Тьма надвигается с Севера (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 70

Образ каменистого берега перед глазами Дарика, растаял, снова сменяясь ночной пустыней, с редкими, торчащими из песка пальмами. Шагристан выглядел как бесформенная масса на горизонте, за которой серела морская гладь.

— Да. Он был единственным гребцом на котором были арматидовые цепи. — Подтвердил Дарик, припоминая, как сам обратил внимание на худого жилистого чернокожего гребца с отливающими красным медным блеском кандалами на руках. По всем законам галер такой доходяга давно должен был умереть, но он напротив переживал уже третий гребной состав корабля. — После того как наша галера наскочила на скалы, нас обоих подобрали ийланы, связали и отнесли в свой лагерь вместе с несколькими телами утопленников, собираясь съесть. Ближайшей же ночью мне удалось освободиться.

Вообще, то, как он стаскивал с себя ногами сапоги с портянками, чтобы освободить спрятанные там ножны со стилетом, а потом пытался извлечь оттуда кинжал, зажав его между большим и указательным пальцем ноги — заслуживало отдельного подробного пересказа. Дарик не раз пожалел тогда, что море не утопило его сапоги, однако, потеряй он их, то пришлось бы распрощаться и со стилетом, который или унесло бы волнами или же его бы обнаружили ийланы. Дикари-людоеды не носили ни одежд, ни обуви и как следствие не имели потайных мест и карманов, где можно было спрятать оружие, потому они всегда забывали, что у облачённых в тряпки «людей железа» таких мест с избытком.

— Я убил охрану и разбил его цепи, после чего мы ушли.

— Ты освободил некроманта? Это рискованный поступок, паврави!

— Вот, он тоже удивился. — Согласился Дарик, — только тогда я ещё не знал, что он некромант. Он открылся мне гораздо позже, после того как я снял с него последние, мешающие ему колдовать, остатки кандалов. Но даже если бы я знал, кто он, то всё равно не оставил бы его у людоедов. Быт съеденным это…

Борагус запнулся, подыскивая подходящие слова для описания своего отношения к людоедству. Ни львы, ни другие хищники не вызывали у него такой неприязни и отвращения как чернокожие дикари, ведь в отличие от последних, они не пожирали свою добычу живьём, умышленно её мучая. Он бы сказал, что для него это страшно, но не стал, найдя более нейтральное определение.

— …Это не самое лучшее посмертие из возможных.

— Это всё? — Уточнил хафаш, когда Дарик замолк.

— Да, господин.

— Тогда ты зря не веришь в Судьбу, смертный. — Раздумчиво изрёк Гюлим, сматывая с луки своего седла дариковы поводья и перекидывая их в руки Борагуса. Сказано это было с такой красноречивой интонацией, что Дарик не смог удержаться от вопроса.

— Почему?

— Потому, что девять из десяти магов Ночи, просто «выпили» бы тебя как чашу с вином, сразу же, как оказались в безопасности. — Охотно пояснил вампир. — Это Судьба привела тебя ко мне, сделав так, что тебе попался тот самый, единственный из десяти, кто этого делать не стал.

Призрачный жеребец хафаша остановился как вкопанный и Дарик, с небольшим опозданием, остановился тоже, выжидающе смотря на Гюлима. Они выехали на большую, ведущую к городу дорогу, отличающуюся от моря песка вокруг них лишь наличием в песке каменной крошки, плотно утрамбованной колёсами телег и ногами путешественников. Стены Шагристана высились километрах в двадцати от них, освещенные крохотными огоньками факелов в башнях и над воротами. До рассвета оставалось ещё несколько часов.

— Я скажу тебе одно имя, мхаз, запомни его. Улле-Эфеби — этот праведник должен умереть. Добраться до него не сложно…

* * * *

Шагристан это такой город, который очень трудно отрезать от внешнего мира насовсем. И не потому, что он такой уж для всего мира важный, а потому, что замкнувшийся за линией своих крепостных стен, он быстро утопит сам себя в собственных нечистотах и уморит голодом одновременно. Потому ворота города открыты даже по ночам. Именно ночью в город въезжают повозки с мукой и фруктами, дабы утром в чайханах и духанах города было свежее угощение. Ночью из города выкатывают свои зловонные тачки золотари — чистильщики выгребных ям и сливных каналов, спеша к утру очистить город от выработанных им же нечистот.

Простые путники избегают заходить в Шагристан в ночное время. Во-первых, мало удовольствия толкаться в воротах с гружёными телегами, а во-вторых, стража за право войти в город (или наоборот покинуть его) может содрать втрое дороже. А почему ты идешь через городские ворота именно ночью? Может быть ты злодей, скрывающийся от шахского правосудия?! Честный и преданный слуга шах-ан-шаха просто обязан досмотреть такого подозрительного типа внимательнее! Даже если стражник ничего скверного не найдёт, то нет ничего плохого если он потребует с путника должной платы за свои нелёгкие труды! На Борагуса, в его новом облике такое правило не распространялось — в одеждах и доспехах «белого стража» он мог проходить в город в любое время, когда ему вздумается.

Конь вынес Дарика к воротам аккурат к утренней пересмене стражи — когда въезд для телег закрывался до следующей ночи, а в город начинала втягиваться ночевавшая перед его стенами толпа. Некоторые торговцы, не пожелавшие платить пошлину за право торговать в городской черте, разбивали свои палатки прямо на обочине дороги, увеличивая суету через которую Дарику приходилось прокладывать себе дорогу. С немалой радостью он снова пустил в ход плеть, прогоняя с дороги самых нерасторопных растяп. Атраванцы отскакивали, злобно матерясь ему в след, но останавливать не смели, видя синие одежды и бронзовую маску шахского гвардейца.

Стража на воротах, поддавшись первому порыву, заступила дорогу, но тут же послушно подалась в стороны, не рискуя останавливать «важного господина». «Старший над воротами» только поражённо покачал головой, увидев следы боя на доспехах всадника. Видимо, кто-то пытался остановить шахского посланника! И ни у кого не закралось в голову мысли, что под личиной гвардейца может скрываться самозванец.

* * * *

После испытанного Дариком зноя пустыни и мертвецкого холода Тропы, утопающие в тени пальм улицы Шагристана показались ему воплощением Рая. В этот ранний час на них ещё было не много народу — город только просыпался, но уже можно было представить себе, какое здесь будет столпотворение к полудню. Нескончаемый людской поток заполнит рынки и площади, потянется вереницей носильщиков к Порту-Бала и просителей к шахскому дворцу.

Если верить сказкам, то на улицах Шагристана можно встретить кого угодно, начиная от ведомого на утренний водопой слона и заканчивая настоящим волшебником. А если пройтись по духанам, то можно нарваться и на вампира, готового… хе-хе… изменить твою жизнь. Впрочем, для атраванской сказки последнее звучало двойственно и зловеще, а страшных и несчастливых сказок бедины никогда не любили.

Место, в которое стремился Борагус, находилась не далеко от Храмовой Площади с окружающими её высокими башнями-минаретами бетелей. Там располагался дом, закрытый для могущественного хафаша Гюлима, но зато доступный для ничтожных смертных, вроде Дарика. Внешне он почти ничем не отличалось от сотен других домов, расположенных на этой улице — одинаковыми безфасадными коробками, за гладкими непроницаемыми стенами, где с одинаковой долей вероятности мог скрываться как дом бедняка, так и жилище зажиточного горожанина. Единственным отличием этого дома от остальных, была толпа хворых, паломников и просто тех, кому требовался совет улле Эфеби. Закутанные в тряпки люди, различного цвета кожи, обоих полов и всех возрастов сидели, привалившись спинами к побелённой стене, покорно ожидая своей очереди. Всё было тихо и спокойно, отчего привратник бедин, попутно следивший за порядком, казался вещью совершенно излишней. Борагус не стал становиться в конец очереди, а как и подобает нагловатому от своего аристократизма воителю, он попёр прямиком в ворота не слезая с лошади. Сунувшемуся к нему, с недовольной отповедью, привратника, Дарик отвадил двумя волшебными словами:

— Дело Шах-ан-шаха! — Если шаху зачем-то понадобился улле, то подданным остаётся только принять это со смирением и отступить.