Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия - Страница 75

Позволив ему полюбоваться изящной позой, что она намеренно приняла, ожидая его, mademoiselle Ракитина грациозно поднялась и прошла навстречу гостям.

Николай с трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Можно сказать, что от Марьи Филипповны он ожидал большего, чем простое кокетство. В его взгляде, обращённом на прелестницу, на краткий миг мелькнуло разочарование, впрочем, он тотчас спрятал все свои эмоции за маской вежливой скуки, столь присущей ему при общении с представительницами прекрасного пола, пытающимися произвести на него впечатление.

— Николай Васильевич, как же я рада, видеть вас и вашу очаровательную сестру, — повернулась она в сторону невысокой смуглой брюнетки, что скромно старалась спрятаться за спиной брата.

— Марья Филипповна, позвольте представить вам мою младшую сестру Софью, — чуть подтолкнул вперёд робкую и весьма невыразительную девицу Николай.

"Поразительно! — мелькнуло в голове Марьи Филипповны. — Как у столь привлекательного мужчины может быть столь некрасивая сестра?!"

— Весьма рада знакомству, — приветливо улыбнулась mademoiselle Ракитина.

Софья улыбнулась в ответ. Улыбка столь разительно преобразила её, в общем-то, ничем не примечательные черты, что она стала почти хорошенькой.

— Весьма наслышана о вас, Марья Филипповна, — приветливо отвечала девушка. — Nicolas много говорил о вас, — добавила она, немного погрешив против истины.

Николай бросил удивлённый взгляд на сестру. Ежели он и упомянул имя Марьи Филипповны, то только раз, когда заговорил с Софьей о посещении оперы. Впрочем, уличить сестру во лжи он не собирался, потому поспешил покончить с приветствиями и обратился к девушкам, с настороженностью наблюдавшим друг за другом.

— Думаю, нам пора, ежели мы желаем успеть к началу представления, — предложил он одну руку сестре, а другую Марье.

До театра было рукой подать. Запряжённый четвёркой холёных гнедых экипаж, поставленный на зиму на полозья, лихо домчался до Театральной площади, где нынче было весьма оживлённо. Ступив под своды высокого портика, поддерживаемого массивными колоннами, Марья с любопытством оглядела прибывающую к началу представления публику. Она не осталась равнодушной к тому, что её окружало. Вновь в ней всколыхнулось позабытое на время желание нравиться окружающим, не вполне осознанно её движения и речь приобрели кокетливые черты.

Встречая знакомых по прошлому сезону, она приветливо улыбалась и раскланивалась. По мере того, как она замечала всё больше восхищённых взглядов, крепла уверенность в собственной привлекательности и в том, что ей вполне по силам осуществить то, что она задумала.

Князь Николай проводил девушек в ложу Куташевых, что принадлежала семье с того самого момента, когда театр вновь распахнул свои двери для публики после реконструкции в 1818 году. То, что она прибыла на представление в компании князя Куташева, льстило её самолюбию. Устроившись в ложе, она незаметно из-под ресниц окинула быстрым взглядом зрительный зал. Mademoiselle Ракитина по собственному опыту знала, что назавтра добрая половина светского Петербурга будет обсуждать её появление на публике в компании князя и княжны Куташевых. Безусловно, сей факт не останется не замеченным, а коли сочтут, что князь ухаживает за ней, то ей то только на руку будет.

Нынче давали "Пана Твардовского". Сама, не ожидая того, Марья увлеклась постановкой. Опера, созданная на основе польской легенды о шляхтиче-чернокнижнике, продавшем душу дьяволу, невольно затронула потаённые струны в душе самой Марьи Филипповны.

В представлении было нечто мифическое, завораживающее, что-то, что невольно заставляло думать о том, на какие жертвы решилась бы она сама ради достижения собственных целей. Мыслями своими Марья была столь далеко от зрительного зала, от светской публики, заполнившей ложи, что не замечала ничего вокруг. Лицо её приобрело отстранённое выражение, а всё её внимание сосредоточилось на подмостках театра. Николая столь разительная перемена, произошедшая с mademoiselle Ракитиной на его глазах, привела в изумление. То ли она оказалась весьма талантливой актрисой, способной изобразить искреннюю увлечённость, то ли представление, что у него сложилось о ней, выходило ошибочным. Он наблюдал за ней краем глаза, стараясь уловить фальшь в тех эмоциях, что отражались на прелестном лице, но, похоже, она, в самом деле, оказалась увлечена действом, происходящим на сцене, и её слова о любви к театру не были пустой фразой, призванной подчеркнуть её тонкую душевную организацию.

Куташев и сам любил театр. Игра актёров, пытающихся донести до зрителя чувства и мысли, изображаемых ими персонажей, казалась ему куда честнее, чем те роли, что примеряли к себе иные представители высшего света. Зачастую под маской добродетели прятали самые отвратительные пороки, под щедростью скрывалось скупердяйство, осуждая кого-то, за собой не замечали куда более существенных проступков.

В антракте Марья Филипповна словно бы пришла в себя. Затуманенный взор прояснился, и она более осмысленным взглядом взглянула на своего спутника и его сестру.

— У меня нет слов, дабы выразить вам свою благодарность за приглашение, — тихо молвила она, взирая на князя несколько смущённо, и в тоже время открыто и прямо.

— Вам понравилось? — несколько удивлённо осведомился Куташев.

— Да, — просто ответила она. — Я словно перенеслась туда, и всё остальное вокруг перестало существовать.

— И что же вам понравилось больше, Мари? Внимание, прикованное к вашей персоне, или игра актёров? — вкрадчиво спросил он.

Марью его вопрос смутил. Ей показалось, что он насмехается над ней, и, позабыв о своём намерении, во что бы то ни стало очаровать его, она высокомерно вздёрнула подбородок и расправила плечи. Взгляд её сделался холоден и безразличен.

Куташев усмехнулся. Вновь игра, но на этот раз Марья Филипповна выбрала роль оскорблённо добродетели. Увы, не ново.

— Pardonnez-moi (Простите меня), — шепнул он, склонившись к ней. — Я вовсе не желал вас обидеть.

Марья чуть повернула голову, бросив быстрый взгляд на его руку, что покоилась на спинке её кресла. Невольно она выпрямилась, дабы случайно не коснуться её. Безусловно, он намеренно оскорбил её, но не принять извинения и продолжать дуться, стало быть, тотчас поставить крест на возможном будущем.

— Видимо, вам подобное внимание не в диковинку, — также тихо ответила Марья Филипповна. — А я, знаете ли, не привыкла, дабы меня выставляли на публике, как трофей.

Николай обезоруживающе улыбнулся:

— Toucher, (туше) Марья Филипповна. Я тоже не люблю пристального внимания к своей персоне, но вынужден мириться с ним.

— Тогда я должна поблагодарить вас за то, что ради меня вы пошли на такие жертвы, — блеснула искра веселья в глазах девушки.

— Жертва не столь уж велика, — усмехнулся Куташев, — коли я могу несколько часов кряду наслаждаться вашим обществом.

Софья с любопытством глянула на тихо беседующую пару и, вспыхнув смущённым румянцем, отвернулась. Ей стало неуютно в компании брата и mademoiselle Ракитиной, они были столь поглощены друг другом, что она ощущала себя явно лишней. Марья Филипповна вдруг перестала ей нравиться, потому как в ней она почувствовала угрозу своим отношениям с братом. Софи впервые видела, чтобы Nicolas был столь увлечён особой противоположного пола, но более всего уязвило то, что Nicolas, обыкновенно насмешливый и ироничный, там где дело касалось женщин, вдруг на время сбросил саркастическую маску. Софья всегда полагала, что лишь немногим доступно видеть истинное лицо князя Куташева, а то, что Марья Филипповна оказалась допущена в этот узкий круг невольно задевало её самолюбие. К тому же, присмотревшись к высокомерной красавице, Софье стало казаться, что она неискренна, что-то скрывает. Чувствовалось в ней какое-то напряжение, фальшь, и она могла лишь удивляться тому, как её всегда столь проницательный и хорошо разбирающийся в людях брат ничего не замечает.