Тьма надвигается с Севера (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 37

Улле нахмурился, отчего его лицо стало походить на сушёное яблоко, и приподнял бровь, одновременно недоверчиво прищуриваясь. За спиной Сораха хмыкнул Маандиб, сопровождая свой смешок неким неразличимым жестом, который хаммад не увидел, но почувствовал. Мол, он-то этого бреда уже накушался до отвала.

— На их телах не было никаких ран, улле и их не тронули трупоеды, но у них не было глаз. Это может быть только колдовство! Во все времена был только один колдун, способный убить человека даже не видя его, а потом прийти, найти и забрать мёртвое тело. Имя ему Зулл Саракаш! — выпалив имя, Сорах взял короткую паузу, наблюдая за реакцией на него улле-Ясура, но священник был опытным калачом, натренированным держать серьёзное выражение лица какую бы ерунду о дэвах и шайтанах под кроватью он бы не выслушивал. — Вы… не слышали о Саракаше?!

— Конечно же, я слышал о нём. Он жил в Атраване во времена между Иссой и Амаэлем. Саракаш был жестоким царём-колдуном и Аллуит покарал его, когда тот в гордыне своей вознамерился погасить Луну и Солнце, погрузив мир в вечную ночь. Но, почему именно он?

— Только он и его слуги убивают таким образом! — с уверенностью заявил ас'Хазир. — Я шайрун — певец, сказочник, я знаю много легенд и пою людям о былых временах. И во всех песнях и легендах говорится о том, что его слуги находят селения, убивают их жителей, а потом приходят и уносят с собой их тела, скрываясь в глубине песков, где оживляют их, превращая в своих вечных рабов…

— Я не про это. — Покачал головой улле. — Это ведь могут быть просто бандиты, которые решили поразвлечься и попугать слабых духом и в вере людей, играя на их страхах.

— Но…

— Не позволяй суевериям взять верх над собой.

— Это не суеверия! — сдавленно зарычал Сорах ас'Хазир, едва сдерживая желание сгрести улле за грудки и начать его встряхивать, как фиговое дерево. — И я не сумасшедший! Он существует и накапливает силы сто, двести, триста лет, чтобы снова вернуться, как он уже не раз это делал! Его слуги не успокоятся, пока не опустошат всю округу и если они доберутся сюда, вас не спасёт ни что! Даже бежать будет уже поздно.

— И что же ты предлагаешь нам делать? — сделав вид, что не заметил раздражение пустынника, вкрадчиво поинтересовался улле-Ясур. — Бросить всё и, схватив жён и детей немедленно бежать в пустыню от одного призрака древнего колдуна? — на этот вопрос Сорах ответить не смог, а улле и не ожидал, что ему что-нибудь ответят. — Спасибо, что донёс нам эти вести, а теперь вот тебе мой ответ. На всё будет воля Аллуита — Милостивейшего и Милосердного! А теперь ступайте — мне ещё лунки до полудня успеть сделать надо.

* * * *

Этим же днём, сразу после разговора с улле-Ясуром, Сорах был приставлен к делу хозяйственным братом Лиллис. Семья Маандиба владела небольшим верблюжьим стадом, за которым надо было присматривать и ухаживать, что за неимением лишних рабочих рук, ранее приходилось делать поочередно Маандибу и Лиллис.

Чтобы не пришлось бегать за стадом пешком, Сораху даже вернули его верблюда, хотя его собственностью он уже не считался. На всё его имущество, кроме оружия и одежды, по-тихому наложил руку Маандиб, считавшей, что спасённый им пустынник не будет против, если он заберёт это себе, как проявление благодарности за своё спасение. Конечно, Сорах был ему благодарен, но временами, глядя на рачительность Маандиба, граничащую с жадностью, хаммада иногда посещала мысль, что лучше было погибнуть от жажды в пустыне, чем быть обязанным такому спасителю. Обнадёживало ас'Хазира в его положении только две вещи: первая — это обещание бала отпустить его с первым же караваном бродячих торговцев, которые раз полгода проходят по их селениям, скупая верблюдов и продавая всякие полезные штуки; а вторая — это сестра Маандиба. Странным образом, когда она оказывалась рядом, пустыня будто распускалась цветами для Сораха, а в звуках её голоса он слышал прекрасную музыку, которой был готов наслаждаться часами. Ради последней причины он чувствовал в себе готовность пасти верблюдов, хоть полгода, хоть год, хоть десять лет!

Проводив своего работника по принадлежавшим селению оазисом и обозначив территорию на которой следовало пасти стадо, Маандиб вернулся домой в приподнятом положении духа. Теперь, когда у него появился пастух, он мог больше внимания уделять своему дому: довести до ума сад и достроить, наконец, новую печь, взамен старой. Перебирая камни, он радостно подбадривал свою сестру, которая в это время работала рядом, перетирая на зёрна на муку, собираясь испечь свежих лепёшек к вечерней трапезе.

— Ничего, сестра, скоро тебе не придётся печь хлеб по нескольку раз в день! Я дострою нашу печь и ты сможешь за один раз понаделать их на целую неделю.

— За неделю они все зачерствеют. — Отозвалась та, сосредоточено вращая каменный жернов. — Лучше расскажи, о чём вы говорили с улле. Ты ведь приводил его к Ясуру сегодня?

— Да, приводил. — Маандиб поморщился так, будто откусил неспелую фигу. — Лучше бы я сразу выгнал его пасти стадо! Видела бы ты, с каким непочтением он разговаривал с улле-Ясуром, смея повышать в его присутствии голос. Ничего нового он там не сказал, всё тот же бред про Саракаша и безглазых мертвецов в колодце. Улле пытался убедить его и даже объяснил, что это могли сотворить разбойники, чтобы попугать таких легковерных людей, как этот пустынник, но тот всё за своё. Твердит, как попугай у торговца на рынке, что это Саракаш и не желает слышать ничего другого!

— Он, похоже, сам в это верит.

— Потому, что он шайрун, рассказывающий всякие сказки так, чтобы людям было интересно, а для этого он должен верить в них сам.

— А я вот, ему верю. — Лиллис аккуратно ссыпала с жерновов помол в глиняную миску. — Верю в то, что он действительно видел что-то страшное и необычное. Пусть не воплощение легенды о Саракаше, но что-то такое пугающее.

— Лиллис, ты говоришь так, потому, что тебе нравится этот сумасшедший! — Маандиб метнул на сестру полный сарказма взгляд. — Я всё понимаю, сестрёнка, но не забывай о том, что он не бал и даже не салхит. Он мазарит, как все хаммады и если он относится к тебе с почтением, то только потому, что обязан нам за спасение и живёт в нашем доме. Для них женщина не человек, по их убеждениям, у тебя даже души нет! Думай о нём поменьше.

Глава 9. Мёртвый город

Первыми следами, что рядом когда-то был большой город, были остатки древней колоннады, торчащей прямо из песка, словно пальцы погребенного в нём великана. Сейчас уже не возможно было определить, частью чего она ранее являлась. Это мог бы быть особняк лорда или часть храма. Постепенно вросшие в песок обломки стали появляться чаще, и караван обходил их, петляя, как большая змея. Руины самого Амаэля выросли перед путниками на закате, вставая на горизонте чёрной громадой. Пошедший в передовой дозор Бальфур увидел их одним из первых и поскакал обратно, громко крича о своём открытии.

— Стой! — скомандовал Феранор эльфийской части каравана, вскидывая вверх руку.

— Бых-Асуви! — в унисон ему выкрикнул своим людям Митрасир, зеркально повторяя жест капитана.

Караван сбился с шага, заревели верблюды, соскочив с верблюда, на котором он ехал последние два часа, засуетился и замахал вартанаком Дарик, которому тут же кинулись помогать его помощники. Они как угорелые метнулись вдоль цепочки навьюченных верблюдов, следя, чтобы рабы не сбивали своих животных в кучу и отчаянно при этом ругаясь:

— Асуви! Асуви, шаму кымуд! (Стой! Стой, чёрная морда!)

Не дожидаясь, пока караван полностью остановится, его сгоравшие от нетерпения командиры пришпорили коней, вихрем взлетая на вершину ближайшей песчаной кручи. С вершины сыпучей дюны им открылся прекрасный вид на то, что осталось от крепостных стен, некогда окружавших город. Древние укрепления напоминали улыбку дряхлого старца. От стен уцелел лишь фундамент, который за века успел врасти в песок и теперь угадывался лишь по ровной песчаной насыпи, пролегающей от одного полуразвалившегося пенька башни, до другого. Виной этому было не время и не жестокие пустынные ветры, а взявшие город кочевники. В злобе своей они пытались разломать крепостные стены и оттащить их куски как можно дальше в пустыню.