Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 101

Ощутить прикосновение тёплых губ, положить ладонь ему на плечо, скользнуть по ткани, захватывая её и стягивая пиджак, провести по волосам, вновь уткнуться носом в шею, запоминая запах его одеколона.

Почувствовать себя гончей, что взяла след и теперь преследует жертву, понимая: пока не получит её, остановиться не сумеет. Пока не прикусит кожу там, где ощущается биение пульса, копируя события того вечера.

Он прикасался к Илайе через ткань рубашки, не решаясь потянуть её вверх, вытаскивая из брюк, чтобы затем провести пальцами по коже. Он прихватывал губами его губы, ощущая крепкую хватку пальцев на плечах, думая о том, что на них вполне могут остаться синяки, но даже не планируя отталкивать или отстраняться, попутно радуясь, что полы здесь действительно моют ежедневно. Он проводил пальцами вдоль ровного ряда пуговиц, не торопясь их расстёгивать, потому что в противном случае это выглядело бы, как попытка забить воспоминания об одном человеке сексом с другим. Ромуальду не хотелось, чтобы со стороны его действия выглядели именно так. Однако и ограничиться одним прикосновением у него не получалось. Он зацепил одну из шлёвок, потянув за неё вверх, заставив Илайю прогнуться в спине, прижавшись ближе.

Ромуальд пытался полностью компенсировать недостаток тактильных ощущений, прижаться так, как не сумел это сделать в квартире. Поцеловать, облизать, прикусить, погладить, пройтись пальцами по бедру, отмечая, что теперь Илайя не отворачивается и не закрывает лицо руками. По большей части, они делили ответственность на двоих, и это было осознанное решение, а не спонтанное, под влиянием момента, когда один решил выступить в роли утешителя, но способов лучше не нашёл, а второй согласился моментально, не отвергая.

«Ты не умеешь целоваться?».

«И что?».

«Ничего. Просто…».

Он не засмеялся, только вновь подался вперёд, прихватывая губы поцелуем, проводя по ним кончиком языка. Ладонь провела вверх и вниз по линии пуговиц. Неуверенность никуда не делась, и он лишь бездумно теребил край ткани, не решаясь поднырнуть под него пальцами, чтобы прикоснуться к коже. Хотелось, несомненно, но он старался не торопить события. Больше всего на свете Ромуальд опасался, что этот вечер станет повторением того, когда они находились в квартире Илайи, рядом валялись окровавленные осколки, а шумные выдохи сквозь стиснутые зубы напоминали лезвия ножей, врезающихся в тело.

В кабинете отца всё складывалось иначе, и он с трудом заставил себя оторваться от невозможно приятных действий. Поднялся на ноги, помог Илайе.

Они разошлись в разные стороны, даже спускались поодиночке. Один на лифте, другой, воспользовавшись лестницей. Откровенного разговора больше не было, зато появилась некая неловкость.

Если бы они занялись сексом, уровень её явно зашкалил бы, но они сумели вовремя остановиться.

Наверное, это было правильно. Наверное, им следовало долго обсуждать сложившуюся ситуацию, попутно приходя к выводу, что максимум их взаимодействия – это дружба. Ромуальд мог бы это сказать. Сказать, но не поверить, потому что знал правду, и в её концепцию приятельские отношения не вписывались.

Однако груз вины и мысли о Джулиане заставляли делать десять шагов назад, совершив один вперёд.

Ромуальд бежал, надвинув кепку как можно ниже, смотрел под ноги и надеялся, что с помощью физических упражнений сумеет избавиться от посторонних мыслей, останется только усталость. Но организм, привыкший к тренировкам, воспринимал всё легко и безболезненно. Мышцы не стонали от боли, не притягивали к себе пристального внимания, отчего Ромуальд вновь и вновь вспоминал момент расставания, думал о полутора неделях молчания. Прикидывал, чем может быть занят в это время Илайя. Челси, кажется, говорила, что её ученик активно работает в тандеме с композитором, и теперь уже Энтони занимается постановкой чужого голоса, рассказывая и показывая в деталях, как именно нужно исполнять партии, им написанные.

Мысли об этом сближении его не радовали. Он знал прекрасно, что Уэбб занят своим рыжим мужиком, помнил и слова напарника о возможной асексуальности, но от ревности, прорывающейся через показную уверенность в себе, избавиться не мог. Потому, естественно, общение не одобрял, но вынужденно мирился с установившимся положением вещей, признавая за Илайей право поддерживать знакомство с теми, кто ему интересен. К тому же, все знали, о чем способен думать Энтони, когда дело касается его творчества.

Музыка, ничего кроме музыки.

Ромуальда это знание мало успокаивало.

Вернувшись с пробежки, он направился не в гостевой дом, а в сторону основного строения. Обогнул его и оказался у чёрного хода, проигнорировав парадную дверь. Ему не хотелось пересекаться в прихожей и в гостиной с остальными родственниками, а на кухне в это время могла крутиться только Челси. Для неё не существовало выходных и будней, она всегда поднималась рано и занималась ровно тем же, чем и брат, попутно, в перерывах занимаясь приготовлением завтрака.

Интуиция Ромуальда не подвела. Когда он толкнул дверь, Челси повернулась и едва не сшибла со стола тарелку с натёртым сыром, откуда брала по щепотке, густо посыпая пиццу.

– Ты меня напугал, – произнесла, засовывая блюдо в микроволновку и нажимая нужные кнопки. – Почему не спишь в такую рань?

– Не стану указывать тебе на то, что ты сейчас тоже не нежишься в кровати, поскольку это и без того очевидно, – усмехнулся Ромуальд, открывая холодильник и вытаскивая оттуда минеральную воду без газа. – Был на пробежке, решил заскочить сюда и перехватить чего-нибудь. Чем угостит добрая сестра, – добавил, выразительно посмотрев на неё.

– Пицца. Впрочем, могу соорудить бутерброды, если хочешь. У меня нет настроения для вдохновенного кулинарного творчества.

– Первое вполне подойдёт.

– Договорились, – хмыкнула Челси. – Должна заметить, ты стал героем в моих глазах.

– После чего?

– Бегать по улице в такую погоду? Я бы не решилась.

– Поэтому предпочла асфальту беговую дорожку.

– Не без этого.

Челси согласно кивнула, подцепляя тарелку с остатками тёртого сыра, закрывая её пищевой плёнкой и собираясь поставить в холодильник. Для этого, правда, пришлось отогнать в сторону брата. Ромуальд стоял, прислонившись плечом к дверце рефрижератора, и не думал отодвигаться до тех пор, пока Челси не стукнула его полотенцем.

По утрам в выходные Челси выглядела не так, как обычно. Отказывалась от консервативного имиджа, затягивала волосы в короткий хвостик и надевала спортивную форму. В отличие от родственника она занималась спортом исключительно ради поддержания себя в форме, а не в попытке избавиться от назойливых мыслей.

– На улице, кстати говоря, не так уж и холодно.

– Всё же предпочту перестраховаться. Прогноз обещает заметное похолодание уже к концу следующей недели. Неудивительно. Календарный декабрь почти начался, должен быть снег. Уже решил, что будешь делать на Рождество?

– Нет, – Ромуальд вытащил стул и устроился на нём, стягивая с головы кепку и бросая её на подоконник. – Абсолютно никаких планов. У вас?

– Барри планирует выбраться в Канаду и грезит подлёдной рыбалкой. Если его задумке суждено сбыться, то мы полетим вместе. И Флинт тоже отправится с нами.

– Он не слишком мал для перелётов?

– Я говорила Барри то же самое, но он не желает слушать.

– Железная леди не отстаивала своё мнение?

– Оставлю без пиццы, – предостерегла Челси, после чего Ромуальд примирительно выставил вперёд ладони, давая понять, что готов идти на мировую и больше ничего в подобном духе не выскажет, чтобы не навлекать на свою голову гнев сегодняшнего повара.

В принципе, он мог пойти к себе и приготовить что-нибудь самостоятельно, однако он не планировал так стремительно покидать кухню. Он хотел поделиться размышлениями с сестрой, сомневался в правильности решения, но самостоятельно оказался не в силах разрешить дилемму.

– Я не против поездки, и даже обеими руками голосую за смену обстановки, поскольку нуждаюсь в новых впечатлениях не меньше, однако… В этом заключается моя основная проблема.