За закрытой дверью. Записки врача-венеролога - Фридланд Лев Семенович - Страница 21

И вот, она — собачка, раздавленная колесом телеги. Осмеянная и уничтоженная.

На этом кончается избитый роман. Дальше следуют страницы из учебника по венерологии.

Ее история сразу становится известной в институте. Я вскоре какая-то слушательница снимает с провинциалочки, как луч росу, остатки наивности.

Этот самый Валя, уходя, оставил ей на память триппер. Все знают, что он болен. Он сам хвастался этим перед товарищами.

И тогда еще оглушенная женщина, действительно, замечает то, что из-за слез и отчаяния прошло для нее незаметно.

А если она и заметила, то что может она предпринять? Денег нет. Можно ли бесплатно посещать больницу или амбулаторию, неизвестно. О таких делах не с кем посоветоваться. Кому скажешь? Благо, боли не гонят. Их нет. Самое ужасное — это клеймо «венерическая болезнь».

Прошли месяцы, год.

Струп спал, но остался рубец, который тупо ноет. Душа уже не рвется, на острие первых мук. Да и надо же жить, наконец. Днем лекции: «Грим», «История костюма», «Искусство жеста» и т. д. Ночью служба для заработка.

Не подумайте дурного о ночах. Она избегает людей. Она не допускает чужих прикосновений. Она помнит, что она заражена.

Мужчины ищут ее, следят за ней, знакомятся, пытаются сблизиться с нею. Когда она ходит между столиками, предлагая цветы, посетители невольно засматриваются на эту очаровательную головку с большими печальными глазами под длинными, изогнутыми ресницами.

Да, простите, я и забыл сказать, что она продает цветы в ресторане с 10 часов вечера до 3 часов ночи. Эту работу она получила через Общество помощи беспризорным детям. Ее ночной заработок колебался в пределах от 0 до 1 миллиарда, а по тогдашнему золотому курсу — от 0 до 1 рубля.

Здесь я должен сделать комплимент гонококку.

Если панель не заполучила еще одной жертвы, то за это нужно низко поклониться гонококку. Две точки, заключенные, как две французские булочки, в теле лейкоцита, наконец, сделали доброе дело. Они поддерживали ее волю даже тогда, когда голова кружилась от голода, а на пальцах ног вскакивали волдыри, от слишком непосредственной близости к камням мостовой.

Теперь, после гонококка, опять немного сказки.

Посетитель углового столика, справа от двери, каждый вечер приходил в ресторан «Двенадцать». Пока ему подавали ужин, и пока он ел, он не спускал глаз с продавщицы цветов. В час ночи он покупал у нее гвоздику, платил и уходил.

Как рождается, как приходит к человеку это странное замирание сердца, я не знаю. Должно быть, у каждого по своему. Во всяком случае, она уже начинала чувствовать присутствие этого человека, еще не видя его лица. А лицо у него было бритое, приятное, с двумя складками на лбу.

К тому же она все-таки, была молода, ей едва минуло 20 лет. В этом возрасте тело обладает своей логикой.

Однажды они, эта женщина и этот мужчина, разговорились. Он нашел нужное слово, за ним последовали другие, оросившие эту обожженную болью почву, как капли дождя орошают потрескавшуюся землю, жаждущую влаги.

В ней зашевелились надежды, желание жить. Опираясь одной рукой о столик, а другой прижимая к груди пучок гвоздик и хризантем, она слушала его и отвечала.

И вот, случилось… Ничего особенного! Они встретились вне ресторана.

Это стало повторяться… Она знала о нем уже все; кто он и что он. Он совсем не походил на того прежнего. Тот был забыт и похоронен.

А этого зло обидела женщина.

Он быль юрисконсультом в каком-то крупном учреждении. Оттого, должно быть, он так легко находил нужные слова. Днем он был занят, а по вечерам отдыхал в ресторане за ужином. У него не было семьи. От первой жены остался мальчик, который с детства жил в другом городе, у бабушки. Жена же ушла три года тому назад к другому…

Однажды они встретились перед тем, как ей надо было идти за цветами для ресторана.

Было начало весны. По вечернему плыли облака.

Он просто сказал ей:

— Я один. Мне не для кого жить. Я хочу работать для вас, для вашего счастья. Вы теперь у меня единственная радость. Раньше я смотрел на какую-нибудь звезду. Теперь я смотрю на вас и знаю, что я люблю вас и мне будет с вами легко и приятно.

Она протянула руку, точно защищаясь. Он продол»-жал;

— Я многого о вас не знаю. Должно быть, у вас было горе. Впрочем, ваше прошлое принадлежит вам, и я буду знать столько, сколько вы сами мне сообщите. Вам живется несладко, я вижу. Но это только побудит меня изо всех сил стремиться к тому, чтобы вы с избытком получили все то, в чем до сих пор вам было отказано. Будьте моей женой. Я хочу, чтобы вы всегда были со мной, если это возможно, — меланхолически добавил он.

Она подняла обе руки, как бы желая остановить его. К счастью, в руках у нее не было цветов, которые могли упасть, и все обошлось без убытка. Она ничего не ответила ему. Если бы она открыла рот, кто знает, что вырвалось бы оттуда. Потому что, — вы, конечно, догадались, — она полюбила его. Природа не терпит пустоты. Не терпит ее и сердце.

Здесь кончается сказка, И опять выступает на сцену гонококк. Ибо она вовремя вспомнила о гонококке и овладела собой.

Глядя на человека, который стал для нее дорогим, она оказала ему умоляюще:

— Не говорите больше со мной об этом. То, чего вы хотите, невозможно. Я скорее умру, чем соглашусь.

Юрисконсульт, конечно, кое-что уловил в ее словах. Должно быть, он подумал в этот момент о больной гордости своей спутницы.

Продавщица напрягала все свои силы, чтобы перескочить со своим заработком через заколдованный рубль. Иногда случалось так, что уходя после трех часов ночи домой, она нащупывала в кармане бумажек рубля на два с полтиной.

Накопив за счет экономии в еде и одежде небольшую толику денег, она начала посещать врача.

Эпизод с врачом вы уже знаете. Жена моего друга, слушательница того же института, как-то разговорилась со своей однокурсницей, продавщицей цветов. Вот каким образом попал на сцену я.

Вот эту историю я узнал за своим письменным столом. Продавщица цветов торопилась потому, что со времени ее вечернего разговора прошло уже два месяца. Они продолжали встречаться. Он видел, что она любит его, и ждал того момента, когда она даст свое согласие.

Но, в конце концов, ему, очевидно, надоело ждать. Может быть, он слишком страдал от тоски по телу, которое любил. Она же нервничала еще и потому, что в ней тоже пробудилась женщина. Под влиянием могучего желания, которое в нем чувствовалось и которое искало ее, она сама начала томиться по ласкам, по объятию его крепких рук.

Прошло еще немного времени.

Однажды вечером она пришла с убитым лицом. Жалкая фигурка упала на стул и стянулась в комок.

— Что с вами?

— Ах, он хочет уехать! Он говорить, что больше не может ждать. Он не принимает больше дел. Как только он закончит текущую работу, он уедет в Москву, чтобы устроиться там. Доктор, дорогой, что мне делать? Когда же это кончится?

Мы, врачи, часто видим перед собой трепещущую жизнь. И слезы, и мольбы, и ужас, и отчаяние — все это видано-перевидано. Нас ничем не удивишь. Но бывает и так, что чужая боль хлещет по нашим нервам.

В какой-то книге я прочитал, как экспериментатор создавал человека будущего. Он вскрыл череп обреченному на смерть субъекту и ввел в складку его мозга какое-то стимулирующее вещество. Оперируемый остался жив. И его мозг приобрел чудовищную работоспособность и остроту. Открытия следовали за открытиями с быстротой молнии.

Глядя на плачущую девушку, я вспомнил эту фантазию писателя. И мне страстно захотелось, чтобы вот сейчас, сию же минуту родился этот необычайный мозг, способный решить все наши запутанные нелепости.

Как помочь ей? Я еще чувствовал присутствие невидимых следов болезни, рассеянных по железам и складкам слизистой оболочки.

Но мне было невыразимо жаль ее, и я подумал: «А может быть, я, в самом деле, преувеличиваю опасность. Во всяком случае займемся исследованиями».