Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна - Страница 43

И все же, если рядом проходит дорога, значит, есть шанс выбраться. Нетвердой поступью он двинулся в этом направлении, шипя и ругаясь при каждом шаге. Босые ступни, привыкшие к комфортным кроссовкам и ботинкам, не желали терпеть влажную траву, острые камешки, и сучки. В особенности раздражала земля, налипавшая на ноги. Он шел, как кошка после дождя, с брезгливостью встряхивая ногами при каждом шаге, высоко их задирая, точно это могло спасти его от грязи и мокроты.

Хлопков пробирался сквозь лес и думал, насколько же ему не повезло. Во-первых, поругался с Ниной. Ну, допустим, тут виноватым он себя не считал. В конце концов, эта… балда сама устроила ему скандал. И из-за чего? Из-за какой-то там фаты! Да Боже мой! Вот выберется он из этого пакостного леса, он ей десять таких фатов… фат… ну, одним словом, километр тюля ей купит, пусть хоть вся в него замотается с головы до ног. Во-вторых, совершенно некстати пришлось это внезапное задание от Конявина. Черт бы его побрал! Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что… впрочем, принести он должен был письмо… хоть это Гена вспомнил в точности, а вот куда его направлял Конявин? Вот тут в сознании всплывал один большой вопросительный знак — гигантский, жирный такой, хвостиком помахивал в пустоте и дразнился, показывая язык… впрочем, чего это он? Какой же у вопросительного знака язык? Ладно, будем считать, воображение разыгралось. В-третьих, судя по теперешнему его положению, задание он не выполнил, письмо не довез… или довез? Нет, вероятней всего, не довез, стало быть, важное письмо до адресата не дошло. Словесное послание тоже не добралось по назначению… Хлопков даже замер на месте. Ага, значит, Конявин, все-таки еще что-то просил передать на словах…

Он сделал еще шаг, ударился большим пальцем о камень, прятавшийся в траве, схватился за ушибленное место, шипя, точно змея, и принялся скакать по поляне на одной ноге...

Вжик! Красная машина ярким вихрем пронеслась всего в пяти метрах. Забыв об ушибленном пальце, о колючках, о кустах, которые сплошной стеной росли по обочине дороги, Хлопков бросился к спасительному тракту, надеясь, что, завидев его в таком плачевном положении, хоть кто-нибудь окажет ему помощь.

Вот ведь подсуропило! Ни тебе денег, ни мобильника… позвонить неоткуда… да к тому же, он знать не знает, и ведать не ведает, где его выбросили эти двое… двое?

Он прислушался к собственным воспоминаниям, вернее, их отсутствию, и вдруг осознал, что парней и в самом деле было двое. Вот только лиц их он не помнил, хоть убей! «И не надейся! — голос вновь возник в голове, зазвучав даже отчетливей и громче, чем раньше. — Помирать тебе еще рановато. Тебе, во-первых, надо конявинские планы разрушить. Во-вторых, на Ниночке жениться, она, как-никак, беременна от тебя. В-третьих…

— Стоп! — вдруг прошептал Геночка, замирая на полдороге, — то есть как это: беременная? А я почему ничего не знаю?

«Так это, не сказала пока. Не успела. Но факт — беременная. Так что тебе помирать никак нельзя. Ты через восемь… — голос на секунду засомневался, — … да, через восемь месяцев отцом станешь. — Девочка у тебя родится».

— А почему не мальчик? — требовательно спросил Хлопков.

«Ага, щас! — злорадно выпалил голос. — Разогнался! Губоскатку французскую купи, пока магазины не закрылись! Сына ему! Ты наследника-то еще поди, заслужи. Понял?»

— Ну, знаешь, это уж вообще ни в какие ворота… — пробормотал ошарашенный Геннадий.

И вдруг вся эта сцена показалась ему полным бредом. Это же надо: стоит посреди леса, мокрый, голый, замерз до окоченения, и сам с собой разговаривает, нет, ну точно шизофрения! Этого только не хватало.

«Да иди ты! Какая там шизофрения! — вспылил голос. — Ты меня всякими обидностями не обзывай, понял? А то сейчас как… короче, если хочешь стать профессиональным бильярдистом, делай, что я говорю. А то… а то… — голос явно задумался, и в друг как заорал, да так, что черепная коробка чуть не треснула: — А ну давай шевели задницей! Они уже близко! Совсем близко! Дуй, говорю!»

Кто там близко и почему надо «дуть», разбираться Хлопков не стал, да и не особо хотелось. Голос явно был не в духе. Уж лучше слушаться. И он вновь двинулся вперед, с удвоенной силой заработав руками и ногами.

Продравшись сквозь кусты, он ступил на обочину грунтовой дороги, еще влажной после ночного дождя. Лес вплотную подбирался к обочине, деревья так и тянули ветви навстречу друг другу, стремясь преодолеть возникшее между ними препятствие. Чуть дальше дорога делала резкий поворот вправо, уходя за пригорок. Вот теперь бы еще хоть кого-нибудь остановить и спросить, в каком направлении город.

— Ну, а теперь-то что? — Гена задал вопрос вслух. Но голос не откликался. То ли, наконец, благополучно убрался из головы, то ли и в самом деле был просто галлюцинацией.

Первая легковушка, лихо вильнув, прибавила газу. Какой-то старый дачник со своей женой, завидев зеленые с белыми рыбками трусы, дал деру так, что древний жигуленок едва не надорвался, завывая на все лады, будто тип в трусах кинется догонять. А Хлопков не решился, расставив руки, изображать из себя непреодолимое препятствие. Слишком разные у них весовые категории: у машины и у него. Он только тяжело вздохнул, но не сильно расстроился. Жертва аферы и сам знал, что мало кто отважится вот так запросто, посреди леса, остановиться перед раздетым до трусов гражданином. А вдруг в кустах целая банда прячется? И ломиком не отмахнешься.

КамАЗ тоже не остановился, а только обдал Гену удушливым дымом и скрылся за поворотом, надрывно ревя мотором. Парень, невольно нюхнув выхлопа, закашлялся, на глаза навернулись слезы.

Еще раз — вжик! Черный джип мелькнул перед глазами с такой скоростью, что Хлопков не успел проголосовать. Впрочем, даже если бы и успел, все равно бы не стал. Такие машины не останавливаются, им нет никакого дела до зеленых трусов с белыми рыб… из-за поворота на медленной скорости, задом, выезжал обратно черный джип. Гена замер, почти не дыша. Неужели!

Машина поравнялась с ним, остановилась, дверцы открылись, вылезли два парня. Одеты просто, без наворотов, без болтов на пальцах, без золотых цепей на дубовых шеях…, впрочем, и шеи у них были самые обыкновенные. Вот только оба в камуфляжной форме и куртках, у обоих цепкий взгляд. Один, что пониже ростом и костистей, смотрел с прищуром, уголки губ кривились. Второй — постарше и повыше, прокаченный на все сто, смотрел открыто, голубые глаза излучали откровенное любопытство. Огибая машину и подходя ближе, он насмешливо, но без издевки, поинтересовался:

— Слышь, парень, ты у нас кто, эксгибиционист, что ли?

— Нет, не эксгибиционист, — Хлопков старался говорить уверенно, но голос предательски дрожал. Во-первых, от холода — он все пытался кутаться в собственные руки, но хлипкие мощи нисколько не грели, во-вторых, от страха. Мало ли братков шастает по округе — закопают живьем, никто ведь не дознается.

Голубоглазый хмыкнул, откинул рукой полу куртки, демонстрируя кобуру на боку.

— А чего тогда в таком виде?

— Обобрали меня… — с запинкой произнес Геннадий, вопросительно глядя на голубоглазого. Ему почему-то казалось, что здесь все решает именно этот верзила. — Вчера… и здесь бросили…

— Та-ак, понятно, — протянул голубоглазый, и его тон не сулил ничего хорошего. Геннадий невольно поежился и сделал шаг назад, готовый в любую секунду сигануть обратно в кусты. Уж лучше в лесу, под деревцем, чем… — Ты посмотри, опять Комлюк за старое взялся.

Жилистый кивнул, не отрывая взгляда от зеленых трусов потерпевшего, затем мотнул подбородком своему напарнику:

— Так, давай, звони Виталию, пусть отправит группу. Комлюк уже всю округу достал. Константин Николаевич его уже дважды предупреждал. Надо этому безобразию положить конец.

— А если майор… — начал было голубоглазый. Но худощавый лишь перевел на него тяжелый взгляд черных, прищуренных глаз, и здоровяк коротко кивнул:

— Правильно, кто крышует, тот и ответ держит, — похоже, эти двое понимали друг друга и без слов.