Первое танго в Париже: Привилегия для Эдисона - Павлова Мария Юрьевна - Страница 7

На следующий вечер Маша и Павел сидели за столом в своей уютной кухне и приводили план в действие.

— Давай Симоне позвоним, — начала мозговой штурм Маша.

— Симоне? — удивился Павел. Симона и Анатолий, Толик, — их приятели по недавней совместной поездке в Египет. Чем они могут сейчас помочь? Впрочем, лучше не рассуждать, коли Маша решила сделать первый шаг в этом таинственном деле. — Давай Симоне… — Он взял трубку, набрал номер и, дождавшись ответа, передал ее Маше.

— Симочка, — заворковала Маша, излагая суть дела с поистине женской логикой — перемежая новости с вопросами.

«Не зря один известный человек сказал, что в жизни женщины нет синтаксиса, — с умилением подумал Павел. — Правильно сказал, умный был. Но как-то все так получается, что жизнь эта проходит у них по всем важным точкам, и рисунок жизни в целом приобретает красивые очертания. Как это им удается?»

— Ха-ха-ха! — заливалась Маша в трубку, не думая ни про какие там очертания. — И какого размера?.. Ну так нужно на размер меньше, тогда не отстегивается!.. А в «Британнике» больше ничего не сказано… Хорошо! Если что узнаешь, звони! Хотя… нет, звони в любом случае! А я узнаю рецепт и тоже тебе позвоню. Пока! Привет Толику. — Маша положила трубку. — Ну, теперь твоя очередь. — Она посмотрела на мужа. — Выработал стратегическую линию? Сима сказала, подумает…

— Стратегическую линию, говоришь?

— Ну да, стратегическую… Надо же просчитать все ходы… Симона — это побочная линия, на всякий случай.

— И ты решила начать с побочной…

— Ну да, какая разница, с какой? Если нет стратегической, надо начинать с любой.

— Мордовцев уже не тот, и связей у него сейчас никаких… — начал Павел размышлять вслух, но замолчал, вдумываясь в причудливые Машины рассуждения. А ведь она права! Никто не знает, какие плоды принесет растение, пока они не нальются соком. — Вот господин Тряпицын, пожалуй, мог бы порекомендовать кого-нибудь знающего, — задумчиво пробормотал он и начал нажимать на кнопки телефона.

Переговоры ничего, однако, не дали.

— Эх, — вздохнул Павел. — Оказывается, проблема с нашими сокровищами! Хоть ты тресни. А ведь жалко…

— А что, если в Париже попробовать? — лукаво посмотрела на Павла Маша. — Разве мы не собирались с тобой в Париж?

— В Париж?

— Помнишь, что ты обещал мне в прошлом году на набережной?

— Я?.. Обещал?

— Ну да… Что мы туда поедем.

— А кто нас туда приглашал?

— Мила с Геной. В письме… А теперь пусть пригласят официально. Оформим гостевую визу… Это, конечно, дольше, чем оформлять деловую, тем более во Францию, но кто ж нам сделает деловую? Ничего страшного…

— Точно! — загорелся идеей Павел. — Точно. Там, в Париже, гораздо проще найти тех, кто интересуется подобными реликвиями. Даешь Париж! Звони!

— Я?

— А что, я? Письмо-то Гена прислал тогда тебе!

— Но ведь приглашали нас обоих? И кто глава семьи?

Павел встал, расправил плечи, всем своим видом демонстрируя, что глава семьи именно он. Потом пошел к телефону, стараясь не думать о том, что происходит сейчас в Париже, на экзотической барже, которую тихо качают волны Сены. Вот сейчас там раздастся телефонный звонок… Вот сейчас Геннадий… нет, Людмила… Или Геннадий?.. Нет, лучше… Он загадал: если трубку возьмет Мила, то… С Милой и Геннадием их сдружила все та же поездка в Египет. С тою лишь разницей, что Маша, Гена и Мила — однокурсники, спустя много лет встретившиеся в стране одного из чудес света. И между Павлом и Милой тогда просквозило что-то вроде внутренней заинтересованности. Но сейчас это не имело ровным счетом никакого значения. И все же… Павел вспомнил, как он взревновал тогда Машу к Геннадию — как-никак, давняя студенческая любовь, а в Египте Гена работал дайвером… мало ли что… Но Павел быстро отогнал тягостные воспоминания. Все в прошлом! Лишь легкое внезапное облачко затуманило тогда их с Машей любовь, способную выдержать и не такие испытания, уж он-то это знает. Но, ожидая ответа, он все же немного волновался, даже сам себе в том не признаваясь.

— Але? — услышал он в трубке женский голос. Людмила! Но он не успел ничего загадать.

— Мила? Привет! Не узнала? Ну дык, богатым буду! Как ваше ничего?.. у французских пенатов?.. Беспорядки? С чего бы это?.. Молодежь на окраинах? Да-а-а-а… куда мир катится! Мила, а вот спросить хочу… хотим то есть… Да, Маша рядом… Ваше предложение насчет погостить еще в силе?.. Замечательно!.. И вызов пришлете?.. Прямо завтра отправите? Ладно, ждем. Потом еще созвонимся!.. Где? Как называется?.. «Ковчег»?.. Постараемся ничего не перепутать. Да… Конечно, лучше встретить, а то в Булонском лесу заблудимся ненароком! — Павел повращал глазами в сторону Маши, подмигивая и довольно ухмыляясь. — Ха-ха-ха… Есть еще порох в пороховницах. У нас для вас сюрприз… А вот приедем, и узнаете… Но если в двух словах, я располагаю интересным историческим документом, касающимся личной жизни некоего Томаса Альвы Эдисона. Ну… Похоже, я его потомок!.. Серьезно, честное слово, не шучу!.. Что? Жизни знаменитостей? Вот-вот, это то, что нужно! Я знал, что ты заинтересуешься, ты же все на лету ловишь, да… Да. — Павел уселся на стул, заботливо подставленный Машей, и развернул трубку телефона так, чтобы жена, изнывающая от любопытства, приставила к нему ухо. Маша застыла как изваяние и прикрыла глаза, стараясь не упустить ни слова из разговора.

Павел ощутил горячее Машино дыхание на своей щеке, и внимание его разделилось. Он потерял нить разговора, ощущая только мелкие движения Машиного тела, пока та неосознанно старалась устроиться поудобнее. Павел опустил руку на Машино бедро. Она не отреагировала, вся обратившись в слух. Ее отрешенная поза излучала животный магнетизм, и Павел почувствовал возбуждение. Рука его проникла под подол халатика…

— Ай! — неожиданно громко взвизгнула Маша. — Пашка! Прекрати!

Трубка ойкнула голосом Милы и со смехом осведомилась:

— Кто там попискивает? Любовница?

— Мила, привет! — поймав ухом «любовницу», Маша завладела трубкой, спихивая Павла со стула и знаками показывая, что теперь ее очередь поболтать и изложить свою версию.

Далеко в Париже, на барже под названием «Ковчег», пришвартованной к берегу Сены, Мила удобно устроилась в кресле, прижимая трубку телефона к уху. Рядом с ней стоял Геннадий, заинтересованно прислушиваясь к разговору. Мила включила громкую связь.

— …Это очень древние бумаги! И дневник прапрабабушки Павла, тогда еще юной девушки, и документ!

— Я попробую что-нибудь придумать, найду людей, постараюсь разузнать. Все же не забывай, что мой туристический бизнес процветает и у меня огромные связи. Что-нибудь нащупаем.

— Мы обязательно приедем! — Маша посмотрела на Павла, согласно кивающего головой.

— Ждем вас, встретим, будем очень рады!

— Мила, Гену дай мне, — попросила Маша.

— Але? — Его «але» тоже звучало по-французски. Еще бы! Офранцузился! — Маша? Я слушаю тебя!.. Да, конечно же, приезжайте, очень удобно. Обмозгуем, что делать с вашим наследством.

— Ладно, пока! — Маша положила трубку и бросилась Павлу на шею. — Ну что, мой милый Эдисон? Махнем в Париж?

— Махнем, Маша, махнем, только бы под раздачу не попасть, там волнения какие-то, молодежь бузит, чего-то, как всегда, требуют, чего-то им не хватает. Ох, как похожа нынешняя Франция на наш бывший Союз, вечно кому-то чего-то недодали… Нет бы самим решать проблемы, ну да ладно. Мы будем решать наши.

И вот самолет несет их навстречу прошлому. Облака внизу лежат плотной пушистой белой пеной. Ровный гул самолета навевает сон. Но лучше смотреть в иллюминатор. Не столь часто видишь так много неба. В такие минуты хочется думать о чем-то важном и значительном. Павел решил думать о том, что он наследник великого человека. И, наверное, ему, Павлу, полагаются в связи с этим какие-то привилегии. Во всяком случае, в кругу семьи. Ну не то чтобы лично ему, а самому факту продолжения рода в нем, обыкновенном человеке с обыкновенной биографией. Таких множество. Большинство. Или он все же чем-то отмечен? Но тогда это налагает на него особую ответственность. Собственно, какую такую ответственность? Вон у Пушкина сколько потомков по белу свету, а что мы о них знаем? Чем они прославили кровь Ганнибалов?