Феромон (СИ) - Лабрус Елена - Страница 72

- Эта актрисулька, насколько я помню, стала женой сенатора, так что назвать её жалкой и десять лет назад ни у кого не повернулся бы язык, - улыбаюсь я. - Но если вы всё выяснили и ваш брак в безопасности, зачем нужен вам я?

- Неужели повод с благодарностью не сработал? - улыбается она, пока я пополняю её бокал.

- Она принята, - присаживаюсь я на подлокотник дивана. - Но...

- Вызовите меня свидетелем по вашему делу.

- По какому делу? - она определённо начинает меня удивлять.

- Мистер Хант, ваша психолог - любовница одного моего старого друга. Скажу вам больше: они начали встречаться, когда он был ещё её пациентом. И однажды я их застала у него дома.

- Не хочу показаться грубым, но что в доме вашего друга делали вы?

- Привезла собаку подпилить нечаянно сломанный коготь, - наклоняет она голову, повторяя моё движение. - Да, да, не смотрите на меня так. Он бывший актёр. Порноактёр. А теперь собачий парикмахер.

- Ну, скажем, понимаю: век порноактёра недолог, и надо на что-то жить. Но вы отдаёте себе отчёт, как всё это выглядит со стороны?

- Считаете, это бросит тень на мою репутацию?

- Вас накроет бетонным блоком, а не тенью, миссис Миллер.

- Но ведь у вас закрытое заседание. А у меня есть сведения, которые помогут её наказать, - крутит она в руках бокал.

- Наказать? - ничего не понимаю я.

- Стив чуть не покончил жизнь самоубийством после её лечения. Она мало того, что трахалась с ним, она довела его до срыва, понимаете?

- И вам теперь негде стричь свою собачку? - позволяю я себе грубо пошутить.

Она проглатывает и мою шутку, и вторую порцию виски не морщась. И я в замешательстве, но всё же наливаю ей следующую.

- Он хороший человек, Эйвер, - осуждающе качает она головой. - И это меньшее, что я могу для него сделать - лишить её лицензии.

- Боюсь, на том закрытом заседании судят меня, а не Лили Гринн. И что бы она ни совершила, мне всё же хотелось бы оправдать своё доброе имя, а не заляпывать грязью чужое. Но если мне не удастся одержать победу, я, пожалуй, воспользуюсь вашим предложением.

- Нет, мистер Хант, - выдохнув, она выпивает третью порцию и, отставив стакан, встаёт. Когда вы победите, обещайте взяться за этот дело.

- Не могу обещать, Николь, - развожу я руками. И понимаю, что рискую впасть в немилость, но не могу. - Я не орудие личной мести.

- Но в любом случае, можете на меня рассчитывать как на свидетеля. Эта похотливая лицемерная сучка выбирает себе пациентов не просто так. Она положила на вас глаз, а вы единственный ей отказали, - уверенно заявляет она и направляется к выходу. - Она не бедная овечка, какой прикидывается.

- Николь, - вызываю для неё лифт, - как вы вообще узнали об этом деле?

- Я - жена сенатора, - пожимает она плечами, делает шаг в кабину, разворачивается, нажимает на кнопку. - А мой муж записался к ней на приём.

Ну, что ж, я всегда знал, что этот мир тесен. Что чем выше поднимаешься по любой лестнице, тем людей всё меньше и площадки всё теснее.

Там, наверху, сенаторы обращаются к лучшим психологам, психологи спят с порноактёрами, актёры общаются с бывшими коллегами по цеху... а я еду в такси туда, где меня не ждут, и мне глубоко наплевать на всех, кроме одной рыжей девушки, которой я везу цветы и шар для боулинга с цифрами «520».

Даже если получу эти шаром по голове и цветами по роже. Даже если услышу в свой адрес столько гневных слов, сколько не слышал за всю жизнь. Всё равно. Я попытаю счастье.

Но её дом встречает меня тёмными окнами, тишиной и какой-то могильной пустотой. Хотя информатор Йорна сказал, что проследил её до дома и больше она никуда не отлучалась.

Сквозь занавески не мелькает экран телевизора. В замочную скважину не пахнет едой. И сколько бы я ни прислушивался, из квартиры не доносится ни шороха.

Я не пугаю эту тишину пронзительным звонком. Поднимаю цветочный горшок. Увы, ключа нет. Поднимаю безрезультатно все цветочные горшки. А потом пробираюсь сквозь кусты и долго всматриваюсь сквозь тонкую штору, пока глаза привыкают к царящей в комнате темноте.

Она спит. Просто спит. Обняв подушку. Свернувшись калачиком. Подтянув к груди колени. Дышит ровно и спокойно. И на её безымянном пальце всё ещё поблёскивает проклятое кольцо. Она не сняла его, даже оставшись одна.

Как верный пёс я сажусь на крыльце на страже её сна. И сейчас моё единственное желание - погасить луну, что выползает на небосклон так не вовремя, чтобы не будила её своим светом. И большего я не хочу. Только чтобы ничто не тревожило её сон. Не мучило. Не беспокоило.

Опираясь затылком на косяк её двери, я рассматриваю тучи, что сгущаются на небосводе. На мигающие звёзды, что то мелькают, то исчезают между ними.

Вытянув ноги, на её крыльце я встречаю ночь.

Подняв воротник, борюсь с холодом и налетевшим ветром.

И даже первые капли дождя не пугают меня.

Не знаю, спал я или грезил наяву, но только к утру, промокнув насквозь и продрогнув до костей, я всё же заставляю себя встать и идти. Втянув голову в плечи, наступая в лужи, я заставляю себя переставлять ноги.

Я заставляю себя уходить от неё.

Всю ночь я думал, что скажу. Искал правильные слова, подбирал красивые аргументы, подключал логику, рассудок и интуицию, но к утру понял какая это всё херня.

Это для меня всё происходит в новинку. Я чувствую себя снова восемнадцатилетним. Словно навёрстываю то, что упустил тогда. А упустил я всё: не любил, не страдал, ни за кем не ухаживал, не писал глупых стихов, не стоял под окнами в надежде увидеть хоть тень, хоть силуэт той, что ранила моё сердце. Этого не было. Я всё пропустил, словно из-за тяжёлой болезни. И заболел я своим феромоном.

Это для меня всё по-настоящему, в первый раз. Моя первая любовь. Мой первый роман, что длится лишь несколько недель. И мои чувства. Они остры, свежи, необъятны. Но Ан столько лет гонялась за призраком своей первой любви, что просто обязана была разочароваться.

Несмотря на все её признания, это всё же была месть. Месть справедливая и изощрённая. Месть, о которой я даже не подозревал.

Для меня это была лишь ошибка юности, которую я попытался как-нибудь исправить. Царапина, на которую капнул йодом и подул. Но для Ан это была не просто обида, не просто порез на коже, а очень глубокая рана, которая всё же должна зарасти изнутри. Затянуться, зарубцеваться, отболеть.

Я так поторопился оставить всё это позади, перечеркнуть, забыть. Поспешил заставить её отказаться от прошлого. От всего, с чем она жила годами. Даже от Ривера, который ей по-своему дорог. Я стремился присвоить её себе, не считаясь с её желаниями, не щадя её чувств, не заботясь о её потребностях.

И так увлёкся собственными ощущениями, что и думать забыл, что для неё это всё, может быть, по-другому. Что она любит меня не так. Что ей надо время. Надо сесть и подумать. Оценить и взвесить. Отторгнуть или принять.

Она сильная, умная и упрямая, но я совсем забыл, какой хрупкой бывает даже сталь. Она отступала, дразня меня равнодушием. Я рвался в бой, стремясь её покорить. Но пришло время отступить и мне.

Я ловлю первое же такси, что попадается на дороге.

В своей одинокой квартире задёргиваю шторы. Выключаю свет. И, кое-как согревшись под горячим душем, падаю ничком на кровать.

Я слишком привык побеждать. Но я никогда не сдамся, даже если сейчас проиграю.

85. Анна

Как странно чувствовать себя ни живой, ни мёртвой.

Фараоном, уложенным в саркофаг. Меня словно заживо забальзамировали. Превратили в безжизненную мумию. В куклу. В ходячий труп.

Я дышу, моргаю, двигаюсь, даже бегаю. Что-то решаю, звоню, записываю, разговариваю с людьми, но меня словно выключили - я ничего не чувствую.

Равнодушный мозг вяло реагирует холодными вспышками на то, что вчера мне было дороже всего на свете.