Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Краснова А. - Страница 31

— Как Арванаита?! Дохлые ушастые же не возвращаются! — воскликнул изумлённый Мактавеш.

Теперь пришла моя очередь посмеяться над демоном, впрочем, не особо-то я ей и воспользовалась:

— Недавно ты уверял, что эльфы и от демонов не рожают, — поцокала я языком и продолжила. — Мактавеш, душа чародея, кем бы он ни был, не знает границ стран и миров. Отец их призвал, и маги Арванаита откликнулись. Они внесли свою лепту, и тогда гигантской высоты защитная стена цитадели была построена. В неё оставалось вдохнуть жизнь, ибо только живое способно защищать себя — мёртвое уже мертво. Этим и занялись мой отец, чародейка Лиэйя и тот, кого тёмные зовут долгожителем. Они наделили стену своей энергией и мощью, даровали способность к регенерации, и она, будучи невидимой и неосязаемой для эльфов, стала непробиваемой для всех вас, ваших огненных шаров и пламенных копий. Она была совершенна и неуязвима, пока кто-то этого не изменил. Это могли быть только те, кто наделили стену магией жизни: мой отец, который, как ты сам понимаешь, никогда не совершил бы такого безумия; Лиэйя — у неё в Морнаосе была семья, и навряд ли чародейка хотела для неё смерти; либо долгожитель Дарен, который в то время, когда пал Морнаос, находился в Уркарасе.

Затаив дыхание, я в упор смотрела на Мактавеша, пытаясь по мимике лица понять, знал ли он о маге в цитадели демонов, но, если думала и страшилась увидеть подтверждение, то, выходит, заблуждалась. Либо моё предположение не верно, и инкуб был не в курсе, либо маг не снимал защиты со стен. Но кто тогда? Кто, дьявол меня раздери?

Мои взгляд открыл Мактавешу больше, чем того мне бы хотелось, и лицо его потемнело, на виске вздулась пульсирующая вена, а глаза вспыхнули гневом. Хотела я того или нет, но оскорбила воина тьмы подозрением. Покачав головой, он желчно изрёк:

— Дочь короля ушастых хочет спросить, знал ли я о соглядатае ушастых в Уркарасе? Отвечу: нет, не знал. В цитадели были рабы долгожители, но откуда они, тем более, как звать поимённо — это меня не интересовало.

— Ну, конечно. Ты же у нас больше спец по женской части, — съязвила я. Сам чёрт не разберёт, зачем я это сделала, но, когда он был рядом, хладнокровие и логика отказывали мне служить, и меня швыряло из крайности в крайность.

— Что ты за сука такая, что не знаешь, когда нужно заткнуться?! — меня оглушил рёв взвинченного зверя, кулак его рубанул по дубовому столу. Дерево не выдержало, стол раскололся и рухнул на пол. Я вскочила. От удара кубок подпрыгнул, и красное вино кровавыми брызгами залило одежду и моё лицо. Ошарашенная, я стала стирать его, в результате слишком поздно заметила, как демон рванул ко мне. Он грубо дернул меня и вцепился в волосы, заставляя смотреть в глаза:

— Всю душу ты мне вымотала, тёмная! И как только смогла?! — изумрудная зелень налилась кровавыми всполохами. — Сотню грёбаных лет я подыхал, ненавидя и чувствуя тебя внутри себя, стремясь и отчаявшись тобой обладать. Каждый вздох, каждое движение отдавало твоим вкусом. Твой запах… — он приблизился к моему лицу, ноздрями втянул воздух и языком медленно снял вино со щеки. Когда демон прокусил кожу, тут же слизывая кровь, боль не успела меня коснуться, ибо я уже дрожала, но не от страха — от возбуждения. — Голодным зверем я рыскал повсюду, ища его повторение. Желая избавиться от тебя, я резал собственную плоть, орошая землю кровью, но чёртова суть инкуба… она не желала с тобой расставаться, и раны срастались прежде, чем я убирал клинок в ножны. Мечтая о забвении, остервенело я трахал земных сук послаще и покрасивей, чем ты. Опустошал досуха, до последнего глотка. Они были хороши, и даже очень, но слишком быстро стали тошнотворны, потому что не были тобой. И тогда я проклинал тебя и ликовал тому, что во мне нетронутой оставалась ты. Твоя энергия была мне отравой и отрадой. Я её чувствовал также, как сейчас твое сердце. Не было ни одного дня, чтобы я не желал тебя вернуть, дабы упиться твоим страхом, жизнью, твоим телом. Послушай меня, ибо вот тебе мой ответ на все твои грёбаные вопросы, и больше я повторять не собираюсь! Мне глубоко наср*ть, принцесса ты или кто! Если бы знал, что той ночью атакуют Морнаос, я был бы именно там. Да, я клыками рвал бы твоих чёртовых эльфов, истреблял наравне с собратьями, но сперва заковал бы тебя в кандалы, чтобы не сбежала, а когда вернулся, оттрахал бы до беспамятства. У тебя никогда не было выбора, женщина, ты создана для меня.

Мактавеш отпустил мои волосы, но ни на дюйм не отступил. Я пожирала его глазами, не в силах что-либо вымолвить, но мои руки всё сказали за меня, таинством прикосновения поверяя демону глубину невысказанных чувств. Они потянулись к нему, робко притронулись к смуглой, обветренной коже сурового мужского лица, пальцы вторили контурам проступивших тёмных вен, бережно и успокаивающе разглаживая каждую линию. «Наверно, это и называется нежностью», — подумала я, неловко убирая руку, когда вдруг инкуб накрыл пальцы шершавой ладонью и прижал к губам. Глаза-хамелеоны хищника всё еще возбуждённо блестели, но багряный гнев в них стих, уступая место дерзкому зелёному.

— Дарен, — прошептала я. Мактавеш вопросительно приподнял бровь. — Ты спрашивал, как я выбралась из Уркараса. Дарен вынес подземными ходами цитадели, а потом вместе с Иллиам перевёл через портал. Он же спас меня и Квинта при рождении.

— Тогда почему подозреваешь?

— Не знаю. Я постоянно мучаюсь вопросом, кто предатель, и не нахожу ответа. Алистар знал Дарена лучше. С ним нужно говорить, — я пожала плечами. — Фиен, ты должен знать, что я болезненно ненавидела тебя. Столь неистово, что ненависть разрушила во мне сочувствие ко всему живому. Я словно вымерла изнутри. Примириться с материнством, тем более ощутить его радость я была не в состоянии. Я отреклась от невинного младенца, потому что смотреть ему в глаза, а видеть тебя, было выше моих сил, — злость на саму себя завибрировала горькой иронией. — Смейся, демон! Бесстрашная эльфийская воительница смалодушничала.

— Перед сыном мы оба имеем вину, — Мактавешу было совсем невесело, за то я ему была признательна. После продолжительной паузы прозвучал прямой вопрос: — Так любишь или ненавидишь?

Я не ответила, ибо он сам знал ответ, и вот тогда дьявольская усмешка инкуба жгучим покалыванием отозвалась в затылке и предательски расползлась по телу.

— Ненавижу, потому, чёртов ты ублюдок, что, стоит тебе посмотреть на меня как сейчас, и я хочу тебя! — признание вырвались из груди подобно жаждущему свободы пленнику из темницы.

Я сама бросилась к нему. Очертя голову, сорвалась в эти бездонные омуты, навсегда приворожившие меня. Безрассудным порывом губы прижимаются к обветренному рту, настолько жаркому, что невозможно не воспламениться. Поцелуй становится обоюдно требовательным и грубым. Неосознанно до слуха доносится звук рвущейся ткани и короткий мужской смех. Ρуки… Чёрт! Что вытворяют мои руки?! Кажется, сегодня они живут своей собственной жизнью. Цепляясь за плечи, лаская и царапая голый торс инкуба, мои руки дерзко лезут к нему в штаны, вожделенно сжимая в ладони тугой, налитый кровью член.

Неожиданно сквозь этот хаос нетерпеливой страсти не просьбой — твёрдым приказом звучат два коротких слова:

— На колени!

Я замираю, непонимающе смотрю на демона, всё ещё надеясь, что это шутка, но он безжалостно повторяет, будто вонзает и прокручивает в моём теле острую сталь:

— На колени, Лайнеф!

«Зачем?! Что ты делаешь, сукин сын?! Неужели не видишь, что я на грани?! Что отчаянно, до безумия, до острой, скручивающей боли желаю тебя? Тогда что это, ответь! Месть, гордыня, самолюбование? Ответь, чёрт тебя дери! Дьявол, пощади! Пощади ничтожные остатки гордости последней из эльфийских принцесс! Если бы ты мне помог, как раньше, если бы надавил на плечи либо рванул за волосы, принуждая опуститься. Но, нет! Тебе потребовалось стоять с непроницаемым мордой и ждать моего самоуничижения?!» — кричало переполненное обидой сердце, руки собрались в кулаки, ногти с силой вонзились в кожу. Но почему он ничего не предпринимает? Знает же, не может не знать, скорее кровь прольётся между нами, чем по доброй воле подчинюсь.