Волк в капкане (СИ) - Lehmann Sandrine - Страница 102

— Хорошо, — сказала Анн Франсин. — Оставьте нас. Я позову, когда он закончит есть.

Ужасная идея начала оформляться в ее голове. Он не должен жить. Пусть он умрет. Это было бы превосходной местью Вернеру. А если… нет… Вряд ли ему понадобится много. Она неловкая, она могла заснуть и случайно придавить… Кто знает? Муж ничего не поймет. Когда к ней зайдут, она будет мирно спать, а ребенок будет мертв. Никто никогда ни о чем не догадается. Она посмотрела на младенца — он жадно сосал грудь, ни о чем не догадываясь, не понимая опасность, в которой оказался. Чудесный мальчик, сказала эта дура.

Сомнений в отцовстве Вернера не было никаких. Пусть ребенок был мал, но он уже был похож на отца. Только льняной пушок на голове показывал, что кое-что он унаследовал у матери. Сурово сведенные бровки делали его невероятно похожим на свекра, которого Анн Франсин боялась как огня со дня своего замужества. Сжатые кулачки на крошечных ручонках, которые он выпростал из стягивающих его пеленок, свидетельствовали о фамильной агрессивности натуры. Родился еще один мужчина, который будет насиловать женщин.

— Не хочу, чтобы ты жил, — прошептала Анн Франсин, глядя на ребенка. — Пожалуйста, не заставляй меня делать это. Я… не могу. Я ненавижу тебя. Я хочу, чтобы ты умер. Прямо сейчас.

Она говорила, но вдруг поняла, что это неправда. В ней не было ненависти. Она не хотела ему зла. Он был прекрасен, он был ни в чем не виноват. Он просто открыл глаза и посмотрел на нее. Он устал и был голоден, ему было страшно, одиноко и холодно, и вдруг он нашел ее. Маму. Она дала ему грудь, она держала его на руках, и он понял, что на свете есть тепло, покой и защищенность. Он смотрел на нее доверчиво и ясно, и мать понимала, что он не виноват в том, что с ней сделал его отец. Он ни в чем не виноват.

Она заберет мальчика себе. Она назовет его красиво, к примеру, Сильвэн или Себастьен. Не совсем же она бесправна! Она будет бороться с Вернером.

Мальчик наелся и уснул. Какое-то время мать просто сидела в кровати, держа его у груди, и смотрела на него. Он продолжал хмуриться даже во сне, будто его только что начавшаяся жизнь уже ставила перед ним неразрешимые задачи и приносила сплошные проблемы. У него были длинные темные ресницы. По крайней мере, в отличие от сестры, он выглядит очень миловидным. Трудно сказать, что из него вырастет, подумала Анн Франсин. «Но рискнуть стоит — я смогу забрать его. Этому я стану мамой, вне зависимости от того, какие козни будет строить его отец».

Акушерка пришла и унесла Сильвэна или Себастьена, сказав матери, что принесет его через три часа на очередное кормление. Анн-Франсин улыбнулась, что не ускользнуло от внимания девушки. Похоже, ее расчет был правильный — матери пошло на пользу побыть с сыном. Ну ведь такой чудесный ребенок! Здоровенький, спокойный, а до чего хорошенький. И так похож на мамочку!

Время шло, пролетели три часа, четыре, Анн Франсин начала проявлять нетерпение. За это время она окончательно решила, что назовет малыша Себастьеном. Ей разрешили воспользоваться телефоном, она позвонила своему отцу, рассказала о Себастьене и поинтересовалась, унаследует ли он графский титул со временем.

— Нет, — сказал Сен-Брийен. — Цепочка прерывается на мне, потому что у меня не было сына. Титул уйдет к… — Она перестала слушать. С радостью вспомнила, что через три месяца истекает срок, в течение которого она обязана была являться образцовой супругой, и ее поведение было безупречным, у нее не было любовников, она не светилась на публике и не попадала в газеты, как и требовал Вернер. Как она могла пускаться во все тяжкие, будучи запертой в этой комфортабельной медицинской тюрьме? Он обещал ей развод на прекрасных для нее условиях. Пять миллионов единовременно, подобающее содержание и любой дом. Она заберет у Вернера виллу в Гштааде. Себастьен останется с ней.

Где он? Анн-Франсин набросила на себя шелковый халат от Бушель и отправилась искать сына или акушерку, которая приносила его утром. Навстречу попался кто-то из персонала клиники, она спросила — где ее сын. Ей показали на отделение перинатологии, и она отправилась туда.

На входе ее остановила незнакомая медсестра, которая сидела в коридоре за столом.

— Что вам угодно, мадам?

— Я жду своего сына. Мне должны были его принести.

— Ваше имя?

— Анн-Франсин Ромингер.

Секундная пауза.

— К сожалению, мадам, не могу вас впустить.

— Но почему?

— Нельзя.

— Послушайте, вы не имеете права… — возмутилась Анн-Франсин, не привыкшая к тому, чтобы какая-то прислуга смела ей перечить. Но тут она увидела давешнюю акушерку, которая вышла из какой-то палаты со стопкой пеленок в руках. Сейчас Анн-Франсин увидела на ее груди табличку с именем — Каролин Крюгер.

— Доктор! Где мой ребенок? Я хочу видеть сына!

Девушка остановилась, на ее лице явно отразилось замешательство.

— Что с ним? — надавила Анн-Франсин, увидев ее реакцию. — Скажите мне сию секунду!

— Э… Он заболел, мадам. Ничего страшного. Так распорядился врач.

— Что с ним? Чем он мог заболеть?

— Ничего не могу сказать, мадам, — акушерка скользнула в открытую дверь палаты, из которой она только что вышла, и плотно закрыла за собой дверь.

— Но послушайте! — мать бросилась следом за ней, но ее остановил резкий окрик медсестры за столом:

— Нельзя, мадам! Я вызову охрану!

Не желая опускаться до пререканий с ней, Анн-Франсин отвернулась, собираясь вернуться к себе, но увидела мужчину во врачебном халате, который вышел в коридор. Кто распорядился, что ей нельзя видеть сына?

Но он отказался решить вопрос. Неловко, глядя в сторону, он ответил, что это распоряжение Вернера Ромингера. Он категорически запретил матери любой контакт с новорожденным.

— Вы не смеете! — взорвалась женщина. — Мой сын, я не могу его покормить?! Я засужу вас, я засужу вас всех!

— Разбирайтесь с вашим мужем сами, — сухо ответил тот. — Вон телефон. Звоните и спрашивайте его. Я всего лишь выполняю распоряжения главврача.

Женщина, кипя от ярости, набрала номер офиса мужа. Она была уверена, что это недоразумение, которое легко будет разрешить. Как только она скажет, что ребенок дорог и нужен ей, Вернер тут же распорядится, чтобы она занималась им. Разве это было не то, чего он хотел от нее, когда родилась Джулиана? Разве это не то, чего он требовал, когда она отказалась от дочери? Теперь она скажет ему, что она станет настоящей матерью для обоих детей. Он тут же перезвонит главврачу, и все будет в порядке. Через десять минут Себастьен будет с ней. Радость, которую она испытала при одной мысли о том, что она сможет взять на руки этот крошечный теплый комочек, приложить к груди, осыпать поцелуями крошечное личико, показала ей, как на самом деле он ей дорог. Все будет хорошо!

Секретарша Вернера притворилась, что не узнает ее. Впрочем, может, и не узнала — Анн-Франсин очень редко звонила мужу в офис, разве только чтобы решить вопрос с оплатой какого-нибудь очень дорогого чека, который он должен был предварительно одобрить. Потом отказывалась соединять, объясняя, что он на совещании. Супруге Вернера пришлось долго униженно объяснять, что это очень срочно и важно. К тому моменту, когда она наконец услышала в трубке холодный голос мужа, Франсин вспотела, ее шелковая сорочка от Джози Натори прилипла к телу, она была готова заплакать.

— В чем дело, моя дорогая? — спросил он. — Что тебя так расстроило? Тебе подали на обед осетровую икру вместо белужьей?

Она ощутила первые уколы паники от издевательских ноток в его голосе.

— Вернер, — торопливо сказала женщина, стараясь звучать спокойной и рассудительной. Она наматывала витой телефонный шнур на пальцы. Аппарат висел на стене, покрытой отвратительными серо-голубыми пластиковыми панелями. — Я хотела поговорить о… о нашем сыне. Я… хочу быть с ним. Я хочу растить его. Я… люблю его.

— Какой приятный сюрприз, моя милая! — ядовито сказал он. — Ты любишь выродка, зачатого от мерзкого скота?