Тьма надвигается с Севера (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 72

Вытерев кинжал об одежду убитого, Дарик спрятал «Пиалу Жизни» обратно в сумку, после чего наклонился, подхватывая сухое тело подмышки, чтобы оттащить и усадить его в кресло, развернутое передом к окну. Придав мёртвому улле такой вид, будто тот просто задремал за размышлениями сидя в кресле, он поправил на голове трупа тюрбан и остался доволен своей работой. Теперь нужно уходить.

Опустив на лицо маску, полукровка толкнул дверь, ужом проскакивая в открывшуюся щель и сразу же придавливая её плечом обратно, чтобы никто не мог заглянуть в кабинет. Посетителям старца, всё ещё отиравшимся в приёмной он объявил, что улле занят просьбой Шах-ан-шаха и просил пару часов его не беспокоить. Сильно задирать время ожидания Борагус не стал, рассчитывая, что успеет за озвученное время покинуть город. Бохмичи восприняли новость как должное, только молодой бедин, который так не хотел пускать его к улле, воззрился на Дарика с возмущением.

«Его что ли очередь была следующей?» — Подумал полукровка, обходя бедина, загораживающего дорогу к лестнице и только потом понял, что совершил ошибку. Настоящий «белый страж» просто спустил бы вставшего на пути наглеца с лестницы.

Уже внизу, когда таиться было не перед кем (безучастные аксакалы в зелёных чалмах по-прежнему меланхолично пили воду из чайника), Дарик хромой рысью пересёк первый этаж, выскочив на улицу, где его настиг прилетевший со второго этажа длинный переливчатый вопль, в котором одновременно смешивались боль, отчаяние и нарастающая ярость. По последовавшему следом за ним грохоту и несмолкающему вою, можно было понять, что крикун спускается на первый этаж. Причём очень быстро!

В сердцах помянув демонов, полукровка схватился за луку седла, чтобы рывком втянуть себя на коня и как можно скорее покинуть этот двор, но не успел. На пороге оказался молодой бохмич с ножиком, который сразу же кошкой прыгнул на Дарика, едва его увидев. Полукровка успел повернуться к угрозе лицом, выхватывая саблю, но юноша до него не долетел, будучи схваченным за пояс толстым привратником.

— Помилуйте, господин! Не убивайте Аллу — он не в себе! — Запричитал бедин, выкручивая из пальцев Аллу кинжал. — Обычно он смирный, но почитает улле Эфеби как отца и ревностно его охраняет!

В подтверждение слов привратника, юноша не говорил ни слова, только выл и ревел, пытаясь выкрутиться из хватки бедина. Кинжал у него отобрали, но зато его теперь стало сложнее удержать. Пробормотав сквозь маску неразборчивое проклятие, Дарик задвинул меч обратно в ножны и рывком взлетел в седло, уже оттуда грозно вопросив для острастки:

— Тогда кто позволил сумасшедшему носить кинжал?!

Лучше бы он сразу уехал, потому, что в этот момент немой вырвался и неожиданно высоко подпрыгнув, вцепился пальцами в закрытое забралом лицо Борагуса. Под его весом, маска-личина отделилась от своего крепления и улетела вместе с немым бедином вниз, жалобно звякнув на прощание. Привлечённые их потасовкой зеваки взглянули в лицо «щахского гвардейца» и… ахнули. Только буйный юнец, которого снова скрутил привратник, яростно заревел, метко швыряя в затылок спешно разворачивающего коня Борагуса оставшееся в его руках забрало.

«Демоны Пекла! — Мысленно, но зато в сердцах, воскликнул Борагус, пришпоривая жеребца, бросая его в раскрытые ворота, люди в которых проворно раздались в стороны. — Чтоб тебя… эльфийское, ты, отродье!»

Вырвавшись на улицу, злой, как адский джинн, Дарик, направил своего скакуна в сторону центральных улиц, через которые быстрее всего можно было попасть к городским воротам.

* * * *

Волна паники, поднятая убийством священника, быстро переросла в настоящий вал ярости, когда к дому улле Эфеби потянулись соседи, привлечённые раздававшимися там криками. От них, передаваемая из уст в уста, перескакивая с одной улицы на другую, в город полетела страшная весть: «Убит улле Эфеби!» Городских ворот она достигла гораздо быстрее, нежели это мог сделать на своём коне Дарик, но ещё быстрее распространялись сплетни о том, кто бы мог совершить это злодеяние. Одни говорили о западных соседях из-за гор — тавантинах, которые могли совершить убийство дабы посеять смуту в «Святой Стране», другие кричали, что во всём виноваты ассасины салхитов, которым улле Эфеби мешал распространять свою ересь дальше на Юг, а посему дело в Атраване идёт к новой религиозной войне между бохмичами салхитами и мазаритами. Толпы разъярённых горожан начали перекрывать ворота, дерясь с охранявшей их стражей, свирепствовали на городских площадях и переулках, громя лавки мармаридских и тавантинских купцов и вылавливая одиноких «белых стражей», случайно оказавшихся в городе. Гвардейцев стаскивали с коней, били и срывали с них маски, те тоже в долгу не оставались, яростно отбиваясь от обступившей их толпы. Лилась кровь, падали убитые и раненные, и пусть число жертв во всём городе не превысило десятка лишь по чистой случайности — хафаш Мустафа аль Гюлим мог быть доволен последствиями свершённым его слугою убийства.

Беспорядки удалось погасить лишь несколько часов спустя, когда ворота города были наглухо перекрыты шахскими воинами, а глава «белой стражи» Мирза-Алумар приказал гвардейцам поднять маски-забрала, чтобы горожане видели лица воинов, а стражникам взять под охрану квартал торговцев и порт. Борагус под общую раздачу не попал, правильно оценив свои шансы добраться до ворот в такой свистопляске. Вместо того чтоб прорываться из города любой ценой, он свернул с главной улицы в переулки, едва сам не заблудившись в их лабиринте, с целой сетью тупиков и проулков, разобраться в которых могли только здешние старожилы. Стащив по пути чьи-то старые вещи, сохнущие на протянутой между домами веревке, Дарик нашёл глухой тупик, где слез с коня и быстро избавился от брони и одежды «белого стража» оставив на себе лишь синие штаны и оружие. Всё остальное было завёрнуто в тугой узел и без колебаний выброшено в кучу мусора, в углу. Развернув «добытую» одежду, полукровка столь же быстро в неё облачился. Теперь на нём был белый глухой хаммадийский плащ и красный тюрбан, с опущенными на лицо концами гутры. В другого смертного, конечно, не перевоплотился, но стал хотя бы менее заметным чем был. Вторым этапом стала маскировка конской упряжи, доставшейся ему вместе с конём от погибшего в Аль-Амале «белого стража». Заменить сбрую или вообще обойтись без неё — было нельзя и Дарику пришлось потратить уйму времени чтобы отодрать от неё украшения и замазать грязью то, чего содрать не удалось. Солнце уже стояло в зените, когда полукровка закончил свою кропотливую работу и выбрался из тупика, взяв уверенный курс в сторону окружающих город крепостных стен. Кляня про себя Гюлима, уверявшего, что всё будет легко, Дарик хотел посмотреть, что творится в городских воротах и нет ли возможности пройти через них. Ни паники, ни страха, не смотря на всю серьёзность этой ситуации, он не испытывал. Знал, на что шёл, да и стыдно выказывать слабость после продемонстрированного убитым улле мужества.

Ударившая в затылок оливка привлекла внимание Дарика, заставив обернуться. У стены, под навесом (полукровка был готов поклясться, что всего секунду назад там никого не было!) стоял мужчина в длинных грязно-серых одеждах, с так плотно закутанным тюрбаном лицом, что не было даже видно его глаз. Оружия при нём не было, но, тем не менее, он ухитрялся внушать уважение и осторожность, даже просто тем как стоит.

— Ты правильно сделал, что переоделся. — Проговорил сквозь платок мужчина, делая шаг вперёд, — но вы плохо спрятали свои вещи — я нашёл их по твоему запаху…

— А-а… э-э… — протянул Борагус, которому ещё никогда доводилась так странно начинать диалог с незнакомцами.

— Не бойся, я о них уже позаботился. — Утешил его странный тип. — Кроме лица остаётся ещё одна примета: твой конь слишком заметен! Его придётся оставить.

«Ах, вот ты чего задумал?! — Глаза Дарика угрожающе сузились, а губы скривились, обнажая клыки не многим уступающие клыкам чистокровных орков. — Коня тебе?!»