Пляжный ресторанчик - Мэнби Крис - Страница 42

Я откусила большой кусок кекса. Что толку бояться теперь, заплюю я крошками стол или нет. Наверное, в тот момент мне следовало встать и с достоинством заявить: «Мистер Нордофф, я, между прочим, актриса, а не… эскорт-гёрл. Как вы смеете заставлять меня тратить драгоценное время на то, чтобы выслушивать всякие дурацкие предложения!» Как же глубоко он меня задел! Так унизить меня, так испортить настроение не удавалось даже моему родному брату, целью жизни которого было достать меня побольнее.

И все-таки я осталась и даже выслушала его до конца.

На самом деле я прекрасно понимала, что в ближайшее время мне вряд ли выпадет случай позавтракать и запросто побеседовать с кем-либо из голливудской тусовки. Бездарная Юнис предпочтет отослать мои письма обратно с пометкой «адресат выбыл», чем ответить на мой звонок и чем-либо помочь хотя бы на словах. Кроме того, у меня в голове продолжал звучать голос Брэнди, объяснявшей мне стратегию и тактику борьбы за место под солнцем в Лос-Анджелесе.

После той вечеринки, на которой, как нам с ней показалось, мы попали в объектив скрытой камеры, я спросила подругу, почему она не устроила скандал владельцу дома, почему она милейшим образом продолжала беседовать с ним и на прощание пожелала спокойной ночи вместо того, чтобы, повинуясь голосу праведного гнева, оторвать ему голову.

— Заруби себе на носу, — сказала мне Брэнди, — нельзя принимать всю эту гадость близко к сердцу. Ничего личного. Если на пробах режиссер предлагает тебе снять лифчик, можешь не раскатывать губу: скорее всего он уже поставил на тебе крест как на актрисе и роли ты не получишь. Таковы правила игры в этом городе. Хочешь здесь чего-то добиться, изволь их выполнять. Жрешь все это дерьмо и ждешь того момента, когда сможешь сам кормить им других.

В общем, я выслушала план Эрика от начала до конца. Я знала, что могу в итоге сказать «нет», но кексы были такими вкусными, что я воспользовалась возможностью доесть их все, пока он говорил.

— Видите ли, дело заключается в том, — начал он, выждав достаточное время, чтобы я пришла в себя после пережитого потрясения (я имею в виду тот облом, который испытала, узнав, что он коварно отдал Гвинет Палтроу ту роль, которую я уже считала своей), — что любой нормальный человек, познакомившись со мной, уже через две минуты делает недвусмысленный вывод о моей сексуальной ориентации. Я ношу серьгу в ухе, у меня высокий голос, а на заднице даже вытатуирован розовый треугольничек. Руперт Эверетт по сравнению со мной просто мачо. Да, я — гей. И это не является секретом ни для кого. Ни для кого, кроме моей мамы.

Вот, оказывается, в чем было дело. Эрик Нордофф скрывал от матери, что он «голубой».

— Я вырос в пуританской семье, которая приехала в эту страну, сбежав из погрязшей в пороке Европы, и уж здесь-то мои родственнички смогли развернуться по полной программе. Мама, было дело, даже писала президенту, требуя, чтобы сериал «Династия» был запрещен к показу по той простой причине, что Рок Хадсон, как выяснилось, тоже сами знаете кто. Так что и речи быть не может о том, чтобы она вместе со своими сестрицами, будь они неладны, примирилась с тем, что ее сын и, соответственно, их племянник «голубой».

— Очень вам сочувствую.

Пожав плечами, Эрик сказал:

— Меня это не особо беспокоило до тех пор, пока в один прекрасный день журналисты не постарались.

Он протянул мне открытый на центральном развороте журнал. На одном из снимков фоторепортажа с какой-то светской вечеринки был запечатлен мой собеседник под ручку с очаровательным молодым человеком, судя по всему тем самым Жаном, очень личным секретарем мистера Эрика Нордоффа.

— Делать вид, что она ни о чем не догадывается, стало больше невозможно. Этот журнал читают все мамины подруги. Куда бы она ни пришла в гости, на кофейном столике неизменно обнаруживался экземпляр этого номера с услужливо заложенной страницей. Все ее знакомые только об этом и говорят. Мама позвонила мне и сказала, что, судя по всему, сына у нее больше нет. Это было почти полгода назад. С тех пор мы с ней не виделись.

— Это, конечно, ужасно, — вздохнув из вежливости, согласилась я. — Но если она действительно так тяжело это воспринимает, стоит ли вообще мириться с ней и восстанавливать отношения? Зачем вам это?

— Просто я не хочу, чтобы люди думали, что кто-то, пусть даже моя мать, может так вот запросто взять и «послать» меня. Я никому этого не позволю. А кроме того, если мама пригласит меня к себе на День благодарения, Эд Строссер проиграет мне свою машину.

— Ну а я-то вам зачем?

— Ваше присутствие поможет мне убедить маму в том, что я — натурал.

— То есть вы ради какого-то пари собираетесь обманывать свою мать?

— Я — азартный человек.

— Но это же не игрушки. Это гадость какая-то…

— Не бóльшая, чем непреодолимая гомофобия, из-за которой она готова отказаться от сына. Да вы не бойтесь. Обещаю вам, будет просто весело, — сказал он. — А уж свадебный банкет — так и вовсе высший класс.

Свадьба Бобби, двоюродной сестры Эрика, должна была стать самым важным событием для клана Нордоффов с 1992 года, когда отмечалась золотая свадьба его бабушки и дедушки. Приглашены были все, даже самые дальние родственники.

— Это будет показательное торжество, организованное с целью продемонстрировать всему миру, какие мы, Нордоффы, правильные, богобоязненные, нормальные и натуральные, — пояснил он, грустно усмехнувшись. — Лучшей возможности засветиться перед родственничками в образе гетеросексуала в ближайшие лет десять у меня не предвидится.

— И вы думаете, они поверят?

— А это уже зависит от того, насколько талантливо вы сыграете свою роль.

— Боюсь, вам дали заведомо ошибочную рекомендацию, и дружка вашего, Эда Строссера, я расколола раньше, чем вы. Неужели вы приняли его слова за чистую монету? Он ведь наверняка предложил вам мою кандидатуру, будучи уверенным в том, что эта девчонка скорее всего откажется в последний момент или выкинет что-нибудь такое, что пари сорвется.

— А по-моему, не самый плохой выбор, — пожав плечами, заметил Эрик. — С него сталось бы назначить мне в подруги уродину, которая в тот вечер пела на сцене. Вот уж чудовище так чудовище.

— Я ей передам, мы с ней как раз вместе снимаем квартиру.

— Да бог с ней, Лиззи. Мне гораздо важнее, чтобы вы все поняли правильно и не обижались на меня. Думаете, Эд считает вас бездарной актрисой? Так вот вам шанс доказать ему, что это не так. Лично я почему-то в вас уверен. Темная лошадка должна выиграть.

— Вот уж спасибо на добром слове, — фыркнула я. — Шли бы на ипподром и ставили на лошадей, как все нормальные люди.

— Где вы видели нормальных людей в Голливуде? А мы с Эдом, между прочим, члены высшего голливудского общества.

— Насчет членов это вы правильно заметили.

Эрик посмотрел на меня прищурившись, по-моему, даже с одобрением.

— Лиззи, давайте говорить начистоту. По-моему, с вашей стороны было бы глупо отказываться от моего предложения. Если наше дело выгорит и я получу свой «роллс-ройс», то я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не пожалели. Обещаю вам, что помимо гонорара, который вы получите в любом случае, я заставлю Эда внести ваше имя в список клиентов. Кроме того, как только в моем фильме появится подходящая для вас роль, вы ее получите.

— Роль-то будет со словами или без? — со смехом спросила я.

— Не бегите впереди паровоза, Лиззи. И согласитесь, у вас ведь не так много интересных предложений. Вы здесь, в Голливуде, пока что никто. А я — уже кое-кто, и этот кое-кто просто-напросто хочет поразвлечься.

— Все это очень напоминает работу девочки по вызову.

— С той только разницей, что секса не будет. Это я вам гарантирую.

Я опять оказалась на распутье, как и во время устройства на работу в «Ледибойз». Снова нужно было выбирать. Ну что за жизнь такая? Я же считалась одной из самых способных студенток в нашей драматической школе. Я всегда готова была играть главные роли, и они мне доставались. Я срывала бурные аплодисменты однокурсников в спектаклях по пьесам Беккета и Ибсена. А теперь меня втягивают в какую-то сомнительную аферу, и лишь потому, что с работой в кино мне пока не везет и в лицо меня еще никто не знает.