Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна - Страница 79

— А кто бы спорил! — тут же подхватил Дима.

Диане вдруг стало как-то обидно за мужа, все-таки столько лет вместе, а тут какие-то посторонние люди его сволочью обзывают.

— Непдавда! — выпалила она гундосо, зажав нос платком. — Он меня любит!

И тут Кирюшка закудахтал, помирая со смеху у себя там на верхней полке среди посуды.

— Ой, не могу! — хохотал он, хватаясь за бока. — Любит он!

Весь квартет, словно по команде обернулись к ангелу.

— Ничего себе «любит»! Ну, если это так теперь называется…

— Да, любит, — от всей души оскорбилась Диана. — Подумаешь, с девочками на стороне романы заводит. У него, может это… как его… либидо повышенное…

— Именно, козлистость у него повышенная! — продолжал заливаться Кирюшка.

Диана вспыхнула.

— А вас, между прочим, это не касается. Это мой муж. Я его простила.

Кирюшка, наконец, отсмеялся, на несколько секунд в доме наступила гробовая тишина.

— А ить ты чавой-то недоговариваешь, паршивец! — неожиданно вставила бабка-знахарка, дырявя ангела прожигающим взглядом. — А ну, колись. Чаво знаешь.

— Глупая ты, — Кирюшка сиганул с полки и тут же оказался на столе, посреди чашек и блюдец. — Он тебя заказать собирается. Он уж и с нужным человеком договорился. Как с Костиком Штукой разделается, так и тебя… — Кирюшка сделал вполне недвусмысленный жест ребром ладони по горлу.

Перепуганная Диана невольно схватилась за шею, выпучив на ангела глаза.

— Быть того не может. Неправда это.

— Правда, правда! — отрезал все пути к отступлению ангел. — И неча тут глазами мыргать! Я лучше знаю. Как-никак выход в астрал имею.

— Так, ребята, — вставила свое веское слово Анна Михайловна, — вы еще не забыли, зачем мы вообще в путешествие отправились? Сидеть будем, чаи распивать, или всё же двинемся внука искать? А вдруг с ним случилось что?

— Упс! — у Кирюшки был такой вид, будто он на людях наложил в штаны. Ну, фигурально выражаясь, конечно. — А вернуться-то мы не сможем, — вдруг выдал он, обрадовав всю компанию.

— Это почему? — сразу же насупилась Анна Михайловна.

— Да потому, что за нами джип гнался, они портал нарушили, — выдал ангел.

Все сразу озадаченно переглянулись.

— Судьба это, вот оно что, — с весьма глубокомысленным видом выдала знахарка, уставившись на Диану.

Все посмотрели на несчастную женщину, закутанную в ватное одеяло.

— А что я? Я тут совсем не при чем… — принялась было оправдываться она.

— Уж ладно заливать-то! — оборвала ее знахарка, сметя сухонькой ладошкой со столешницы крошки хлеба и отправив их в рот. — Уж ты кому другому рассказывай-то, девонька. Ты как сюды попала? А? То-то.

Диана открыла было рот, да так и захлопнула его.

— Так что их судьба в твоих руках тепереча.

Больше всего на свете Диана боялась ответственности. Всю жизнь от нее бегала, а тут… тут судьба трех человек от нее зависит.

— Я не смогу… — слабо пискнула она, пытаясь сопротивляться.

— А куды ж ты, милая, денесся… — ласково проворковала бабка.

***

Кто же предполагал, что четырнадцатилетний мальчишка окажется таким хитрым и прытким. Может, кто-то и предполагал, да только не Ферт с Гнусом. Они приехали к школе, где проводилась тренировка, и стали ждать, когда пацан появится. Он вышел с другим пацаном, распрощался с ним, вот тут-то они к нему и подкатили.

Главную роль на себя взял Ферт, вежливо так попросил: мол, папаша послал, надо съездить. Есть дело. Да какие проблемы? — откликнулся пацан. Всегда готов, как пионер. Папаша — дело святое, почему бы не уделить старикану пару минут драгоценного времени. Снял рюкзачок со спины, кинул на заднее сидение, заглянул в машину, полюбопытствовал: надо же, красота-то какая? А она полноприводная? А коробка передач автоматическая? А двери с блокировкой? Гнус, как дурак последний светился от гордости, отвечая на вопросы, а Ферту такой допрос с каждой секундой нравился все меньше и меньше. Стал подгонять пацана, мол, сам видишь, даже мотор не глушили, чтобы, значит, сразу ехать. Тот — ну, само собой, сейчас поедем, уже было забрался в машину, но тут вдруг вспомнил: он же с приятелем договорился встретиться через полчаса на Пушкинской. Сейчас сгоняет, догонит его, предупредит, и обратно.

Ферту это и вовсе не понравилось, перемигнулись с Гнусом, тот и заартачился, мол, папаша ждет, надо ехать, а сам знаешь, папаша — человек занятой, у него лишней минутки нет…

— Нет, ты глянь! Кто-то сотку обронил! — воскликнул пацан, удивленно тараща глаза.

Гнус опустил взгляд и увидел купюру у себя под ногами. Ферт было уже и рот открыл, да не успел. Гнус наклонился подобрать денежку, и последнее, что увидел — кроссовку, стремительно приближающуюся навстречу собственной челюсти. Хрясть! Гнус вырубился раньше, чем его бронированный затылок соприкоснулся с асфальтом.

— Поиграем в догонялки! — задорно выкрикнул пацан и резво рванул от Ферта.

— Стой!

Куда там! Пацан несся, как антилопа гну, удирая ото льва. Ну, это Ферт, конечно, себе польстил, какой там лев? Так, обожравшийся бассет. С роду Ферт спортом не занимался, а уж бегать и подавно был не мастак. А тут точно знал, что доведись ему упустить этого треклятого пацана, Герман с него башку точно снимет.

Отпрыск Костика Штуки ретиво чесал по улице, с ходу сиганув через бетонный парапет в метр высотой. Сиганул круто, что твоя обезьяна, с упором на обе руки, ловко выбросив вперед ноги. Ферт поднатужился и тоже сиганул, правда нога зацепилась, и он кувырком полетел на асфальт.

Сцепив зубы, вскочил, и собрался уже было крикнуть: мол, держите, он у меня мобильник украл, как пацан его опередил:

— Давай, братишка! Поднажми! Ну же! Братишка! — его звонкий голос разнесся по всей улице.

Прохожие оборачивались, кто головой качал, кто посмеивался: вот, мол, взрослый человек, а младшего братика урезонить не может. Какая-то сердобольная старушка посетовала:

— Это ж до чего дошло-то? Это как же современные детки распустились! Старших-то не слушают ай-ай!…

Ферт чуть в челюсть ей не въехал кулаком, только зубами поскрипел и побежал следом.

Пацан шпарил дальше, легко перепрыгивая через скамейки с упором то на одну руку, то на обе — и ногами вперед, то ныряя в узенькие прорези перилл. Ферту же приходилось все эти препятствия либо обегать, либо брать с наскоку, с наскоку не всегда получалось… ну, уж если быть до конца честными, вовсе не получалось. Поэтому после второй минуты залихватской погони несчастный здоровяк был истыкан синяками, что решето дырками. Пацан впереди, будто издеваясь, притормаживал, начинал в полный голос подзадоривать, а потом вновь бросался на утек. Вот уж где Ферт пожалел, что нельзя применить огнестрельное. Вытащил бы сейчас пистолет, да пальнул бы по мальцу пару раз. Вот только вряд ли бы попал. В боку стало колоть, он задыхался, кислорода не хватало, сердце заходилось, колотясь в висках. Он проклял все на свете: Конявина, с его дурацкой работой; мальчишку, прыткого и не в меру шустрого; Гнуса — тупого, как пробка; Штуку, с его вечными интригами; а заодно и весь мир, черт бы его побрал.

Ферт бы давно бросил эту проклятущую гонку, если бы ни два «но», во-первых, очень хотелось догнать этого пацана и отделать его по полной. Правда, Герман предупреждал, чтоб мальца не калечили, и не убивали, но о паре синяков никто ведь не говорил. А во-вторых, случись ему этого пацана упустить, вот тут уж точно Конявин не станет деликатничать: закопает своего бестолкового исполнителя где-нибудь в лесу под русской березкой, чтоб, значит, в сырой земле веселее лежать было…

Ферт не сразу сообразил, что они, обогнув квартал, уже бегут в обратном направлении. Ну конечно, вон же она, машина! Гнус только к этому времени начал возиться на асфальте, пытаясь поднять громоздкое тело.

— Держи его! — с последней надеждой в голосе закричал Ферт.