Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 83

Он больше не видел соплеменников – лишь неясные, смутные импульсы, исходившие от них – спокойные, равнодушные по отношению к нему. Нет, так не годится!

Тепло сменяется жаром. Так просто, так... По-звериному. И в этом «по-звериному» есть подвох. Он точно это знает, но не может понять, что именно не так... А вскоре ему становится все равно. Он знает, чего хочет. И знает, как это получить.

Пространство вокруг него наполняется едва уловимой ритмичной пульсацией. Нечто похожее он ощущал, когда тот смертный пел, только теперь ритм другой. Это хорошо. Так ему нравится больше.

Пульсация словно проникает в него, наполняя тело, отдаваясь едва ощутимыми толчками приливающей крови. Да, вот так. Теперь нужно только отпустить себя...

Они больше не равнодушны. Обострившимся, даже не звериным – запредельным чутьем он ощущает, как словно волна от камня, брошенного в воду, расходится его неслышный призыв – и как приходят отклики на него. И их много, ожидаемо много. Они словно порывы влажного горячего ветра, охватывающие его. В них – сбившееся дыхание... Бешено колотящиеся сердца... Жар, разливающийся по телам... Еле уловимый запах выступившего пота... Ну еще бы! Где-то на грани сознания он усмехается – или точнее, испытывает то, что испытывал бы смертный, тешась своей непревзойденностью. Нравлюсь. Отзываются. Желанен – откровенно, неприкрыто желанен. Отлично. А если вот так?

Новый воображаемый камень летит в пространство – на сей раз чуть больший, поувесистей. Колеблет пустоту – и возвращается новым, еще более сильным и страстным, откликом. Совсем не плохо, смертные... Не устоять, верно? Не устоять...

Так и не надо.

Осталось ведь совсем немного...

Еще один камень готовится к невидимому полету – но что-то мешает ему. Какая-то помеха– мелкая, но досадная, заставляющая на мгновение отвлечься, потеряв часть концентрации.

Это еще что?! Да как посмели, мошки?! Я – тут – главный! Мое! Моя – ночь, мои – желания, мои – правила. Прочь!

Движение – едва уловимое, не встретившее практически никакого сопротивления – и помеха исчезает. Так-то лучше. Никто и не заметит...

Но почему горячо-влажный, распаленный, сладострастный отклик вдруг сменяется огненной вспышкой? Обжигающей, болезненной...

Вынуждающей проснуться.

Это напоминало танец охотников, виденный Кнышем давно, на пиру после их возвращения из Большого путешествия. Теперь, однако, участников было трое, они не использовали оружие – и один из них быстро и явно затмевал двух других.

Неверный свет костра частично скрадывал движения охотника, превращая их в причудливую пляску света и тени, – но тем сильнее была их странная власть, необоримо приковывавшая к нему внимание зрителей. Завораживающе. Дурманяще. Так, что от одного взгляда кровь начинала кипеть в жилах, а тело, полное желания, отказывалось повиноваться. Неодолимо притягательно – и в то же время до ужаса страшно.

В детстве Кныш слышал истории о необыкновенных змеях, что причудливым танцем завораживали добычу, лишая ее воли, заставляли приблизиться к ним – с тем, чтобы затем оплести могучими кольцами, удушить и сожрать. Он не знал, были ли эти истории правдивыми. Никогда не задумывался также и о том, мог ли бы таким образом убить кого-нибудь Величайший в образе змея. Но, глядя на открывавшееся ему зрелище, подумал почему-то именно о нем. О том, что наверное мог бы. И, что весьма вероятно, именно так иногда и поступал: уж слишком подходила ему эта жутковатая смесь хищности и страсти. Смесь, которая даже жертву, оказавшуюся в его смертельных объятиях, заставила бы думать об объятиях, а не о смерти.

Новое неуловимое движение танцора отозвалось как свое собственное, заставив вздрогнуть, словно от удара, и резко втянуть воздух сквозь стиснутые зубы в попытке заглушить рвущийся из груди стон. Да что с ним творится?!

Ответ, и так, впрочем, очевидный, был озвучен одной из поселянок, вместе с подружкой замершей рядом с Внемлющим при виде необычного танца:

– Что творит-то!.. Еще чуть-чуть – и я с ним прямо тут лягу. И ничего, что супружник есть...

– Разбежалась, – ответила та. – С ним сейчас небось весь Род ляжет, без разбору, мужики или жены...

Ее собеседница хихикнула.

– И ты бы?..

– Да я вперед всех бы успела!..

Теперь засмеялись уже обе – тихим, гортаным смехом, выдававшим кипевшее в крови возбуждение, и, взявшись за руки, пошли вперед, поближе к костру и творившемуся перед ним действу.

Кныш машинально проводил их взглядом, благо, это можно было сделать, не выпуская из поля зрения танцора, и попытался было осмыслить услышанное – однако молотом колотящееся в груди сердце мигом свело эти попытки на нет. Позже. Все позже. Сейчас – только смотреть. Впитывать в себя. Вздрагивать и замирать от каждого нового движения...

Это закончилось слишком резко и быстро – так, что никто так и не смог понять, что произошло. Просто Ким с Ерохом, видимо, почувствовав себя оттесненными на задний план, попытались вернуться ближе к центру светлого пятна, отбрасываемого костром, однако, едва успев оказаться в его границах, казалось, безо всяких причин вдруг отлетели на несколько шагов от охотника, с силой приложившись о песок.

Зрители ахнули, загомонили: о том, какой силы должны были быть два молниеносных, одновременно нанесенных удара, не хотелось даже думать. Проще было отнести все на счет случайности: оказались парни не в том месте не в то время... Танцы мужчин и правда были занятием довольно рискованным, более или менее тяжелые травмы во время них не были редкостью. Правда, до сих пор дело сводилось обычно все же к менее тяжелым – но что будет теперь?..

Поселенцы устремились на помощь, оттеснив в сторону, казалось, совершенно ошеломленного Тура. Морок, навеянный танцем, рассеивался, к ним возвращалась способность рассуждать здраво и действовать быстро.

Пострадавших, уже начавших приходить в себя, повели в лекарскую, и поселяне вскоре разошлись по хижинам, удрученно качая головами: судя по такому, на редкость неудачному, началу Холодного Безвремения, прошлая Долгая зима была только началом испытаний.

...Ты так скоро вернулся, братик?..

...Так скоро снова хочешь нашей помощи?..

...После того, как ты не дал нам наиграться?..

...Ты плохо поступил братик, плохо...

...Будешь и дальше выбирать смертных, а не нас – будет беда...

...Большая беда, братик, больше, чем ты можешь себе представить...

...Так о чем ты хочешь спросить, братик?..

...О-о, нет-нет...

...Этого мы не можем тебе сказать...

...Знаем, конечно...

...Но это знаешь и ты...

...И он...

...Спроси себя, братик...

...А он пусть спросит себя...

Кныш опустил руки, чувствуя, как усталость волнами затопляет разум. Определенно, восход был слишком долгим и сложным, чтобы завершать его (или, поскольку ночь уже перевалила за середину – встречать новый) еще одним воззванием к духам. Внемлющий, однако, не смог отказать Туру, и сам прекрасно понимая, что то, что творилось с охотником, в таком же русле продолжаться не может.

Он нашел сына вождя у самой Белой границы, куда, движимый каким-то неясным предчувствием, направился сразу, как вышел из лекарской, где Фетха с помощницами помогала Ероху и Киму.

– С ними все обошлось, – сообщил он, подходя к сидящему на земле Туру. – Синяки, конечно, и ушиблись прилично. Но кости целы и, видится, внутри ничего не отбито.

– Хорошо.

Голос охотника звучал устало и глухо, и Кныш поспешил опуститься рядом с ним на прохладную траву.

– Ты помнишь что-нибудь? – спросил он.

Сын вождя неопределенно пожал плечами, не зная, как описать состояние, в котором он находился.

– Это был словно не я, – наконец медленно, будто через силу, выговорил он. – Кто-то другой. Сильный... В чем-то жестокий... И...

– Страстный?

Тур кивнул, подтверждая.

– Не представляю, что было бы, если бы Ким с Ерохом не появились... Видится, что все женщины и молодые Рода готовы были с ним лечь... Со мной... С ним... Ну словом... – он сделал неопределенный жест рукой, затем устало потер глаза и лоб, не замечая направленного на него пристального взгляда Внемлющего.