Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич - Страница 49

Но закончить фразу генералу было не суждено. Из-за его спины огромным пасхальным яйцом возник «Весельчак У» из мультфильма «Тайна третьей планеты».

— Евлампий! — воскликнул главный редактор, — быстренько присаживайся и помоги своему шефу отбить набеги троцкистов!

Быстро сесть Евлампию мешал кокон из жира и атрофированных мышц, небрежно накинутый на скелет ископаемого гоминида. Герман таращил глаза на персонаж любимого мультфильма. «Весельчак У» грузно осаживался на поскрипывающий стул, отбиваясь от слюнявого Кальмана, норовящего облизнуть толстые сосиски его пухлых рук. Наконец, он сел и тут же улыбнулся, будто младенец, секундой назад отпавший от материнской гуди. «Вот это фактура!» — мысленно возликовал молодой человек. И вдруг все участники застолья в одно мгновенье превратились в действующих лиц экранизации повести Кира Булычёва. Аркадий — стал доктором Верховцевым, Арсен Галустян — бортмехаником Зелёным, редактор Ричард Костомаров — роботом с планеты Шелесяка, а генерал Приоров — капитаном Кимом. Молодой человек так увлёкся образными сравнениями, что пропустил начало второго этапа беседы и очнулся лишь, когда Аркадий назвал его имя.

— Герман!

— Я!

— Ты где витаешь?.. Николай Витальевич тебя второй раз спрашивает.

— Да я… Я всё про Сталина думаю.

— Ну, и?.. — подался вперёд генерал, так и не получив ответ на вопрос, кто читает Герману курс лекций по разведсообществу США, — Что вам в «Сто первой школе» рассказывают про Иосифа Виссарионовича?

— Тиран! — выпалил Герман, — Душегуб и коварный интриган!

Генерал в изнеможении откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Галустян немедленно наполнил оратору фужер. Поскотин осознал, что сказал нечто предельно глупое и тут же его осушил.

— И это будущий разведчик! — придя в себя, произнёс Приоров. — Наша смена!

— Думающий молодой человек, — оживился сын армянского народа, — совестливый и начитанный.

Герман благодарно посмотрел на спасителя, закусывая водку бутербродом с форшмаком. Спаситель, лучезарно улыбаясь, вновь освежал ему опустевший фужер. «Ч-ч-ч-чтоб н-н-не последний!».

Тем временем Аркадий завёл разговор о «новых левых» и еврокоммунистах с «Весельчаком У», который, блестя маленькими глазками, бегло перечислял американских сторонников передовых идей, пророча им большое будущее, вплоть до победы на выборах президента США. Ричард Костомаров влюблёнными глазами смотрел на витийствующего подчинённого.

— Как вам наша смена? — спросил он, наклонившись к Герману.

— Умё-о-о-он, — протянул молодой человек.

— Боец! — подтвердил редактор «Ленинца». — В корень пошёл Евлампий!

— Как это в корень?

— В отца и деда. Отец — адмирал, а дед — герой Гражданской войны и писатель!

— Неужели тот самый?

— Он, собственной персоной! Лучший экономист в нашем журнале! Широкая русская душа! Западным учёным спуску не даёт! Громит их монетаризмы с глобализмами. Они нам — макроэкономику, а он их Марксом! Марксом! Да так по сусалам отделает, что камня на камне не оставит от их теорий. Эмоциональное упоминание классика привлекло внимание Аркадия, оставившего беседу с сыном адмирала.

— Маркс послабее Ленина будет, уважаемый Ричард. Ленин несравненно глубже понимал революционные процессы! Маркс лишь заложил фундамент, а Владимир Ильич выстроил храм!

— Даже сарая не построил! — вместо Ричарда ответил профессору генерал.

— Коля, ну это уже слишком! — возмутился Аркадий. — Я понимаю, вы там, в разведке все циники, но не до такой же степени!

— Эх, Аркаша, святой ты человек! Вы, теоретики смотрите миру в лицо, а мы — в задницу, в которую ваш светлый ум никогда не заглядывал… Сталин построил дом. Крепкий, надёжный, а мы его сейчас по кирпичикам разбираем.

Бывшие коллеги немедленно сшиблись в очередном споре.

«…Сталин совершил предательство, разогнав Коминтерн… Эти пламенные интернационалисты готовы были кинуть Россию в топку мировой революции… Вся нынешняя разведка вышла из Коминтерна, наши агенты работали исключительно за идею!.. Как вы знаете, сейчас мы привлекаем к сотрудничеству, хорошенько покопавшись в грязном белье кандидата, и платим, представляете, платим!».

Незаметно подошла Ирина, неся изящный поднос с канапе и бутербродами. «Мальчики, мальчики, уймитесь! Победа мировой революции неизбежна, а ссориться по пустякам недостойно звания коммуниста» Высокий стиль её слов остудил спорщиков и вызвал ответный велеречивый спич недавних оппонентов — Арсена и Ричарда. Перебивая друг друга, они замешивали в революционной патоке несомненные женские добродетели просвещённой хозяйки, пересыпая и без того приторное блюдо пикантными остротами. Пока оба витийствовали, Евлампий, внук героя уснул, сидя за столом. Он, насколько ему позволяла короткая шея, склонил лысеющую голову пляжного дауна и мерно сопел. Рядом, положив плюшевую морду на стол, расползся в складках собачьей улыбки породистый пёс. Общая картина застолья никак не вязалась с марксистско-лениским пафосом, который не далее как четверть часа назад витал над полем словесной брани.

Вечер закончился. Советский бомонд был пьян. Генерал, слегка покачиваясь, уводил под уздцы редакцию «Ленинца» в свою служебную «Волгу». Женщины перебрались на кухню, где помогали хозяйке приводить в порядок посуду, а Герман с почтением внимал Арсену Галустяну, который приводил неопровержимые доказательства армянского происхождения прославленного мушкетёра Д'Аратаньяна. «Баргамян, Кароян, Шаумян, Акопян, Микоян, Погосян…» — бубнил он, загибая пальцы. «Кальян, Куприян, смутьян, Пхеньян…» — вторил ему засыпающий Поскотин, выуживая из памяти слова с армянскими окончаниями.

«Везёт же больным и уродам, — размышлял Герман, спешивший с охапкой хризантем на „Три Вокзала“, — тяготятся, наивные, холостяцкой жизнью, не представляя насколько обременительны могут быть узы брака». Оставалось ещё десять минут до прихода поезда и Поскотин, как мог, входил в образ добропорядочного семьянина. «Шампанского что ли купить? — с тоской гонял он свои куцые мысли, — или „Рислингом“ обойдёмся?» Не доходя Ярославского вокзала, молодой человек приобрёл в гастрономе бутылку «Алиготе» и немного успокоился. Выслушав многоголосый хор репродукторов, объявивший приход поезда, Герман с блуждающей улыбкой шёл вдоль перрона. Новенький состав торжественно, словно на похоронах, проплывал мимо него. Зашипели тормоза, потревоженные тоннами железа шпалы дохнули волнующим запахом креозота, дверь вагона распахнулась, выпуская спёртый купейный воздух, и молодой человек сжался, терзаемый дурными предчувствиями. Откинув металлическую площадку и протерев поручни, на перрон сошла проводница. «Таня!» — шёпотом крикнул молодой человек, увидев знакомое лицо, и отчаянно затряс букетом. Предчувствия не оправдались. Всё оказалось простым и будничным: дежурный поцелуй, лёгкие объятия и знакомый запах молодой женской кожи, разбавленный сладким ароматом советского парфюма. Внезапно ему почудилось, что сзади упали портьеры, отделяя отыгранный им акт от начала нового, участвовать в котором ему ещё только предстояло.

Дома их ждали. Хозяева квартиры, вызвавшиеся помочь на кухне, уже сидели за столом, на котором возвышался самовар, расписанный под хохлому. С появлением семейной пары Миша и Лида вскочили и принялись суетиться, курсируя с дымящимися блюдами между двумя распахнутыми на лестничной клетке дверьми. В завершение челночных перемещений бывший матрос перенёс в квартиру Поскотина старую радиолу «Беларусь». Недавний символ прогресса союзной радиоэлектронной промышленности, качаясь на длинных тоненьких ножках, занял почётное место рядом со старой тахтой у кадки с развесистым фикусом, подаренным Герману неделей ранее. «Подарок!» — не без удовольствия сообщил исходящий радушием сосед. Пока новая хозяйка принимала душ, пришли Дятлов и Мочалин с тортом и цветами. Появившаяся из ванны Татьяна сияла, принимая поздравления со счастливым воссоединением семьи. Все составные части «Бермудского треугольника» были обходительны и галантны. Дятлов «обходил» Лиду, а Веничка — Татьяну. «А она у тебя хороша!» — громко поделился он своим мнением с её супругом. «Не без этого…» — согласился супруг, поражаясь с какой непринуждённостью его друзья вписались в новые реалии его личной жизни. Да и сам он вдруг стал колебаться в предпочтениях к женщинам, играющим не последние роли в его многоактной пьесе. Искоса наблюдая, как буквально из ничего материализуется недавно утраченный семейный уют, он с каждым тостом всё больше расслаблялся, не без вожделения поглядывая на свою вторую половину. Благодушный Веничка, умильно наблюдая за первыми всполохами пламени пробуждающегося семейного очага, раз за разом исходил приторно-назидательными тостами, воспевающими семейные добродетели. Его застольные проповеди произвели благотворное действие на чувственную сферу другого участника праздничного ужина, который, неспешно сканируя собравшихся своими влажными глазами, наконец, остановил томный взгляд на соседской «нимфе». Лида вспыхнула и, сторонясь потоков флюид, исторгаемых любвеобильным Дятловым, прижалась к супругу, который, ошибочно истолковав её порыв, щедрой рукой наполнил бокал жены перцовой настойкой. «Горько!» — воскликнул Мочалин, растроганный лубочной картиной современного «Домостроя». Липкий взгляд разгорячённого Дятлова, остуженный ледяной свежестью «Посольской», начал угасать и вскоре окончательно увяз в «селёдке под шубой».