Эра безумия. Колыбель грёз (СИ) - Анненкова Валерия - Страница 78

- Вы говорите о себе, отец? - этот вопрос молодого человека показался королевскому прокурору несколько вызывающим.

- Возможно, но речь сейчас не обо мне... - представитель власти исподлобья взглянул на сына. - Речь о том, что свобода и закон в принципе не совместимы, так как по-разному влияют на человека. А знаешь, в чем их главное различие? Чтобы почувствовать свободу, человеку достаточно лишь слиться с природой, а для того чтобы ощутить закон, ему нужно или преступить грань между дозволенным и запретным, или встать на его сторону.

- Значит, проблема или в законе, или в том, кто его придумал! - заметил юноша.

- Андре, - тихо и скованно рассмеявшись, произнес Виктор, - пойми, закон, как и правосудие, не только слеп, но и безжалостен... я бы не советовал тебе связываться ни с одним, ни с другим!

- Вы, отец, говорите так, будто знаете обо всем на свете. - Дерзко сказал студент.

- Я многое знаю, - де Вильере видел его насквозь, а посему и не торопился с заявлениями и выводами, - вот только одного никак не пойму - неужели, ты веришь, что все твои «товарищи» пойдут за тобой? Если да, то забудь об этом! Они люди, а, значит, им свойственна самая коварная и подлая человеческая сущность - предательство. Поверь, они отвернуться от тебя при первой же удачной возможности...

И теперь Андре столкнулся с этой самой сущностью, о которой предупредил его отец. Но столкнулся с этим он, к сожалению, поздно, чтобы что-то предотвратить, среди них, бьющихся за свободу соловьев, завелся ядовитый змей, желающий все испортить. Только сейчас молодой человек посмотрел на мир глазами королевского прокурора и пришел в ужас: он заметил, что ни его, ни чья-то еще жизнь не стоит и ломаного гроша, он наконец-то прозрел и понял, что все вокруг лгут, прячась за масками добродетели. Но это дошло до юноши слишком поздно, и отныне его судьба и судьбы всех будущих участников революции были навеки вплетены в историю Франции. Судьба их была предрешена, ждало героев не что иное, как забвение в памяти людской, имеющей уникальное свойство - забывать все великое и прекрасное. По воле рока все было продуманно и приговорено к жуткой и позорной смерти студентов.

- Ты можешь думать, что пожелаешь... - мрачновато-спокойным тоном, присущим доселе только де Вильере, произнес Андре. - Только, когда вы поймете, что жизнь - не какая-то сцена из оперы? Знайте, краски мира сгущаются и меняются день ото дня, сливаясь с нашими судьбами!

Кто-то из толпы начал упрекать его. Шушуканье эхом пронеслось по стенам: «Да у него роман с какой-то дамочкой! Уж не с женой королевского прокурора?»

Сын представителя власти одновременно испытал два смешанных чувства, создавших удивительно-приторный яд: удивление и возмущение. Откуда все они могли знать об Агнессе? И самое главное - знали ли они о том, кем был его отец? Хотя второе - вряд ли могло быть, ведь если бы они знал об этом, то давно бы сжили его со свету. Но, с другой стороны - какое им могло быть дело до личной и семейной жизни Андре, ведь дети, как правило, не должны нести ответственность за поступки своих родителей. Так и молодой человек не был повинен в том, что его отец являлся королевским прокурором. Андре вновь посмотрел на всех присутствующих и, устав от их обманчивости, решил, что, возможно, ему следовало остаться в поместье представителя власти и забыть обо всем, что было прежде, как о невинной детской шалости.

- Я вам повторяю: красный - это заря нового мира, грядущего вместе с революцией, а черный - это ночь, которой настает конец! - сказав это, он вышел из дома.

Стоит вернуться к де Вильере, высадившему Андре возле собора, а потом отправившемуся домой. У него не было другого выхода, кроме того, как смириться с решением сына устроить революцию. Он сидел в карете, нервно перебирая в руках белоснежные перчатки и уныло разглядывая ее потолок из темно-синей ткани с вшитыми золотистыми узорами в виде геральдических лилий. Отдаленно эта ткань походила на испанское ночное небо, полностью усыпанное драгоценными звездами. Мало кто знает, что именно на родине корриды и фламенко, то самое завораживающее время суток кажется по-особенному волшебным. Ни одна ночь не сравнится с испанской: в любом городе этой страны темное бархатное небо сверкает звездами и светится луной, берег моря издает слабые радостные стоны, именуемые звуками прибоя, а рядом, в городке, слышится веселое пение гитары, сливающиеся со звонким стуком женских каблучков. Именно под эти звуки можно по-настоящему заметить всю прелесть ночи, столь манящей и загадочной. Этот образ навсегда запечатлелся в памяти Виктора, увидевшего сею красоту всего лишь раз в жизни, когда его мать была жива.

Сейчас же королевский прокурор надеялся поскорее встретиться с Агнессой и, успокоив ее, получить положенное ему вознаграждение за сохраненную жизнь студента. Представитель власти до сих пор не мог точно определить, почему проявил благородство и выстрелил Андре в висок, а не в лоб. Сначала ему казалось, что так он поступил из-за того, что перед ним был его собственный сын, его единственное дитя, но потом эта мысль мгновенно оказалась съедена другой, более темной и грешной - этот поступок был вызван не благородством, а состраданием. Но состраданием к кому именно: к Андре или к Агнессе? Скорее всего, к красавице, ведь даже теперь, прекрасно зная, что она не променяла бы его на молодого человека, де Вильере понимал ее еще не до конца притупившиеся чувства к юноше. Что ж он был готов подождать еще немного, дабы девушка полностью позабыла о прежней любви.

Мужчина отдернул небольшую синюю шторку, заслоняющую окно кареты и, посмотрев в его сторону, встретился с весьма удивительным зрелищем. Парижское небо сочетало в себе почти все возможные цвета - от ярко-лазурного до бледно-желтого. Мимо проплывали светло-серые тучи, готовые вот-вот низвергнуть дождь на землю, будто Господь когда-то обрушил свой гнев на Египет. Солнце, тщательно скрывавшееся за данным занавесом, находило способ прорезать облака и опустить хоть пару золотых косых лучей на город. Сейчас сия картина могла вполне передать все чувства и эмоции, бушевавшие в душе королевского прокурора. Все его мысли были похожи на тучи на небе, они так же сливались, образуя мрачный ком, и тут внезапно появлялась чуткая идея о том, как рассказать Агнессе о случившемся на дуэли. Но, конечно же, поведать девушке об этом было весьма просто, сложнее заставить ее поверить в подлинность благородства представителя власти. А, может быть, вообще Виктору не стоит говорить супруге о том, что Андре жив, возможно, она, находясь еще в после болезненном состоянии, не обратит внимания на случившееся? Нет, так рисковать мужчина не собирался и надеялся, рассказав все красавице, услышать что-то приятное в ответ и остаться награжденным нежным поцелуем и божественными ласками.

Вскоре карета прибыла к поместью, де Вильере вышел и скованными, но при этом уверенными шагами направился к входу, ожидая встретить обеспокоенную Агнессу в зале. Он легонько постучал в дверь, открыла служанка, женщина лет сорока с немного седоватыми ровно уложенными волосами и парой морщинок на круглом лице. Королевский прокурор предполагал, что это произойдет, а посему не удивился, сняв черный редингот и передав его прислуге. Мужчина даже не успел заметить на краешке бархатистого рукава следы свежей крови, еще совсем недавно кубарем скатывавшейся с виска Андре. Представителем власти управляла только одна цель - поскорее встретиться с Агнессой, поскорее обнять ее и, уткнувшись носом в длинные черные волосы, вдохнуть приторно-сладкий аромат духов. Если бы сейчас кто-то подбежал к нему с важной новостью или же сам король приказал бы сейчас же явиться на службу, то Виктор бы ослушался этого приказа, ради времени, проведенного с женой.