Белая королева для Наследника костей (СИ) - Субботина Айя - Страница 28

— Откуда у меня… что? — с полным непонимая взглядом спрашивает она. Уже тянется к маске, но я успеваю задержать ее руку, привлечь внимание. — О чем он говорит, Раслер?

Я бросаю бородачу монету из своего кошелька и прибавляю еще одну, надеясь, что приправы из моего холодного взгляда будет достаточно, чтобы он держал рот на замке.

— Ничего, госпожа, — сбивчиво бормочет он, — недогляд мой.

И пятится, пятится, жмет голову в плечи. Мне приходится сжать ладони в кулаки, чтобы не поддаться искушению лишить его языка. Понимаю, что вина во всем и полностью лежит только на мне, но желание убивать — оно в моей крови.

— Раслер?.. — В ее глазах паника. Я чувствую, как она дрожит. Пальцы разжимаются — и сладости падают в снег. Она вряд ли помнит о своем желании полакомиться ими. — Что со мной не так?

Вместо ответа я наклоняюсь к ней и словно последний псих жадно впиваюсь в ее холодные губы.

Она всегда такая разная. Даже когда я абсолютно уверен, что этот поцелуй всего лишь попытка отвлечь ее, увести мысли в сторону от ненужных вопросов, которые могут разрушить хрупкую реальность, которую я для нее создал.

Мьёль… просто замирает. Губы приоткрыты на вдохе, и она не закрывает глаза.

И колючая паника растекается у меня под кожей. Я впервые чувствую себя таким беспомощным. Как будто держу в руках мертвую птицу и вдруг понимаю, что всей моей теургии недостаточно, чтобы заставить ее сердце биться вновь.

Я отстраняюсь, торопливо увожу свою королеву подальше от шума толпы, от праздника жизни, на котором мы лишние. С самого начала было понятно, что нам тут делать нечего, но я так хотел подарить ей хоть каплю чего-то настоящего, что позволил себе забыться.

— Раслер… ты же знаешь, да? — спрашивает она, когда мы останавливаемся в тени раскидистой кроны какого-то вечнозеленого дерева. Смолянистый запах хвои противен мне до невозможности, но я терплю, потому что только здесь мы в относительной безопасности от посторонних глаз. — Ты знаешь, что со мной что-то происходит.

— Кроме того, что злой некромант и завоеватель воровато целует тебя на деревенском празднике? — Я все еще пытаюсь увести разговор прочь.

Она не готова узнать правду. Хотя, вероятно, Кэли не так уж неправа, говоря, что Мьёль никогда не будет достаточно готова.

И все же моя Белая королева улыбается. Смущенно прячет взгляд, и я потихоньку поглаживаю ее плечи, согревая. Боги, сжальтесь над нами обоими.

— Возможно, самое время нам вернуться? — предлагаю я, мысленно упрашивая Мьёль не упрямиться. — Тебе нужно поспать.

Она кивает, задумчиво теребит перо, что топорщиться на «щеке» маски.

В полной тишине, не обменявшись и парой слов, мы возвращаемся. Я почти физически чувствую, что моя королева витает где-то далеко. И она снова пребывает в скверном расположении духа. Одно то, с каким остервенением Мьёль срывает маску и бросает ее в снег говорит о многом.

— Ты никогда не обращал внимание вот на это? — Моя королева разводит руками, когда мы, въехав на внутренний двор, спешиваемся.

— На что? — стараюсь удивиться я, хоть прекрасно понимаю, о чем она.

— Тишина. И пустота. Неужели только мы двое во всем замке страдаем бессонницей?

Я пожимаю плечами и незаметно для нее сглатываю.

— Боюсь, все твои слуги слишком фанатично и безраздельно верят в то, что по ночам я превращаюсь в полусгнивший труп и пожираю живую плоть, чтобы к утру превратиться в красавца-некроманта.

Она прячет улыбку и качает головой.

— Их нетрудно понять, — говорит она чуть погодя, когда мы неспеша поднимаемся по лестнице.

— Разве ты до сих пор меня боишься? — Краем глаза замечаю тень за колонной и пытливый недовольный взгляд Кэли. Так и знал, что одного словесного наказания определенно будет недостаточно. Что ж, придется напомнить ей, что она слишком часто стала пересекать черту дозволенного.

Не сговариваясь, мы с Мьёль потихоньку, изображая воришек, крадемся на кухню. И в моей памяти невольно всплывают образы: я с мешком в руках несу в дар Крови богов парочку отрезанных голов. Тогда я чувствовал себя едва ли не самым счастливым на свете сметным, которому выпала честь прикоснуться к божеству. И тогда я еще не знал, насколько глубоко осквернен им.

— Кухарка всегда держит здесь вяленое мясо и сыр, — почему-то шепотом говорит Мьёль, ныряя за плотную занавеску. Смутно представляю, что там — кажется, холодная, где хранятся приготовленные на день закуски.

Моя королева скоро возвращается, ставит на стол несколько тарелок — и первой тянет тонкий оранжево-сочный ломтик слабосоленой форели. Кладет его на язык, жмурится, словно кошка, которую щекочут под хвостом во время течки. Боги, что с моей головой?

— Я бы не отказалась от вина, — говорит Мьёль и смущенно кивает на кувшин на столе.

Я рад выполнить ее просьбу. Все что угодно, лишь бы она не возвращалась к тем дурным мыслям.

Какое-то время мы наслаждаемся обществом друг друга, едой и тишиной. Почти идеально, не считая того, что Кэли пробралась и сюда. Я не уверен, что точно определил ее местонахождение, но здесь по меньшей мере три подходящих темных угла. Ее присутствие начинает нервировать: я подвигаю тарелку поближе к Мьёль, как бы между делом поглядывая по сторонам. Ненавижу чувствовать себя под присмотром, под колпаком. Достаточно и тех голосов в голове, которые заставили сделать все те ужасные вещи. Мне до сих пор сложно отождествлять их с Кровью богов. Ведь если разобраться, я окажусь жертвой, влюбившемся в палача. Дважды.

— Ты тоже их видишь? — вдруг говорить Мьёль. На ее губах играет странная улыбка, отрешенный взгляд скользит по стене у меня за спиной.

— Вижу… кого? — переспрашиваю я. На всякий случай озираюсь: на каменной глади танцует лишь легкая тень от света лампы, но как бы я ни пытался — мне не увидеть там ничего.

— Призраков, — говорит Мьёль. Прижимает ладонь к губам, ее глаза расширяются, превращаются в испуганные голубые провалы, зрачки сужаются до размеров игольного ушка. — Они там, в стенах. Они говорят, что мне все равно не уйти от правосудия.

Боги, снова.

— Мьёль, ты просто устала. Тебе нужно выспаться и выпить целебный отвар, который приготовила лекарка.

Я хочу подойти к ней, успокоить — но она шарахается в сторону. Поднимает руки перед глазами, и мы оба видим корку инея на кончиках ее пальцев.

Проклятье!

— Раслер… — Мьёль смотрит на меня сквозь пальцы. Ужас растекается по ее лицу, губы приоткрываются — и облачко пара со свистом вырывается изо рта.

Я привычен к холоду, но мороз пробирает меня до костей. Вся мебель стремительно покрывается белой коркой, по стеклам расползается витиеватый узор. Кувшин на столе с глухим треском лопается, вино растекается по инею, словно кровь.

— Они говорят, что тебе нельзя верить, — шепчет Белая королева. — Говорят… Говорят, что ты убийца.

— Здесь нет никого кроме нас, — стараясь говорить спокойно, уверяю я. Она должна мне поверить, должна подпустить к себе, пока не стало слишком поздно.

— Я могу тебе верить? — Она пятится, случайно наталкивается на шкаф, хватается за деревянную поверхность. С въедливым хрустом лед расползается в стороны от ее пальцев. — Я правда могу тебе верить, Раслер?

— Конечно можешь. — Халтура, ведь я сам себе не верю. — Позволь мне подойти, Мьёль.

— Стой, где стоишь, — шипит она в приступе неконтролируемой злости. И тут же вздрагивает, как будто проснувшись от быстротечного сна. — Они говорят. Голоса говорят, что если я разрешу тебе притронуться ко мне, то снова усну. Что ты уже делал так… раньше. Прятал меня во сне.

В Грезах, если быть точнее. Но она не может этого знать! Ведь никаких голосов не существует.

— Хорошо, — «сдаюсь» я, чтобы Мьёль немного пришла в чувства. Ей нужно успокоиться, понять, что я — далеко не то зло, которого стоит бояться. — Просто посмотри по сторонам. Видишь? Здесь только ты и я. Нет никого, кто бы мог говорить тебе эти странные вещи. То, что ты слышишь — всего лишь боль в голове. У тебя рана, вот здесь, — я медленно показываю на себе и вижу, что мне удалось перетянуть на себя внимание моей несчастной Белой королевы. — Если ты вспомнишь весь день и весь вечер до этого момента, то поймешь, что единственный голос в твоей голове может быть лишь голосом усталости.