Счастливчик (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 73

Думаю, ты уже догадался, что дело касается Ди. Ты должен ее спасти.

Да, мы все не отказались бы убраться отсюда, но пока, видно, не судьба. Это ничего, не переживай за нас, мы справимся. Тут нормально кормят, мне даже выдают кое-какие медикаменты. А еще здесь много хороших людей. Охранники тоже большей частью неплохие ребята, с ними можно договориться. Так что продержимся.

Уверена, ты догадываещься, почему всех отправили в шахту. Беру на себя смелость утверждать, что успела тебя немного узнать. Поэтому полагаю, что ты считаешь себя виноватым в нашем положении. Не нужно. Я разговаривала с теми, кто провел здесь не один год, и узнала, что это не первое переселение под землю, твой визит был лишь очередным поводом. Время от времени эта сука (зачеркнуто) прости ради бога (зачеркнуто) Изабелла демонстрирует свою власть и напоминает, кто есть кто, отправляя людей вниз на несколько недель. Никто даже не удивился. Если бы не Рози… Ты ведь, наверняка, слышал о Рози? Думаю, слышал, дурные вести быстро расходятся.

В нашу встречу я все еще верила, что все обойдется, поэтому не стала тебе ничего говорить. А зря, теперь я это понимаю.

Все началось в первые же дни нашего пребывания здесь. Видишь ли, тут соотношение мужчин и женщин — примерно одна к двадцати. До тридцати лет — всего пять девчонок. Ди — самая молодая и привлекательная (хотя бы потому, что еще не успела пробыть здесь достаточно долго).

Мужчины начали сразу же оказывать ей знаки внимания. Некоторые аккуратно, прощупывая почву. Другие — нагло. С теми, кто совсем не понимал человеческих слов, разбирались по очереди Дилан, Джонатан, Эд. Женщины, которые тут давно, говорят, что, если бы Ди выбрала одного местного и вступила с ним в отношения, остальные бы унялись. Но, ты сам понимаешь, не выбрала. И стало хуже.

Нет, пока ребятам удается ее защищать, и охрана, когда замечает, отнюдь не приветствует насилие. Но люди здесь слишком долго. Некоторые — пять-семь лет. Им больше нечего терять, как они считают. "Мы трупы, — сказал как-то один такой, — честь и порядочность — для свободных, а я имею право брать все, до чего могу дотянуться".

Ну, как-то так.

Ди почти не спит, стала похожа на собственную тень. Ей не дают прохода, ее караулят за углом. У Дилана уже просто не успевает заживать лицо… И это при том, что Ди перестала ему о чем-либо говорить. Вообще почти не говорит, даже со мной.

Она очень боится, что кого-то из наших убьют из-за нее. Или, что, по-моему, более вероятно, что Дилан кого-нибудь прикончит. Не знаю, известно ли тебе, но в случае убийства виновного тут расстреливают. Таков порядок.

На днях Эд еле оттащил Дилана от одного парня, который силой пытался зажать Ди в одном из неосвещенных коридоров.

А вчера она так смотрела на кухонный нож, что я по-настоящему струхнула. Даже не знаю, чего боюсь больше: что Ди что-нибудь сделает с собой, чтобы не подвергать близких опасности, или что возьмет этот нож с собой и вгонит в глаз обидчику. Смерть за смерть, помнишь?

Я рядом с Ди очень много лет и хорошо ее знаю. После смерти Клары я пыталась заменить ей мать, как могла. Вышло не очень, знаю, но сейчас прошу тебя за нее, как за свою дочь.

Видишь ли, все не так просто. Наверное, я не должна тебе этого говорить, и она меня не простит, если (зачеркнуто) когда узнает, но я хочу, чтобы ты все понимал от начала и до конца. Дело не только в том, что сейчас происходит, но и в предыстории.

В прошлом году "Старая ласточка" нуждалась в ремонте. Ремонт занял больше времени, чем предполагалось, и мы застряли на Новом Риме почти на два месяца: в другое место уже бы не долетели, а оригинальные детали, которые ничем не заменить, доставляли с Клирка больше месяца.

Ди познакомилась с местным. Его звали Кристофер, Крис.

Я даже могу понять, за что она в него влюбилась. Высокий, красивый, одетый с иголочки. У него всегда водились деньги, он дарил ей подарки, таскал по кино, кафе, театрам и выставкам. Ди никогда такого не видела, к тому же, только что потеряла мать. И кинулась в эти отношения с головой.

Ты сейчас, должно быть, уже придумал, что Крис ее изнасиловал, и оттуда растут корни, но нет. У них был бурный роман по взаимному согласию. Джонатан рычал, но открыто не возражал, потому как после смерти матери его дочь впервые стала улыбаться.

Я так и не узнала подробностей, только в общих чертах. Крис потащил Ди на какую-то вечеринку, там были его приятели. Выяснилось, что он по-крупному проиграл в казино, побоялся сказать родителям и перезанял у друзей. На вечеринке те напомнили о долге и предложили простить — взамен на Ди.

Он ее отдал.

Опять же, точно не знаю, что там происходило. Знаю итог — Ди отбилась от мужчины, почти затащившего ее в постель. Воткнула ему в ногу нож. Попала в бедренную артерию. Он скончался на месте.

На допросе Крис испугался гнева своих родителей и сказал, что Ди лжет, никто ее ни к чему не принуждал, и она сама пошла с тем парнем в комнату. Вот так. Повезло, что на Новом Риме не слишком строгие законы. Ди выпустили под залог до суда, и мы сбежали. Как ни странно, нас никто не преследовал.

В этом и причина, почему Джонатан отказался сдаться на Лондоре и пройти полную проверку. Не было у нас никакой контрабанды, но он испугался, что, если начнут глубоко копать, обнаружат ордер на арест. Именно поэтому Дилан полез в драку, когда подумал, что ты приставал к его сестре.

Теперь ты знаешь. Возможно, это подло с моей стороны, потому что она сама никогда бы тебе этого не рассказала, но ты должен знать. Я очень за нее боюсь, в ее жизни слишком много насилия, она здесь не выживет. Уже умирает.

Мы выдержим, все мы, а Ди — нет. Если освобождение однажды и наступит, она его не дождется.

Я не имею права просить тебя вот так, но я прошу. ВЫТАЩИ ЕЕ. Не знаю как, но сделай это. Если она правда тебе не безразлична, сделай. Что угодно — продай нас всех, забудь про какие-то планы побега, но спаси ее, умоляю. Если Ди погибнет, никакая свобода этого не стоит.

Маргарет П."

"Маргарет П."… "П."? Я ведь даже не знаю ее фамилии.

Сминаю листы в руке. И как ей только удалось свернуть их так, чтобы поместились в ладони?

Думаю некоторое время, потом снова разворачиваю письмо, рву на мелкие кусочки и успокаиваюсь только тогда, когда смываю их в унитаз.

Четверть часа под ледяными струями душа не помогает, только зубы начинают стучать.

Растираюсь жестким полотенцем, бросаю взгляд в зеркало. Зло усмехаюсь своему отражению с посиневшими от холода губами. Нет никакого замкнутого круга, ты думал? У тебя все получится, ты думал? Получай, получай по полной.

Опираюсь обеими руками о края раковины, опускаю голову и просто стою.

Я в отчаянии, впервые в жизни в настоящей панике.

Когда в десять лет меня похитили враги дяди и заперли на двое суток в холодном гараже в одной пижаме, я испугался, дрожал, как осенний лист на ветру, чихал и сморкался в собственный рукав. Но даже тогда не паниковал — знал, что меня найдут и спасут.

В четырнадцать я угнал флайер и разбил его в горах. Помню, как зацепился крылом, а затем падал и думал: ничего, я же везучий, все обойдется. Никакой паники, только адреналин.

В пятнадцать мы с Лэсли отправились в поход, оторвались от охраны и забрались в пещеры, к которым нам строго-настрого запретили приближаться. Нас искали на огромной территории, а мы не могли выбраться, потому что случился обвал. Тогда Лэс трясся от страха, впадал в истерику и даже один раз плакал. А я? А я травил байки и убеждал его, что все это только временные трудности, всякое бывает, прорвемся. Паниковать? Было бы из-за чего.

Я попадал в тысячи сложных ситуаций, но всегда выходил из них с улыбкой. Но не из-за врожденной везучести и уж точно не благодаря собственному уму — меня спасали. Не впадать в отчаяние и дождаться помощи — единственное, что от меня требовалось.