

— Ну что, старина, дожили? — усмехнулся Яков ему в лицо, — в роте бардак, юнкера хвосты отращивают, обозные шабаш крутят прямо в расположении, вы шляетесь где-то, а я, как дурак, все последним узнаю.

— А ещё у рядового Майера с дьяволом договор, — подтвердил сержант, кивнув, больше собственным мыслям.

— Откуда знаешь? — оторопело спросил капитан.

— А он его потерял, — усмехнулся сардж в бороду, — теперь ходит, ищет. Парни уже ставки сделали — когда этот дурак гробанётся и как. Все, как всегда, кэп, как и раньше. Ничего нового.

— Раньше у нас Флашвольф на хвосте не висел. А теперь — скажите мне, сержант, почему в роте бардак, и где вас все это время носило?

— Да так. Ходил по городу, Спрашивал, — сержант усмехнулся в бороду ещё раз — криво, одними губами. Внезапно Яков увидел у ветерана сбитые в кровь кулаки и длинный, тонкий порез на лице — сверху вниз, через левую щеку. Поёжился и подумал, что совсем не хочет знать, кого и как спрашивал старый сержант. И что случилось с теми, кто медлил с ответом.

— О чем? — спросил он, медленно, ловя взглядом глаза сержанта — два усталых, злых огонька под кустистыми бровями.

— Тут такое дело капитан. Поспрашивал я тут людей в городе. Разных, — сержант усмехнулся, проведя ладонью по сжатому кулаку, — и вот, что получается. Городские с этого пала, не меньше ста тысяч сняли.

— Как?

— А вот так. У мамы Розы в тайнике двадцать тысяч лежало. Полновесных. Нашли, изъяли, опечатали, да в ратушу увезли. У остальных — у кого больше, у кого меньше, но в сумме сто тыщ выходит, по меньшей мере. И все — туда же, в ратушу. Официально и под печатями. А еще шмотки, посуда, дома. Сто, тыщ, как с куста, герр капитан, с Магдебургского штурма куда меньше добычи было.

— Флашвольф?

— Может да, а может нет. Не знаю, пока. Хорошо они тут в городе устроились, герр капитан, слишком. Ни тебе лопатой помахать, ни пороха понюхать...

Сержант ворчал. Капитан отвернулся, внимательно разглядывая тьму вокруг. "А Эрбле все чудеса ищет, чудак. Вот тебе и чудо на ровном месте. Пропахшее дымом, страхом и копотью колдовство. Сто тысяч талеров на ровном месте. И вода не вскипела и верх не потекла", — подумал капитан с неожиданной для себя злостью. Ветер взвыл, сдул облака — и в глаза капитану Якову Лесли с неба сверкнули, с холодной яростью, яркие зимние звезды.

***

— Итак, господа, — медленно, роняя слова, проговорил капитан, — у нас в роте чертов виревольф.

Совещание собрали в тесной, тёмной, заваленной хламом капитанской комнате под светом свечи. Не через десять минут, а через пол-часа. Яков на морозе остыл и решил вначале поговорить с юнкером с глазу на глаз. Разговор все — таки не для посторонних ушей, да и жалко позорить парня перед всем народом. Юнкер явился вовремя — в мундире, собранный, подтянутый и непривычно — серьёзный. Одетый, как на парад. Или на расстрел. Когда Яков выслушал его рассказ, краткий, чему-то парень в роте все — таки научился — оный расстрел захотелось организовать немедленно. Но, вместо этого, капитан просто открыл дверь и созвал остальных. То есть сержанта, Лоренцо и хмурого стрелка. Ну и француза заодно, раз уж он влез в это дело.

— Итак, господа, — подвёл итог рассказу капитан, — у нас в роте чертов виревольф. И этот чертов виревольф только что сожрал не менее чёртого мастера дознавателя.

Сержант сбил шляпу на затылок и длинно присвистнул — хорошо, мол, живём, господа.

— Главное, нескучно. И что?

— Не так, капитан, — бросил от двери хмурый стрелок, — Я прошёл по следам, посмотрел на месте. Убит помощник городского палача. Хорошо его порвали.

Тут Ганс чуть кивнул — юнкеру и, похоже, с одобрением.

— А дознаватель?

— Лужа крови и следы. Неровные, в крови. Идут в сторону города. Флашвольф ушёл.

— Но как? Я же ... — подала голос Анна. Как она сюда пробралась? Непонятно, но девушка сидела в углу поближе к своему милому. Яков даже улыбнулся, заметив ее. Сержант тоже, и пояснил:

— У того Флашвольфа мозгов нет, и вышибать сталбыть нечего. Бывает. Ну ушёл и ушёл. Помощник палача — это Фрайштик который?

Стрелок кивнул. Со двора раздались крики и визг, будто кошку за хвост тянули. Сержант оскалился в улыбке и пояснил:

— Прослышали местные, небось. Теперь празднуют. Волынку нашу жалко, единственная.

Яков кивнул. Фамилию порванного юнкером он тоже уже слышал и его ему жалко не было. В отличие от терзаемой на дворе волынки.

— Ладно, сожрали и бог с ним, — махнул рукой Яков, подводя итог грешной жизни майстера Фрайштика. Помошника городского палача. — Чёрт, если быть точным. Трактирщик в деревне — это тоже ты?