Последний поцелуй неба (СИ) - Золотая Аида - Страница 24

Закс гнал через вечерний город, насколько позволяли светофоры и пробки. В «Монмартр» входил с твердым намерением в любом состоянии грузить Анну в машину и везти домой.

Она заметила его сразу. Дождалась пока он подойдет к ее столу.

— Хозяин пришел, — рассмеялась Анна и наклонилась к мужчине, сидящему рядом. — А у вас сексуальный голос. Я почти кончила.

— Приходите еще, повторим, — усмехнулся незнакомец.

Закс сверкнул глазами. Снова ртуть.

— Повторите с кем-нибудь другим. Домой поехали!

— К тебе? — спросила она, откинувшись на спинку дивана, на котором сидела. — Почему ты никогда не возишь меня к себе?

— Сильно надо?

— Нет! — Анна рывком подняла себя на ноги, бросила на стол деньги и приблизила губы к лицу Закса. — Я и так знаю, что ты меня стыдишься.

Она пошла к выходу, пошатываясь на каблуках. Он двинулся следом. И смотрел на ее худые плечи, чувствуя, как внутри закипает злость. Он стыдился ее? Он, мать твою, ее стыдился? Он-то? Ежедневно слушающий смешки приятелей на тему того, что адюльтер — не повод для развода. И при этом продолжающий таскаться к ней.

В гардеробе помог ей одеться. Когда вышли на улицу, в мыслях яснее не стало.

— И на хрена это все? — хмуро спросил он.

— Я шлюха, — пьяно сказала она. — И для тебя это не новость.

— Соскучилась по работе?

— Задолбалась! — Анна остановилась и посмотрела прямо в глаза Виктору. — Ты когда домой свалишь? Мы не договаривались жить вместе.

Он на мгновение замер от того, каким темным и мутным был сейчас ее взгляд — в вечернем освещении еще не то привидится. Небо помрачнело.

— Я — твой хозяин, — все еще сдерживаясь, процедил он. — Сама сказала. Поэтому ты будешь жить, как я хочу.

— Как?

— Со мной.

— Обещаешь? — неожиданно рассмеялась Анна и отчаянно поцеловала его.

Он поймал ее губы с привкусом алкоголя — терпкие, горько-сладкие. Теплые на сковывающем морозе. Целовал их жадно, будто это последний раз. Чувствуя бессильную злость от того, что она не дает ему себя, что ускользает, когда ему хоть немного удается приблизиться, от того, что не пускает его в свою жизнь даже этим проклятым «обещаешь?», от того, что видел ее с другими мужчинами, от того, что давала себя видеть с другими мужчинами. Как в этот вечер.

Он оторвал ее от себя, перевел дыхание, чувствуя, как обжигает горло холодный воздух, и открыл дверцу машины:

— Садись, поехали.

— Поехали, — весело ответила Анна и запрыгнула в салон.

Ехали молча. Она вертела головой по сторонам, будто видела эту дорогу впервые. Он смотрел прямо перед собой, сжимая зубы в приступе тихого бешенства. Оказывается, он знает, что такое смертельно устать. Устать от всего. Кажется, что силы брыкаться еще есть, а потом оказывается, что, в общем-то, и пофигу. Есть мгновение, когда все летит к чертям, а в самой глубине души от этого испытываешь радость. Есть мгновения еще более сильные: когда хочется навсегда остаться в собственных кошмарах, откуда нет выхода. Наверное, когда он сдохнет, таким и будет его ад. Это закономернее и честнее, чем ад при жизни. А есть мгновения самые сильные. Когда ничего не помнишь и никому ничего не должен. В эти мгновения рядом шлюха, которая раздвигает ноги перед каждым, тогда как ты можешь трахать только ее — остальные пох*й.

— Скучно, — обиженно фыркнула в тишине Анна, расстегнула ширинку на его брюках и пробралась пальцами под ткань. Голос был почти такой же, как когда в ресторане она ворковала с другим.

Закс сжал колени и процедил:

— Прекрати!

Она ухмыльнулась и нырнула головой ему под руку. Прижалась губами к его телу, мягко захватывала кожу. И что-то бормотала, обдавая горячим дыханием.

— Я сказал, хватит! — психанул он.

Наклонился, чтобы одной рукой усадить ее на место. И тут же краем глаза заметил машину, брошенную прямо на повороте. Крутанул руль, колеса заскользили по обледеневшему асфальту, издавая противный шипящий звук. И понял — нихрена, не успеет. Тормоза реагировать не желают. В голове трепыхнулась единственная мысль — какого дьявола она не пристегнулась? И снова дернул руль в сторону. В последний раз.

Автомобиль въехал в сугроб на обочине в нескольких сантиметрах от брошенной машины. Прежде чем Анна скатилась к ногам Закса, она шарахнулась сначала головой о дверцу, потом ее подбросило и мотнуло к рулю, долбанулась скулой и отключилась.

Он соображал несколько секунд, глядя на собственные руки в черных перчатках. Он все еще сжимал руль, вдавливая изо всех сил в него пальцы. Потом понял, что и зубы сцепил до боли.

Вздрогнул.

Расцепил зубы.

Разжал пальцы.

Выдохнул.

Бросился вниз, к Анне.

Поднял рваным движением, усадил к себе на колени. Так, что безвольно мотавшаяся голова оказалась на его плече. Сдернул с себя перчатки. Провел ладонью по ее лицу, к шее. Глотнул воздух — теперь шумно, тяжело, с едва слышным стоном.

— Аня. Аня. Аня, ты меня слышишь?

Она судорожно вздохнула, будто вынырнула из толщи воды, вздрогнула и протяжно всхлипнула. Под правым ребром вздох отозвался тупой болью. Он обнял ее, постарался усадить удобнее — проклятый руль мешал. Еще больше мешало то, как дрожали руки. И вдруг понял — сейчас мог быть конец. Если бы она вылетела в стекло или ударилась не скулой, а виском — мог быть конец. Знал, что позднее это навалится еще сильнее, чем сейчас. Знал, что начав думать, остановиться уже не сможет. И знал, что на свою гибель было бы плевать. Умирать не страшно. Бах — и нет. Страшно терять. Ее терять страшно, потому что…

— Я тебя люблю, — прошептал ей на ухо, не понимая, слышит она или нет.

Она слышала. Его слова слышала. Слышала, как гулко стучит его сердце. И впервые не знала, как поступить. Потому просто сидела у него на коленях, держа голову на его плече, не открывая глаз. И молчала.

— Если тебя не будет, я сдохну, — раздалось уже громче. И она почувствовала легкие касания его губ на своем виске.

Глава 15. Пожар

Счет пошел на дни. Это он знал точно. Он чувствовал такое однажды. Когда-то давно, когда был жив отец. Сначала случился раскол. В этот момент казалось, что все еще может зарасти. Потом сломалось. Тогда тоже было физическое ощущение ускользающего времени. Будто бы оно проходило сквозь него. Тот еще психодел.

Заксу казалось, замри он на месте, станет и видеть его, а не только осязать.

И будто пытался надышаться. Насытиться жизнью. Еще рыпался. Еще не сдавался. И все же ощущал время.

В какой-то из дней позвонил Алекс. Голос был взволнованный, даже сердитый. Не здороваясь, выпалил:

— В прокуратуру запросили всю информацию о движении средств по счетам «Надежды» за два года.

Закс помедлил, несколько секунд переваривая информацию. Потом ответил:

— У меня пока никого не было.

— Жди. Дойдут.

— Дойдут. Но сперва пусть там повозятся. Из всех трансферов выбрать то, что может сыграть против меня — еще покорячиться.

— Ё* твою мать, Закс! — психанул Алекс. — Тобой заинтересовались. Ты сомневаешься в том, что найдут? Это тебе не салочки. Цепочка запутанная, но если желание есть, распутают.

— Ты-то чего кипятишься? Тебя не тронут. Ты всего лишь открыл счет предприятию и получал свою комиссию. Все. С тебя какой спрос?

— За тебя, дурака, переживаю.

— Ааа… ну спасибо на добром слове.

— Пожалуйста, — теперь замолчал Алекс. Сопел в трубку. Наконец, выдал: — Горин?

— Больше некому. Вопрос, на какие кнопки жал. И почему решил с «Надежды» начинать. Что он знал?

— А не пох*й? Ты идиот. Надо было сразу делиться. Отдал бы ему эти гребанные бабки. И дальше жевали бы жвачку мира.

— Я лучше сяду, чем отдам ему эти деньги.

— Ну и дурак.

— Я в курсе. Ладно, спасибо за информацию.

— Удачи, — буркнул Ольховский, и на том конце раздались гудки.

Виктор откинулся на спинку кресла. Провел ладонью по коже поручня. Треснул его кулаком. И вдруг подумал, что ничего не чувствует в действительности, кроме отголоска боли в костяшках. Ни страха, ни азарта, ни отчаяния. Когда три года назад его трусили, он суетился, что-то изображал, вгрызался в сушу, чтобы не пойти ко дну. Сейчас иначе.