Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 82

– Значит, и духи, и я сильно обидели его... – тихо заговорил Кныш спустя какое-то время. – Ему стало слишком больно, и он просто не мог оставаться там дальше... Что ж. Наверно, мне нужно поговорить с ним и повиниться. Пусть и невольно, но я причинил ему зло.

– Я рада, что ты это так увидел, – спокойно поддержала знахарка.

Кныш, однако, не считал разговор исчерпанным.

– Но что дальше? Я же не могу научить духов умирать, чтобы они перестали причинять боль. Да и кроме смерти, найдется, наверное, всего-всего, чего они не знают о нас. Как я могу научить их милосердию?

– Милосердию, Внемлющий, нужно учиться не духам, а тебе. Ты стоишь между мирами, ты доносишь до нас волю духов. Но ты призван также и защищать нас.

– Да, это мне ясно, – кивнул Кныш. – Но что получается: мне нужно говорить не все, что говорят духи? Или говорить это как-то иначе?..

– А тут одного решения нет. Каждый раз по-новому. Потому я и говорю: милосердие тяжело дается. Но ты со временем справишься. Ищи. Учись. А к вождю подойди. Если я хоть что-то в этом вижу, он уже и сам не рад, что все так вышло. Он всегда таким был – вспыхнет – а потом думает, какой лопатой разгребать.

Внемлющий усмехнулся, однако во взгляде, которым он проводил уходящую знахарку, тревога хоть и уменьшилась – однако не исчезла совсем.

...Как повернешь, братик, как повернешь...

...Ты повернул не туда, братик...

Ёль с упрямым и воинственным видом вышел из своей хижины в сгущавшуюся темноту. Вслед ему неслись горестные женские всхлипы, и подросток мрачно подумал, что восход, несмотря на готовящийся пир, явно не задался: сначала обряд, такой красивый, хотя и страшный, закончился не пойми чем, а теперь еще и...

Вообще-то он не собирался этим восходом заговаривать с родительницей о предложении Внемлющего: после того, что произошло на берегу Ближней момент был явно неподходящим. Как на беду, однако, Рута сама подняла эту тему: мол, ужас какой творится, духи ее бедного малыша чуть при всем Роде не сожрали. И что надо бы Внемлющему разъяснить подоходчивей, какие шутки с детьми шутить можно, а какие – чревато.

Это Ёль вынести не мог. Во-первых, он уже давно не малыш. Во-вторых, никто его жрать не собирался – ни при всех, ни в одиночку. В-третьих, Внемлющий все делает правильно: наконец-то на обрядах хотя бы спать не хочется – не говоря уж о том, что в них наконец появился смысл. Какой? А вот такой!..

Дослушав до Отца-Неба как основы всего, родительница оторопело поинтересовалась, когда это Внемлющий успел ему всего этого наговорить. Услышав, что сын сам это увидел – не поверила. Отругала. Поплакала. В качестве риторического вопроса поинтересовалась, уж не собралось ли чадо к Внемлющему в помощники. Побелела. Еще раз отругала. Плакать уже не переставала. Потребовала выкинуть дурь из головы. Пригрозила запретить выходить из хижины. Затем, передумав, из хижины, напротив, выгнала, наказав раньше, чем сын твердо и ясно откажется от своих завиральных идей – и выскажет свой отказ Кнышу, – перед глазами ее не появляться.

Вот Ёль и ушел.

Побродил вокруг костров с запекающимися тушами. Перехватил кусок мяса. Поглазел на начинающиеся танцы. Стянул у Яйи с Лисом орехово-медовую лепешку. Похрустел. Побродил еще. И наконец столкнулся с Кнышем, возвращавшимся с Ближней реки. Что ж, тянуть тут нечего.

– С родительницей поговорил... – буркнул подросток, подходя к Внемлющему и старательно не отрывая взгляда от собственных босых ног. – Точнее, она со мной. И не поговорила, а поругалась... Теперь вон сидит, плачет...

– Плохо... – посочувствовал Кныш.

– Угу... Сказала, что я ее в Холмы предков раньше срока сведу с моими духами. И что у нее чуть сердце не лопнуло, когда духи меня на Ближней подозвали... Ну... Тут увидеть можно. У меня и самого... Мрак, чуть ноги не подломились. Жуть как сердце дрожало.

– Но ты, несморя на это, очень хорошо справился.

– А ты видел? И помнишь все, да?

– Видел. Помню.

– Здорово! А, я еще родительнице стал про Отца-Небо ясным делать. Хотел еще про смерть и почему это подарок – но она не дослушала. На самом деле, она меня выгнала и сказала, пока не откажусь от того, что ты говорил – к ней на глаза не появляться.

Кныш медленно кивнул. Что ж, этого следовало ожидать. Зачем бы мальчику ломать себе жизнь, ссориться с родительницей и взваливать на себя такую ношу? Он и так сделал всего-всего – больше, чем кто-либо другой на его месте смог бы. Смелый огненный мотылек...

– Я увидел, – сказал он вслух. – И как обещал, принимаю твой выбор. Если сможешь, разъясни, если будут спрашивать, Роду смысл этого обряда. Думаю, тебе все в нем хорошо ясно. И ты хорошо сделал, что попытался. Ты очень храбрый, правда. Я никогда таким не был.

– Да погоди ты! – буркнул подросток, все так же сосредоточенно глядя себе под ноги. – Я ж сказать пришел, что согласен. Учиться так учиться.

– Согласен?! – голос Кныша выдавал потрясение.

– Угу...

– А как же, что родительница плачет?

– Ну что... Ну плачет... Она каждый раз плачет, как я из хижины выхожу. И в Путешествие пойду – плакать будет. А после – в леса, на промысел... Тоже. Так что мне теперь, всю жизнь у нее на коленках сидеть?

– Нет, Ёль, погоди, – Внемлющий, легко тронув подростка за подбородок, заставил того поднять голову и взглянуть ему в глаза. – Так не годится. Если ты только ради того, чтобы родительнице противоречить...

– Да не в том дело, что родительница! – Ёль сердито вывернулся, посмотрел в сторону, угрюмо надувшись. – Я ж не из-за нее. Мне... Мне глубже надо, увидел?

– Хм... Поясни все же.

– Ну что поясни... Я только видеть начал. Все эти обряды. Что в них смысл есть. Твой родитель вон отправлял – так я хоть ему помогал – а что к чему, и почему именно так – никогда ясно не было. Просто по привычке: это так, это этак.. А теперь по-другому. Так я и говорю. Я как в реку-то посмотрел, и что там Отец-Небо на дне... Все. С тех пор эта картинка перед глазами – и хоть плачь. Мне надо дальше разбираться, что и к чему. Правильно оно, видишь? И... Как живое все. Настоящее. Вот. Так что... – он протянул руку ладонью вверх, почувствовал ответное прикосновение. – Учи давай. А родительнице я скажу, чтобы она сама с тобой поговорила, если хочет, – да только я от своего не отступлю. Она у меня вообще-то покладистая... И знает, что если я чего решил – все.

– Я просто не знаю, что сказать... – искренне ответил Внемлющий. – Ты, наверное, самый храбрый Рослый, которого я знаю. Ты очень хорошо сделал, – он приложил ладонь к груди.

– Ладно, – Ёль смутился, огненно покраснел. – Чего там... И вообще, хватит об этом болтать. О, смотри, там Тур и Ким с Ерохом танцуют! Пошли смотреть!

Кныш глянул в указанном направлении – и понял, что сдвинуться с места уже не сможет.

====== Глава 32 ======

Плечо перестало болеть, когда Тур, проходя мимо, услышал пение Мирна. Собственно, именно это обстоятельство и заставило охотника, в целом к искусству равнодушного, примкнуть к кольцу окружавших певца слушателей. Напев ему, правда, действительно понравился. И слова тоже: о Потусторонних горах, о чудесах, что там скрыты, и о том, кто однажды пойдет туда, разгадает все секреты, пройдет через все испытания и вернется победителем, чтобы получить свою самую главную награду: объятия той, которая ему хороша-хороша...

Утихшая боль оставила после себя ощущение блаженной пустоты и тепла. Тело, освободившись, наконец, от постоянного напряжения, словно оттаивало, – и то же, казалось, происходило и с сердцем, и с разумом. Иначе чем бы объяснить странное отсутствие сколь-нибудь связных мыслей, на смену которым спустя какое-то время, уже в тишине после окончания песни, пришли странные образы – немного пугающие, – но дурманящие, кружащие голову... Зовущие.

И он откликнулся, последовал за ними, не отдавая себе отчета, что движется и физически, не удивляясь тому, как резко изменился мир вокруг него.