Подмена (СИ) - Чередий Галина - Страница 46

— Как же так? — беспомощно уставилась я на мужчину. — Если вы оставляли големов в качестве жеста милосердия, разве не должна была моя мама понимать, что я не ее родной ребенок? В чем тогда смысл вообще?

Если бы мои слезы не иссякли раньше, я, может быть, и плакала, но сейчас просто хотела знать. Докопаться до сути того, почему моя привычная картина мира и жизни рассыпается в прах.

— Не должна. Случаи, когда матери видели подмену, хоть и редко, но бывали и раньше. В прежние времена от таких детей тут же избавлялись любым способом. Но с тобой этого не произошло. Причина, возможно, в снижении общего уровня религиозных страхов, в одержимости женщины, в случайно или намерено допущенной ошибке создавшего тебя гоета. — При этих словах глаза блондина сузились хищно и мстительно. — Как бы там ни было, факт твоего в принципе невозможного существования налицо. Как и всех проблем, которые за этим следуют.

— Моя мать не была одержимой! — я ударила кулаками по краям ванны, резко сев в ней, но совершенно не ощущая физической боли от ударов.

— Она не была твоей матерью! У тебя вообще нет матери! — Я подавила резкий болезненный выдох, вызванный беспощадными словами, ведь видела, что Алево сказал их нарочно.

— Это не важно! Как у тебя язык поворачивается называть одержимой женщину, у которой вероломно отняли самое дорогое в жизни, но она не захотела с этим безропотно смириться?

Резерв сил в борьбе за себя был вычерпан досуха, но не обо мне же речь. Какая разница, есть ли у меня право звать женщину, вырастившую меня, матерью или нет? Оскорблять ее за то, что она боролась за «свое», никому не позволено.

— Есть такие события, голем, которые просто должны случаться, потому что так нужно. И противостоять им — это только устраивать бардак в общей картине бытия и наносить непоправимый ущерб в тех сферах, о существовании и законах жизни коих простым смертным неизвестно. Посмотри, к чему привели действия твоей так называемой матери! Тебе нравится, что сейчас происходит? — Наверное, в этой тираде был просто предел терпения и наставлений, которых Алево мог потратить на меня. Его тон буквально прессовал меня, но здесь отступать полностью я была не готова.

— Ни в коей мере! Но если ты ждешь, что я стану сожалеть о том, что живу, а не лежу в могиле, то напрасно. Пока человек не умер, у него есть шанс что-то изменить! — я не огрызалась откровенно, но и не сдавалась.

— Ты НЕ человек! — рявкнул Алево так, что воздух замерз в легких и ванна исчезла, а я рухнула на пол, благо там был толстый ковер.

Мгновенно стало холодно, и я обхватила себя руками и подтянула колени к животу, хоть как-то прикрываясь от мужчины, который нависал надо мной, гневно сверкая глазами. Собрав решимость, посмотрела снизу вверх.

— Вещью я тоже себя признавать отказываюсь! — Обмерла, ожидая карательных санкций, но секунды шли, а их все не было.

Алево просто стоял и пялился на меня, а мне только и оставалось наблюдать, как злость на его лице сменяется насмешливостью, за которой прячется еще что-то более глубокое и нечитаемое.

— Знаешь, я, похоже, поторопился, заявив, что с той чокнутой упертой женщиной, устроившей весь этот беспорядок, ты не в родстве! — наконец желчно заявил он, и меня с головой накрыло мягкой тканью, появившейся ниоткуда. — Ты точно ее дочь, если уж не кровная, то духовная. И это чудным образом может оказаться даже весьма полезным.

Когда я сдернула с головы пушистое белое покрывало и встала, Алево уже опять сидел, развалившись в своем кресле.

Мужчина склонил голову набок и снова цепко уставился на меня, но теперь уже совершенно по-другому, нежели раньше, и я ощутила невольное смущение и потребность завернуться в ткань плотнее. Чем тут же вызвала его усмешку, прозрачно намекающую, что эту смехотворную защиту он может отобрать в любой момент с такой же легкостью, как и дал.

— Чувствуешь себя как-то по-особенному? — недобро улыбнувшись, спросил он.

— Ты… ты пялишься на меня, — признала я очевидное.

— Точно, — с нескрываемым довольством подтвердил Алево. — И это то, к чему тебе стоит привыкнуть и выработать иммунитет. Большую часть времени ты будешь проводить среди таких, как я — асраи. А мы, если судить теми категориями, к которым ты привычна, чрезвычайно развратны, озабочены, неразборчивы и ненасытны. Это касается всего. Власти, богатства и в первую очередь секса. Плюс к этому, мы еще почти всегда лжем, обожаем манипулировать чужим сознанием и чувствами не только с корыстной целью, но просто так, из скуки или в силу пресыщенности. Нам абсолютно чужды принципы обычной для тебя морали, и все, что ты привыкла считать пороками, для нас является едва ли не достоинствами. Но Грегордиан не такой, как мы. В чем-то он более дикий и абсолютно необузданный, но испорченность моего племени ему всегда была в тягость, хотя существовать среди нас он и был вынужден постоянно.

— Зачем ты говоришь это? Мне нужно пожалеть его, бедняжку? — насторожилась и ощетинилась я.

— Нет, голем. Жалость будет фатальной ошибкой. И о моих возможных мотивах мы поговорим много позже. Или никогда. Но пока я хочу, чтобы до тебя кое- что дошло. Если ты планируешь выжить, то у тебя для этого есть лишь одна возможность. Сделать так, чтобы Грегордиан вернул тебя в свою постель, тем более, как бы ты сейчас не злилась и не пыталась солгать мне, ты сама этого желаешь до безумия. — Я открыла рот возразить, но Алево заткнул меня резким жестом. — И запомни еще одну вещь. Ты не можешь доверять никому из асраи. Никому и никогда.

— Даже тебе?

— Мне тем более! — цинично ухмыльнулся блондин. — Грегордиан — единственный твой возможный покровитель, надежда и защитник.

— Тоже мне защитник! — пробурчала я. — Только и смотри, чтобы не искалечил или не свернул шею.

— Другого у тебя нет и не будет. И если поддашься чьей-то иллюзии, потеряешь и его. А теперь просто ложись и спи. Завтра мы должны достигнуть границы болот, и не хочу, чтобы ты опять тормозила нас и ныла об усталости.

Мужчина указал на постель из целого вороха подушек и шелковых покрывал, и я, подойдя к ней, покосилась на него, желая знать, где намерен лечь он.

— О, не льсти себе! — похабно фыркнул Алево, перехватив мой взгляд. — Я, конечно, с удовольствием поимел бы тебя при других обстоятельствах, но не сейчас, когда это может обойтись так дорого. Опасность щекочет мне нервы и возбуждает, но не настолько.

Он развернулся и вышел из палатки или, правильнее будет назвать, шатра, и лившийся отовсюду свет погас.

— Это вам всем стоило бы настройки самомнения обновить, — тихо огрызнулась я, забираясь в груду мягкого текстиля, но, видимо, слух у Алево был отменный, потому как до меня донесся его смех, больше похожий на пробирающий до костей сквозняк.

Заснуть после всего, несмотря на усталость, мне представлялось невозможным. Слишком много событий, переживаний, информации для осмысления. Да и к тому же как я могу быть уверена в собственной безопасности? Разве ткань шатра может защитить меня от множества опасностей этого пугающего мира — двуногих и не только? Но, прислушавшись, я вдруг осознала, что ни единый столь пугающий меня звук живого и кишащего угрозой леса не доносится снаружи. Ничьих голосов я тоже не слышала. Выскользнув из постели в полной непроглядной темноте, я осторожно пошла вперед, выставив перед собой руки. Но сколько бы ни кралась, достигнуть тканевого полога так и не получилось. Вместо этого я опять наткнулась ногами на ворох подушек и покрывал, куда и рухнула. Ну, а что я хотела? Что бы меня и правда оставили в палатке, откуда выбраться раз плюнуть? Хотя, что мне делать снаружи, я тоже не представляла. Вытянувшись, я позволила себе расслабиться физически, но только. Мысли же напоминали бесконечно кружащую карусель. Другой незнакомый мир, мое происхождение, которое я отказывалась принять или, точнее, смириться, Григорий с его метаморфозами, страх и загадки, наплодившиеся в голове от туманных разъяснений Алево… Но в какой-то момент мой разум, видимо, настолько устал, что сохранять сознание стало невозможным.