Гобин поневоле или Изменчивый Мир (СИ) - Давыдов Григорий Андреевич - Страница 12

— Давай, Лежебока, хватит жрать. Сегодня пойдём гулять! — Говоря это, Их-руг-Ахт подошёл к стенке, на которой висело на прибитом гвозде седло со множеством кожаных жгутов и перевязей.

Лежебока — чёрт, в самую точку кличка! — зевнул, всем своим видом показывая, что чхать он хотел на прогулку и вообще всякие супостаты обедать мешают, но всё-таки поднялся, отчего, как мне показалось, даже завибрировал пол. Взвалив тяжёлую ношу на спину пофигистичного животного, Их-руг-Ахт закрепил на нём ремни, прочно зафиксировав седло и, ухватив уздцы, подошёл к морде Лежебоки, показательно вздёрнув бровь. Мне показалось, или ящерица поджала губы? Зеленокожий ухватил её за загривок и, повертев перед носом уздцами, нахмурился, посмотрев прямо в глаза. Этот немой диалог закончился полной победой гоблина: животное всё-таки раскрыло пасть, и Их-руг-Ахт сунул ей в рот железные набалдашники на конце ремешка, перекинув уздцы ящерице через голову, так что те шлёпнулись прямо на седле.

— Больно уж своевольный, — прокомментировал зеленокожий. — Но сильный и выносливый.

Похлопав ящерку по твёрдому, как гранит, боку, гоблин внешне легко, ухватившись за выступ в седле, запрыгнул на неё, и протянул мне руку. Колебался я не долго. Всё-таки интерес посидеть на этакой исполинской рептилии перевесил страх перед ней, и, схватившись за крепкую руку гоблина и отбившись ногами от бока монстра, я оказался в седле, за спиной Их-руг-Ахта. Чуть перегнувшись через его край, посмотрел на землю, а, точнее, на расстояние от оной до меня. И постарался выключить вновь заработавший страх высоты. Лежебока действительно был большой…

Я молча смотрел на медленно ползущие вверх ворота и невольно задавался вопросом: а что, собственно, вообще происходит?

Видимо, в письме Учителя помимо прогулки на ящерке для частичного ознакомления было также учтён и выход за частокол, в открытое болото. Мысли, принадлежавшие Гул-аль-Дуку, вопили: за стеной — зло! за стеной — фу! за стену — ни ногой!

Но вот, на моих глазах седой гоблин, кряхтя и проклиная всё на свете, перекинув через плечо канат, что крепился к воротам, вспарывая ногами землю, целенаправленно шёл к вбитой в землю балке, оттягивая ворота вверх и открывая нам вид на безмолвную и устрашающую даже при дневном свете болотную рощу. Вспомнив подставу от Учителя в виде воздушного стража и рагхакка, я решил, что не при каких условиях никуда не полезу, пока не выясню, в чём подвох. А подвох есть — без него у старого шамана, похоже, не бывает.

Наплевав на страх перед высотой, я спрыгнул на землю и, отряхнувшись, обернулся к удивлённому моим поведением Их-руг-Ахту и скрестил руки на груди.

— В чём дело? — Решил первым нарушить молчание гоблин.

— Говори, что было в письме. — Коротко бросил я.

Зеленокожий скривился. Его гримаса явно выражала его мысли: «Ну вот за что мне всё это?! Почему он просто не мог молча делать что ему говорят?!». Ага, ха-ха три раза. Я не собака Павлова, чтобы вы могли безнаказанно надо мной эксперименты свои ставить, гобливнюки чёртовы!

После недолгих размышлений Их-руг-Ахт выдавил:

— Это тебя не касается.

— Ещё как касается! — Возразил я. — Письмо от моего учителя. Про меня. Чуешь, чем пахнет?

Гоблин сосредоточенно втянул носом воздух и пожал плечами:

— Не чувствую.

— Неприятностями! — Взорвался я на крик. — И причём для моей скромной персоны! Поэтому вся эта ситуация АХРЕНЕТЬ как меня касается!

— Но мне не велено… — попытался продолжить спорить зелёный гад.

— Ладно, — прикрыв глаза и вздохнув поглубже, чтобы успокоиться, выставил перед собой с раскрытой ладонью руку, намекая на то, чтобы гоблин заткнулся. — Тогда можешь ехать на своём громиле к Учителю (Чтоб его болотные комары высушили досуха), и сказать, что поручение — а отвезти меня за пределы поселения, похоже, твоё поручение — провалено, надеж ты не оправдал, кредит доверия…

— Хорошо-хорошо! — Их-руг-Ахт покосился на выжидающе смотрящего на нас привратника, и сказал несколько тише: — Может быть, не здесь?

— Пофиг, — честно признался я.

Вряд ли гоблин понял смысл этого слова, но, видимо, по тону понял, что говорить будем здесь и сейчас, и потому, обречённо вздохнув, заговорил:

— В письме твой учитель рассказал о том, что произошло с Гул-аль-Дуком, о том, кто ты и что делаешь в его теле. А потом сказал, что руки твои познали кровь, и потому тебе нужно обжиться Улом.

— Кем-кем? — Недопонял я.

Их-руг-Ахт молча кивнул на устало смотрящего на ворота Лежебоку.

— Но разве у Гул-аль-Дука не было своего Ула? — Продолжал я тупить.

— Был, — согласно кивнул гоблин. — Но они прекрасно чувствуют гоблинскую ауру: он поймёт, что ты — не его хозяин, и не подпустит тебя к себе — в лучшем случае. В худшем…

— Понятно, — перебил я его, крепко задумавшись.

То, что здесь планка института личных вещей задрана выше крыше было ясным, как день, почти сразу, как я более-менее разобрался со своими мыслями. Но то, что всё это происходит в тихую у меня за спиной — не комильфо. Хотя всю эту затею Учителя понять можно: Гул-аль-Дук должен оставаться Гул-аль-Дуком, а если он будет расхаживать пешочком, в то время как раньше разъезжал на собственном Уле, так как мог себе это позволить, начнут закрадываться в головы местных подозрения, и вскоре даже самый последний тупийца поймёт, что что-то тут, чёрт подери, не так… Да и вообще, иметь собственную ящерку, по типу Лежебоки, будет очень даже удобно: корми чем хочешь — сожрёт хоть угли от костра — а пользы куча: и поклажу понесёт, и домчит куда надо, так что…

— Мне ворота закрывать, или как?! — Перебил мои мысли нервно топчущий ногой у столба, вокруг которого уже был затянут канат, недовольный привратник. — Вы там долго шушукаться собрались?!

Что ж — я ещё раз посмотрел на вновь протянувшего мне руку Их-руг-Ахта, и подумал, что где наша не пропадала. В конце концов, не сидеть же мне тут до скончания веков! Потому всё же не без помощи гоблина я вскочил обратно в седло, на всякий случай скосив взгляд на висевший на поясе зеленокожего охотничий нож. Если что, успею выхватить. Конечно, это уже похоже на паранойю, но… как говорится, бережёного бог бережёт.

Пока Лежебока громко хлюпал по трясине, периодически косясь на вкусные травы, одёргиваемый от возможных угощений наездником, я разглядывал округу. Ну что сказать: это место никак не назовёшь ни весёлым, ни красивым. Хотя, конечно, была в нём какая-то призрачная, неясная пока мне, но понятная Гул-аль-Дуку красота. Деревья, что росли тут крайне редко, напоминали тонкие сосенки, но к верху разрастались множеством раскидистых ветвей, обильно покрытых пожелтевшими и почерневшими листьями. Казалось, что такие тонкие стволы должны были рухнуть от мнимой тяжести, которая накопилась наверху, но, похоже, природа позаботилась об этом: их верхушки тянулись друг к другу своими ветвями, словно давно не видевшиеся друзья, и переплетались вместе в жутковатую паутину, которая скрепляла их вместе, образуя над всем болотом гигантский навес из ветвей и листьев, который редко-редко пропускал какой-либо свет, отчего даже сейчас, в разгар дня, вокруг царил полумрак, словно наступил вечер.

И несмотря на уверения Их-руг-Ахта о том, что в это время суток нам мало что угрожает, при этом он уточнил, что лучше до заката, а ещё лучше вечера нам оказаться под укрытием частокола, так что я всё равно всматривался в темноту между деревьями, стараясь различить там силуэты каких-либо тварей. Не люблю я темноту, ох, не люблю…

В конце концов, мне это надоело, так что я решил скоротать время разговором. А то тишина, нарушаемая только хлюпаньем тяжёлых лап Лежебоки начинала порядком злить.

— Ты ведь давно знаком с Учителем? — Спросил я первое, что пришло в голову.

— Да, — коротко бросил через плечо гоблин, видимо, не настроенный на разговор.

Но я был неумолим. Мне хотелось выпутать хоть какую-то информацию и, пока я не в деревне и надо мной не маячить старик-шаман вместе с вождём и той странной старухой… короче, лучшего момента не найти.