Журавль в ладонях (СИ) - Гейл Александра - Страница 63

Я попросила выписать Илону в выходной, потому что, во-первых, нужно было подготовить к ее приезду квартиру. Это я бессовестно свалила на маму, ибо так устала в очередной раз лечить Алексея, что едва могла шевельнуться. А второй причиной, по которой я не стала забирать Лону на неделе, был Ванька. В лечебнице сестра была под охраной, а теперь я опасалась, что на нее могли напасть с целью закрыть рот навсегда. Разумеется, только стоило попросить Ваньку о помощи, как он с готовностью согласился. А я достаточно навредила их бизнесу, не стоило просить еще и жертвовать рабочим временем. Гордеев, конечно, ни в чем меня не винил, ну или делал вид, а вот мегера… И она была права: я здорово подставила. Всех.

— Хороший денек, верно? — спросил Ванька, доставая изо рта зубочистку. Мы условились, что подниматься к нам домой он не будет, и теперь он ждал меня у машины.

Я оглядела свинцовые тучи, грозившие в любой момент разразиться ливнем и промолчала.

— Да, Ваня, ведь мою сестру выписывают. Это такое приятное событие! — тоненьким голоском ответил Гордеев сам себе.

— Поедем на моей машине, — попыталась я сменить тему. — Лоне будет комфортнее в привычной обстановке.

— Как угодно, но за руль сяду я, — вмиг посерьезнел Ванька. — А некомфортно ей будет в любом случае. Когда я в последний раз ее навещал…

— Ты навещал Илону? — опешила я. Он мне ничего не говорил, а сестра — тем более.

— Ну конечно навещал! — раздраженно сказал. — Так вот когда я в последний раз навещал Илону, мы поговорили, и я узнал о себе очень много интересного. О том, как жестоко с тобой обошелся, и вообще вариться нам с Петром в одном котле. Закончилось все пожеланием больше никогда меня не видеть.

— Ну, Ваня, добро пожаловать в мой ласковый и нежный мир, — сказала я, забираясь на водительское сидение.

Ванька не последовал моему примеру. Открыл дверцу, наклонился и добавил:

— Если что, это была не жалоба на несправедливое обращение, а сомнение в выздоровлении твоей сестры. Год назад она бы никогда ничего подобного не сказала. И мы условились, что я поведу.

— Обратно. Ты поведешь обратно, а пока за рулем я, — сказала раздраженно.

Он со вздохом уселся рядом со мной в кресло и тут же отодвинул его до максимума.

— Ты не рада, что сестра возвращается, — заметил он тихо.

Я довольно долго молчала. За последние месяцы мы виделись от силы несколько раз, поскольку я избегала задушевных разговоров. Но Ванька все равно все выпытывал, словно близкий друг. Это неожиданно усугубляло чувство вины. Отвратительно сознавать, что ты подставил такого хорошего человека.

— А чему мне радоваться? Думаешь, она тявкает только на тебя? Мы договорились, что первое время с Поной поживет мама, но это пара недель. А дальше я снова окажусь в компании деспотичного главреда, вечно болеющего ребенка и озлобленной на весь мир сестры. Ну просто рай наяву. Прости, это не твои проблемы.

Ванька смолчал, но еще довольно долго я чувствовала на себе его испытующий взгляд и усердно делала вид, что не замечаю. Он хотел что-то спросить, и все же не решился. Возможно, о Сергее, но уж этой темы я касаться не собиралась.

В последнее время он активнейшим образом продвигал мою журналистскую карьеру, всячески выражая поддержку решению писать, пусть и для Зарьяны. И блог поддерживал, и все поддерживал. Иногда доставал материалы, иногда — новые темы подбрасывал. И я тоже активно его поддерживала в своих статьях, на фуршетах и так далее. Наше общение стянулось к карьерам друг друга. И только это было честно.

Иногда я чувствовала такую ужасную боль от потери своего Сергея, что пыталась все наладить и вернуть, и он охотно отвечал мне взаимностью. На несколько дней дома появлялся мираж прошлой близости. Но потом я ехала к сестре в лечебницу, и все снова становилось плохо. Новийский прекрасно понимал причины перепадов моего настроения. Тогда-то он и задумался о переезде всерьез. Если бы он увез меня из Петербурга, подальше от воспоминаний о трагедии, семья бы, вероятно, выстояла. Но я верила, что найду способ отомстить за сестру и с того самого дня, как врачи уничтожили записи, искала доказательства заговора против Илоны Сафроновой. Я бы не уехала, не добившись для нее справедливости. Иначе это предательство.

Я не предупредила сестру о том, что приеду с Ваней, ибо не самоубийца. Мама предпочла остаться в квартире, подогреть чай. В общем, Лона думала, что я приеду одна, и даже не собрала вещи. Как обычно лежала в кровати в халате и наушниках, что явилось для меня крайне неприятным сюрпризом.

— И как это понимать? — спросила я, едва переступив порог.

— Что он здесь делает?! — воскликнула Лона, воззрившись на Ваньку с неподдельным ужасом и инстинктивно плотнее запахнула полы надетого поверх ночной сорочки халата.

— Так, — не дал Гордеев развязаться конфликту. — Еще раз. Добрый день, Илона.

— И, сделав выразительный жест в мою сторону, велел: — Повторяй.

— Добрый день, Илона, — закатила я глаза.

— Твоя очередь, — ткнул пальцев Ванька в мою сестру.

Сестра откинула голову на подушку и отвернулась к стене.

— А это что должно значить? — спросила я именно то, чего от меня ждали. Увы, но призывом к вежливости ее было не пронять.

— Я никуда не поеду, — ответила она, даже головой в нашу сторону не дернув.

— Отлично. На мне не того цвета блузка? Я переступила порог не с той ноги? Приехала не одна? Или…

— Я слышала разговор врачей, — резко обернулась ко мне сестра. — Они сказали, что ты просила подержать меня до выходных, потому что не веришь, что я вылечилась, не хочешь, чтобы я вернулась и устала со мной возиться.

Я постаралась не краснеть и не выдавать своих реакций, но ее слова попали в яблочко, и было ужасно стыдно за них.

— Не переваливай на меня догадки медперсонала. Боишься быть обузой — собирай вещи и на выход, — тявкнула я на нее. — Мы ждем тебя в фойе. Заберем документы на выписку и выпьем кофе.

Сестра раздраженно запыхтела, а я захлопнула за спиной дверь палаты и только тогда выдохнула.

— Желать ее смерти, пока она такая — нормально, — утешил меня Ванька.

Подавив желание рассмеяться (упаси боже Лона услышит, что мне весело!), я потащила Гордеева подальше. Выслушала последние рекомендации от врачей и отправилась пить кофе, как и обещала. Я уже перегнула палку со своей заботой, не хватало еще собирать за Лоной вещи, как за маленьким ребенком! Впрочем, успела пожалеть о своем решении. Ждать пришлось долго. Мы с Ванькой успели и поболтать, и поскучать, и даже обзавестись сканвордом. Треть отгадали, прежде чем рядом появилась донельзя раздраженная Лона с тяжелой сумкой наперевес. Однако на этот раз ею была избрана тактика молчания, и мы не услышали ни слова жалоб. Хвала всевышнему!

По дороге домой Ванька пытался что-то рассказывать, и я ему не мешала, но и не участвовала. Нравится ему работать аниматором для человека, который не ценит стараний — пусть. Сама я от этой роли устала.

Благо, когда мы переступили порог квартиры, стало не до того. Мама была в своей радости так искренна, что я даже позавидовала. Она накормила нас всех (Ваньку

— дважды), напоила чаем, рассказала обо всех родственниках-знакомых, о том, что дядя Боря задумался о покупке дачи, о том, как здорово будет иметь дома овощи без пестицидов. И при этом мама то и дело трогала свою младшенькую, то сбрасывая с плеч невидимые пылинки, то заправляла волосы за уши и, кажется, даже не замечая, что Лона не произнесла ни слова. Сестра смотрела на всех исподлобья, особенно нервно поглядывая на Ваньку. И в какой-то момент, когда мама с силой провела ладонью по волосам Илоны, та так как заорет:

— Не трогай меня! Не трогайте меня все! Почему вы не можете оставить меня в покое?!

Она бросилась в комнату и хлопнула дверью так, что та треснула. Дешевенький ДСП, на который хватило моих скудных сбережений, не выдержал такой ярости.

— Мама, прости, но мы пойдем. — Мои нервы, наконец, не выдержали. — И, возможно, тебе тоже стоит.