Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ) - Гуревич Рахиль - Страница 25

− Мало ли, что у вас там было. Мало ли правосторонний гемисиндром. Сейчас у вас мозг всё компенсировал. Никаких патологий.

В четыре года мама отдала меня на танцы. В школе рядом с домом были танцы. Их вела замечательная девушка, очень красивая, как кукла. Светлана Эдуардовна. И я занималась у неё на танцах пять лет. Я старалась, как могла, мне так хотелось Светлане Эдуардовне понравиться. Ничего особенного. Простые движения, простые танцы сначала под детские песенки, потом под эстраду, типа «диско». Ну и разминка была. И разминка, знаете там: третья позиция, пятая позиция, выправила мне ноги. Врач сказал, что танцы очень помогают.

Кружок танцев потом переехал из нашей школы в южную часть города, в крутой фитнес-центр. Оплата выросла сразу в два раза. Да и ездить далеко. На маршрутке семь остановок. А маршрутка денег стоит. Ещё и сопровождать меня было некому. Бабушка-то с дедушкой, мамины родители, а не та папина, в честь которой меня назвали, переехали из квартиры на дачу, мы к ним ездим летом.

Летом и началась эта история. Точнее началась она с того, что зимой, в январе отчим Стас грохнулся на кухне. Я болела, не ходила в школу. Я ненавижу школу. Я сижу, такая, в своей комнате, слушаю музыку. А тут - грохот. Это было что-то ужасное. Преужаснейшее зрелище. Пришлось перевязывать Стасу голову. Он ещё под мышкой кожу рассёк, когда падал. Упал на пластиковый ящик с крупами, он у нас под столом стоит, а краешек торчит. Стас, приземлился рукой на этот ящик, ящик треснул, и осколки пластмассы вонзились Стасу под мышку. Глубокая рана.

Я и сама падала. У нас вообще семья какая-то летающая. Как сейчас помню. В субботу я споткнулась в коридоре, у нас там галошница стоит; я шла по коридору, споткнулась, и поле-етала... в прихожую. Аккурат на велосипедную педаль, Стасов велик в прихожей стоял педалью кверху. Стас у нас спортсмен. На велике катается, бегает, на спортивной площадке с мужиками тусит. Это там где лужа и турники. Полетела я... И помню только - хрясь!-треск какой-то в черепе. Ну всё, думаю, прощай жизня, хана тебе Лорик, без глаза осталась. Встала. К зеркалу два шага сделала, смотрю на себя: из брови кровища закапала. Рассекла я бровь, в травмапункте зашивали. А шов я сама сняла, посмотрела по интернету и выдернула эти нитки противные.

В общем, я была учёная, когда Стас грохнулся. Перекись из бутылочки на рану головы вылила, и под руку тоже. Стас начал орать:

− Что ты из бутылочку льёшь?

Он последний год стал очень жадный и всё жалел, считал каждую копейку, попрекал маму и меня.

Я не стала отвечать. Перебинтовала, говорю:

− Иди, Стас, в травмапункт. − И не удержалась, добавила: − Это тебя, Стасик, бог наказал, за плохое поведение. Мой папа с того света всё видит.

Я просто так сказала, я ж не знала, что это на самом деле так, я о плывунах тогда и не догадывалась и Эрны знать не знала.

− Иди ты... лесом, − процедил Стас и поморщился.

− Ты иди... в травмапункт.

Он час посидел за ноутом, не хотел идти, потом говорит:

− Съезжу я.

Видать, плохо ему было.

Через час приезжает, говорит мне:

− Там в травме очередь.

Дело в том, что как раз за день до того как Стас грохнулся, шёл мокрый снегодождь, обычный для наших широт, а ночью - подморозило, крепко для наших широт подморозило. И Стас сказал, что все с переломами ног, рук и шеек бедра сидят в очереди. Стас такой, хорошее впечатление на людей производит. Там какую-то старую каргу сажали в «скорую» − тяжёлый у неё перелом, Стас подошёл к фельдшеру «скорой» и попросил посмотреть. И голову, и подмышку. Прям на улице Стас показал всё, толстовку, там задрал. Доктор посмотрел и сказал: «Ничего страшного», но то, что Стас просто упал, в это доктор не поверил.

В общем, Стас вернулся. Я посоветовала ему сходить в аптеку, и доктор ему то же советовал. Я показала Стасу коробочку с классным дышащим пластырем, я таким себе бровь заклеивала. У меня осталось немного, и я Стасу посоветовала такой пластырь, сказала, что мне в травмапункте таким же заклеивали.

− Он 90 рублей стоит, − сказала я Стасу.

Стас вернулся с лекарствами. А пластырь уже 360!

Стала я его по новой перевязывать, а Стас орёт, не разрешает отрезать большой кусман пластыря, какую-то чушь несёт. Орёт, что пластырь дорогой.

Я убеждаю:

− Стас! Стасюшка! Я тебе своим подмышку заклеиваю, своими остатками, твой не трогала.

А он всё равно ругается.

Последний год он стал невыносимым. Нашёл по интернету свою первую любовь и очень к нам с мамой переменился. Стал жалеть, что женился на маме и меня усыновил. Мы и раньше-то жили не особо. Стас с мамой часто спорил. Попрекал меня плохой учёбой, ненавидел моих кукол. (Я в Доме творчества в рукодельном кружке, кукол мастерю и шью). И самое поганое: Стас стал экономить деньги. Стал такой царь Кощей, который над златом чахнет. Я его могу понять. Раньше он думал, что мы его единственная семья. А теперь оказалось, что не единственная. Та первая любовь его жила в Воркуте, и Стас решил с ней заново связать свою жизнь. Он нам этого конечно не говорил, но мы догадывались. Он стал как ненормальный этот последний год. Дома есть перестал, чтобы деньги на продукты не давать. И мы уже год с мамой жили только на её зарплату. Иногда Стас становился прежним, обычно, когда мама стряпала что-то вкусное по воскресениям. Стас не каждое воскресение дома. У него работа два через два дня с десяти до двадцати двух. Да и мама не часто теперь пекла, денег не много, надо ж продукты на выпечку купить. Но когда мама пекла и Стас был дома, в такое воскресение мы жили как прежде, весело и легко. Смеялись, шутили за праздничным сладким ужином...

Вечером мама пришла, я всё ей рассказала. Мама посмотрела на кухню, покопалась в мусорке - я когда кровь подтирала губками, я их выбрасывала в мусорный мешок. Мама удивилась, что столько крови, сказала:

− Это чудо, что он пролетел мимо угла стола и только о ящик себе подмышку распорол. Надо новый ящик купить. У этого края острые.

Ещё мама вошла к Стасу в комнату и сказала:

− Почему ты не взял больничный? Как ты завтра пойдёшь на работу?

− Нормально, − Стас лежал в постели. − По всей видимости просто небольшое сотрясение.

− Что произошло? - спросила мама. Она была совершена спокойна. И даже удовлетворение блуждало по её лицу. - Почему ты упал?

− Стас кофем поперхнулся, − сказала я. - Кофе не в то горло пошло.

− Во-первых, кофе не склоняется, во-вторых, слово «кофе» мужского рода, и в-третьих - это неправда, − сказала мама.

− Во-первых, кофе давно среднего рода, − прохрипел Стас. - А во-вторых я именно подавился кофе и поперхнулся.

− Семь лет назад ты тоже кофе поперхнулся. А на самом деле у тебя был спазм. - мама помолчала, она ждала, что папа начнёт спорить, но Стас молчал, и мама решила его добить: − А сегодня у тебя, наверное, уже микроинсульт.

Но и на это Стас не стал возражать, по-моему ему стало совсем плохо.

− Таблетки пил? - и мама пошла подбирать Стасу таблетки.

Он действительно скоро оклемался, ведь я дала ему ранозаживляющую сетку, и пластырь у него был самый лучший, дышащий. Стало всё как прежде. Я спросила у мамы о его падениях. Да. Семь лет назад он так же упал, такая же кратковременная потеря сознания, и тоже, когда делал глоток кофе, правда, в прошлый раз ничего не разбил. Стас купил новый ящик на кухню в своём гипермаркете электроники, лучше прежнего ящик. Треснутый, с острым краем перекочевал в мою комнату. Стас стал заниматься спортом больше обычного, возвращался с пробежек мокрый как мышь, ругался на нас ещё больше обычного. Мы с мамой ненавидели спорт. Хуже физры нет урока в мире! Но это не помешало маме отдать меня в школьную гандбольную секцию. Но я там не играла, разминалась и сидела в запасе на лавке.

В июне Стас пошёл в отпуск (до этого он три года вообще отпуск не брал) , прикатил домой дорогущий пластиковый чемодан на колёсиках, и уехал в Воркуту к своей «зазнобе», как съязвила мама. От Москвы поезд идёт до Воркуты семь дней. Ещё до Москвы больше суток от нас. Самолёт намного дороже, да и они падают, эти самолёты, Стас решил поездом.