Больше никогда не спать - Херманс Виллем Фредерик - Страница 15

Арне останавливается.

— Вот этот дом, — говорит он. — На траву не наступай. В этих широтах трава — редкое растение, и люди её очень берегут.

Дверь из проволочной сетки захлопывается за нами под пение пружин.

— Хозяева уехали в Осло и оставили мне дом.

Арне ставит мой чемодан на пол посреди гостиной. Я снимаю рюкзак и пытаюсь перебить на себе комаров, попавших в дом вместе с нами. Арне берёт с камина аэрозоль, и пахнущее камфарой облако вырывается из-под его указательного пальца.

Здесь Арне временно разбил свой бивуак. Звучит пошловато, но Арне позаботился о том, чтобы никак по-другому это назвать было нельзя. Мебель он сдвинул к стенам. На полу лежат: палатка, стойки, полусобранный рюкзак, лопатка, дюжина пачек с галетами, консервные банки, теодолит и тяжеленный трёхногий деревянный штатив.

Я наклоняюсь и поднимаю нечто с пола.

— Что это?

— Сеть. Рыбу ловить по дороге. Иначе еды не хватит.

— А лошадь? Нашёл ты лошадь, чтобы довезти вещи до первой стоянки?

— Пока нет. Но кто его знает. Посмотрим ещё в Скуганварре.

Сеть — метр в ширину, пятнадцать метров в длину, с крупными ячейками, сплетена из голубого нейлона. К одному длинному краю привязаны пробки, к другому — грузила.

— Как с ней обращаться? Волочить по воде?

— Да нет, просто забросить. Попавшиеся рыбы не смогут выбраться, застрянут плавники.

Я открываю чемодан, достаю походные штаны, носки из козьей шерсти, тёмно-синюю хлопковую рубашку, горные ботинки, свитер и штормовку на молнии.

Развязываю галстук, снимаю туфли, серые фланелевые брюки, нейлоновые носки и рубашку. Надеваю то, что достал из рюкзака. Продеваю ремень в петли штанов и прикрепляю к нему футляр с компасом так, чтобы он оказался немного справа. В карманы сую пачку сигарет, спички, носовой платок, складной нож и рулетку, которую не позабыл-таки купить в Тромсё. Перед тем, как убрать её, я вытягиваю ленту до половины. Отличная рулетка, двухметровая, из гибкой стали, покрыта белым лаком с той стороны, где нанесены цифры. Ага! Всё-таки нельзя сказать, что меня преследуют сплошные неудачи. Встреча с Арне состоялась точно по плану, и рулетка у меня тоже есть!

Через четверть часа мы просовываем руки в лямки рюкзаков и выходим из дома.

От шеи Арне к его правому нагрудному карману тянется обмахрившийся шнурок. Интересно, что же на нём висит. Да, все вещи Арне — старые и изношенные. Чехол фотоаппарата потёрт настолько, что он кажется вывернутым наизнанку. Ремень, на котором фотоаппарат висит, весь потрескался и вот-вот лопнет. Он уже один раз отлетал; какой-то умелец прикрутил его обратно проволокой. Не только анорак, но и рюкзак залатан в нескольких местах. Тканью неподходящего цвета.

14

Перед выходом я украдкой попробовал на вес рюкзак Арне. Он гораздо тяжелее моего. Когда мы выходим на улицу, я говорю, не столько из ханжества, сколько из страха обмануть ожидания Арне:

— Послушай, это нечестно, ты несёшь больше, чем я.

— Не переживай. И до тебя дойдёт очередь, когда мы купим все нужные нам продукты.

Я с благодарностью принимаю этот добрый совет — не переживать. Насколько это возможно, зная, что нам действительно нужно ещё купить почти всю еду.

Мы проходим между бунгало и елями, и снова выходим на главную дорогу. На земле не растёт почти ничего. Ели тоже далеко не такие высокие, как должны бы быть. Я несу тяжелый штатив от теодолита то на правом, то на левом плече. Комары постоянно усаживаются мне на лицо и на тыльную сторону ладоней. Их не беспокоит даже дым сигарет.

Арне указывает на футляр, висящий у меня на поясе.

— Что у тебя там?

— Компас. Хочешь посмотреть?

Я открываю футляр и протягиваю ему компас.

— Здорово. Красота какая. Ты его специально в эту поездку купил?

— Да нет, он у меня уже давно. Все студенческие годы.

— Выглядит, как новый, — говорит он, кажется, с недоверием.

— Мне его подарила сестра, семь лет назад. Она всегда очень боится, что я заблужусь.

С таким чувством, как будто я вру, с непонятно откуда взявшимся стыдом, я снова убираю компас в футляр.

— У тебя есть сестра?

— Да, на шесть лет младше меня. Немного странная девочка, красивая, но очень глупая. Например, она верующая, чтобы не сказать — суеверная. Ты из религиозной семьи?

— К счастью, нет.

— Я тоже нет. Я некрещёный, Ева, впрочем, тоже. Но она, кажется, собирается креститься.

— Знаешь, — говорит Арне, — есть такая книга: «Божий Лик после Освенцима». Интересно было бы на этот Лик посмотреть.

Мы оба разражаемся противным смехом при мысли о том, что же увидел Бог перед тем, как у него сделался такой Лик.

…Это что, главная улица Алты? Вот автостанция, прямо напротив — почта. Мы поставили багаж на землю, точно так же, как и все остальные ожидающие автобуса люди. Арне отправляется на почту, я жду его на остановке.

Поблизости стоит несколько лопарей. Я долго разглядываю их, сравнивая их одежду с той, что я видел на открытках. Все они одеты по-разному. Европейское платье, кажется, ползёт по ним снизу вверх, и не на всех одинаково далеко продвинулось.

Один старик ещё обут в самодельные мягкие сапоги из оленьей кожи. На нескольких женщинах — уже самые обычные туфли, и чулки ядовитого цвета отвратительно контрастируют с остальной одеждой (светло-голубая, подпоясанная ремешком рубаха, красная шапка с наушниками).

Они сидят рядом на ступеньках, тихо разговаривают, постоянно улыбаются. Лица у них сморщенные и болезненные. Их ладони черны от грязи, которая давно въелась в кожу, и ногти блестят. Через плечо — сумки вроде охотничьих, увешанные всевозможными металлическими побрякушками — фигурками, монетками, — я не могу как следует разглядеть, что это такое. У каждого мужчины на поясе огромный нож в кожаных ножнах.

Вот жители той земли, куда я направляюсь. Что я спросил бы у них, если бы владел их языком? Счастливы ли они? Но такие вещи нечасто спрашиваешь даже у тех людей, от которых тебя не отделяет языковой барьер. Может быть, спросил бы о том, считают ли они свой образ жизни лучше нашего, или им хотелось бы жить так же, как живут и все остальные норвежцы? Наверное, они ответят, что никогда об этом не задумывались.

Арне выходит из здания почты. Переходя улицу, он машет мне конвертом. Письмо? От кого?

Это письмо от моей матери. Да что она, в самом деле, ни минуты без меня прожить не может? Она написала мне сразу же после моего отъезда — иначе письмо не дошло бы сюда так быстро. Пока что у меня нет никакого желания это читать, и, догоняя Арне, я сую конверт в карман штормовки.

Арне заходит в велосипедный магазин рядом с автобусной остановкой. Хозяин и Арне приветствуют друг друга торжественно и сосредоточенно. Потом хозяин улыбается мне и спрашивает:

— How do you do, sir?

Арне, оказывается, решил, что нам нужно купить по льняному накомарнику (American Army Surplus). Я тут же надеваю свой и застёгиваю сетку под подбородком. Ещё мы покупаем очень важную вещь Finn-Oljen, самую эффективную мазь от комаров, которой натираем все обнажённые участки кожи. FORSIKTIG! Опасно для слизистых оболочек, написано на этикетке.

Мы всё ещё втираем в себя мазь, когда подходит автобус.

Водитель закидывает наши рюкзаки на крышу, мы заходим в салон. Когда водитель собирается закрывать дверь, подходит лопарка с двухлетним ребёнком на руках. У ребёнка одна нога в гипсе. Автобус подъезжает ей навстречу и на минуту останавливается.

— Скажи, Арне, как у вас с расовой дискриминацией в отношении лопарей?

— Раньше к ним и правда относились с некоторым пренебрежением, но сейчас это изменилось. Делаем для них всё, что можно. Правда, убедить их отправлять своих детей в школу довольно трудно.

— А лопари говорят по-норвежски?

— Как правило, да. Но не между собой.

— Может ли лопарь достичь любого положения, какого захочет?

— Я ещё никогда не слышал, чтобы лопарь чего-нибудь хотел. А вообще, пусть только переоденется, и будет точно таким же норвежцем, как и все остальные.