Неприкосновенное сердце - Савицкая Анастасия - Страница 56

Затем я вспомнил о письме, которое нашел у нее в квартире во время собственного обыска спустя неделю, как она уехала. Я перечитывал его десятки раз и сам взял листок и ручку, попробовав выложить свои мысли на бумагу.

«Ты написала письмо, рассказав о том, что чувствуешь. Но также ты спросила, за что я могу любить тебя. Да, ты сломлена, но у меня все равно есть причины. Я люблю тебя не за что-то, а вопреки всему, и еще по многим причинам. Я счастлив рядом с тобой, и ты знаешь, как заставить меня улыбнуться. Мы можем говорить обо всем и ни о чем. Тебе интересны мелочи. Все мелочи, и ты всегда неожиданно приходишь, как бы банально это не звучало. Ты непредсказуемая. Уникальная. Умная. Тебе нравится быть красивой. Я становлюсь иррационально счастливым рядом с тобой. И самое главное — мое сердце бьется ради тебя».

Телефон издал сигнал, и я ответил, увидев фотографию отца.

— Отец, — сказал я.

— Ты думал, что делаешь? — слышал я злость. — Почему я должен тебе помогать калечить людей?

— Мне нужно было это.

— Это помогло тебе, сын? То, что ему накладывали швы, удовлетворило твое эго?

— Да, — ответил я сквозь зубы. — Завтра утром я приеду к нему и поговорю.

— Я больше не устрою тебе встречу.

— Это не нужно, — налил я бокал виски. — Я знаю его адвоката.

— Она стоит того? — вздохнул отец.

— Она стоит всего.

Донна вдохновляла меня. Она каждый день была такой разной. В ней всегда столько силы, которая меня бесконечно поражала. Я никогда не дарил ни одной женщине, кроме своей матери, такого количества цветов, как Донне. И не потому, что я пытался ее купить, а потому, что хотел. Я знал, что Донна любила цветы, и ее улыбка вдохновляла меня что-то делать для нее. Например, каждую нашу встречу дарить розы.

Я не мог спать, просыпаясь снова и снова. До пяти утра мой сон был ужасен, и я каждый раз, закрывая глаза, видел Донну. Видел боль в ее глазах в ту ночь, и меня это каждый раз разрывало на части.

На следующее утро мой кофе был почти готов, и на мне не было еще ничего, кроме брюк, когда стук в дверь нарушил мою утреннюю рутину.

— Ты мой должник, — сказал Крис, смотря на меня сквозь очки. — И у тебя есть максимум двадцать минут, прежде чем мы выйдем.

— Будешь кофе? — усмехнулся я. — Или что-то покрепче, потому что тот кретин, с которым ты будешь говорить, утомит тебя своей физиономией за три минуты.

— Нет, — сел в кожаное кресло Вайт. — Кофе я уже выпил. Ты уверен, что она захочет этого?

— Нет, я не уверен, — сел я напротив. — Но необходимость защитить Донну переросла во что-то дикое внутри меня. Обезопасить ее и убить его — все, о чем я могу думать.

— Ты ее любишь, это нормально, — качнул он головой.

— Я не просто люблю ее, — надел я рубашку, застегивая пуговицы. — Это слово слишком ничтожно, чтобы выразить то, что я чувствую. Я должен решить ее проблемы.

— А она сама решить их не может?

— Может, — вышли мы из квартиры. — Но для этого есть я. Меня сводит с ума то, что ее первый ребенок от него. И то, что она проживала все это одна, без меня. У меня какое-то чертово нездоровое желание схватить ее и сбежать.

— Почему она, друг? — улыбался Кристофер. — Почему она так влияет на тебя? Ты видел не одну красивую задницу и шелковистые волосы.

— Еще одно слово, и твое лицо поздоровается со стенкой, — сели мы в машину. — Поехали.

Спустя полчаса мы вышли из машины и направились ко входу в тюрьму. Мы вошли в камеру, и спустя несколько минут Алекса сидел напротив.

— Пришел попросить мое прощение? — усмехнулся он.

— Мне не нужно твое прощение, — скрестил я руки на столе. — Мне нужна твоя подпись.

— А это кто? Твоя мамочка? — перевел он взгляд на Криса.

— Это твой адвокат, идиот.

— Кристифер Вайт, — достал он бумаги из портфеля. — Я даю тебе десять минут. Ты подписываешь бумаги, я вытягиваю тебя отсюда, и на этом конец. Иначе в другом случае я выставлю тебе счет за мою приятную компанию.

«Что бы ты ни придумал, всегда найдется тот, кто уже делал это до тебя. Так что главное — сделать это лучше». Адриано Челентано.

— И зачем ты это делаешь? — смотрел на меня Алекс. — Какой тебе толк от чужого ребенка, который в другой стране?

— Решил сделать что-то хорошее, — не отводил я взгляд. — Подписывай.

— Или девчонка уже тут?

— Ты мне уже должен больше, чем зарабатываешь за месяц, — сжал руку в кулак Крис. — Советую поторопиться, иначе застрянешь тут навсегда.

— Будешь защищать ее? — снова перевел взгляд на меня Алекс.

— Да, — ответил я.

— Сможешь оставить ее, если она уйдет?

— Нет. Я люблю ее. Ради нее я пошел бы на что угодно.

— Чудесно, — откинулся он на спинку стула. — Значит у тебя есть слабость.

— Как и у тебя, — зарычал я. — Жалкий ты кусок дерьма.

— Если ты не вытащишь меня, это дорого тебе обойдется, — пропала улыбка с его лица. — Она ушла от тебя. И не потому, что не любит, а потому, что ты не дал ей причин остаться.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Я ведь тоже любил ее.

Он подписал бумаги, и мы вышли из кабинета. Я был зол и удивлен его словам. Алекс был прав, я сам не дал ей причин остаться.

— Ты не обязан это делать, — сказал я Крису, сев в машину.

— Ты мой друг, Адам. Я не оставлю тебя.

Мы ехали в полной тишине, и когда Крис сказал остановиться возле его офиса, прежде чем он вышел, я сказал ему:

— Для справки, Крис, просто красивые женщины раньше со мной только засыпали, а с Донной я люблю просыпаться. И в этом намного больше, чем ее внешность.

«Одна ночь любви — это на одну прочитанную книгу меньше». Оноре де Бальзак.

До конца дня я сидел в квартире, пребывая в одиночестве. Затем открыл снова досье Донны, вспоминая, что именно с того момента начал ее терять.

Я усмехнулся, вспоминая, как эта женщина смешно ест мороженное и странно выбирает фильмы. Она пьет вино, текилу, виски и так любит свою семью. В ней изумительное сочетание небесного и земного. Донна любит музыку и книги. Ее улыбка всегда освещает мой мир.

Мы, американцы, слишком сработались. Мы ничего не смыслим в отдыхе и удовольствии, замечали? У нас кофе, работа, дом, кровать. Секс по расписанию и бутылка виски, когда играем в покер или злимся. Куда подевалась наша страсть к жизни? Жажда и голод к каким-то подвигам и свершениям? Я бы забрал Донну и увез путешествовать. Показал бы ей мир, и она бы излечилась. Я не хочу заставлять ее быть со мной или хотеть жить, я хочу, чтобы она сама захотела и того, и другого. Но теперь у нее есть дочь, и, если я хочу, чтобы она была со мной, я должен полюбить девочку. Полюбить по-настоящему, иначе Донна почувствует фальшь. Она всегда все чувствует, и это тоже часть ее уникальности.