Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 44

— Я не думаю, что это…

— Тогда увидимся, — подмигивает Кларк и, пока Эмили не начала возмущаться и возражать, захлопывает дверь машины.

Подождите.

Стойте.

Стоп.

Кларк ей подмигнула?!..

*

Субботу Эмили проводит, не выбираясь из кровати — ее официальный выходной проходит за ноутбуком, оплатой онлайн-счетов, коротким телефонным разговором с мамой и покупкой билетов на «Богему». День состоит из кусочков мозаики: заказать пиццу, принять ванну, в сотый раз пересмотреть первого Поттера, слушать The Beatles до скрежета зубов, подпевая лучшей в мире песне о любви. День скатывается в вечер, обрастает спокойствием и уютом, а потом проваливается в сон.

Просыпается Эмили в полдень воскресенья, потягивается, выпивает чашку кофе и чувствует, что сегодня все сложится.

Чувство, похожее на феникса, распахивает свои крылья меж ключиц, чуть сжимает сердце и гонит ее в магазин на набережной.

То ли интуиция ее не подводит, то ли день действительно складывается, но большой черный Moleskine она находит сразу — на самом верху корзинки с уцененными товарами; долго вертит в руках коробку, не понимая, за что цена снижена почти вдвое, а заметив, что в комплекте нет ручки, ликует: подумаешь, ручка, купит сейчас себе самую красивую…

К четырем часам вечера в ее рюкзаке нет свободного места — пара пакетов кофе, такая желанная черная футболка, новые джинсы, несколько пакетиков специй, — но Эмили упорно толкает стеклянную дверь от себя, заходя в магазин медицинской одежды.

И, конечно, вертится перед зеркалом, ловя непонятливые взгляды продавца, но никак не может отвести от себя глаза: белоснежный хлопок необычного фасона — удлиненный сзади и короткий, с закругленными краями, спереди — стоит почти все оставшиеся у нее деньги, но буквально кричит каждым сантиметром: «Купи меня!».

— Мы можем вышить логотип вашей больницы вот здесь. — Миловидная женщина показывает на место чуть выше груди. — Справа или слева, как будет удобно.

— И даже мои инициалы?

— Даже ваш девиз. Это входит в стоимость.

— Я могу его отложить?..

Он ждет ее — может, до завтрашнего дня, может, даже до сегодняшнего вечера, но почему Эмили не покупает халат сейчас — она и сама не знает, просто, наверное, так получается, а может, понимает, что впереди у нее две недели, которые еще надо прожить.

Уже вечером, когда она невзначай смотрит на часы, в голове всплывают слова Кларк:

Марк собирает всех в Эдинбург-холле после шести.

Ну, у нее же удачный день, верно?..

*

Чтобы добраться до Холкин-стрит, ей требуется почти час: на автобусе, метро и пешком, вдоль великолепных улиц Белгравии — самого дорогого района Лондона, рассматривая кремово-песочные, утопающие в зелени дома, ловя свое отражение в дорогих машинах, вслушиваясь в короткий звон каблуков по асфальтированным улицам.

Белгравия великолепна днем, но вечером оказалась еще красивее, усыпанная огнями, спокойная, размеренная и величественная. Эмили, прежде никогда не бывавшая здесь и видевшая все эти дома только по телевизору, вертит головой по сторонам, разглядывая высокие колонны, украшающие почти каждый дом — в жизни они кажутся еще более красивыми, чем на картинках.

До Эдинбург-холла она добирается к началу восьмого — трехэтажное здание из красного кирпича с огромными окнами можно увидеть издалека. Наружные двери распахнуты настежь, но внутренние закрыты, и она уже думает, что, вероятно, ослышалась, но тут дверь распахивается.

Здесь можно разместить еще одну страну, думает Эмили, проходя внутрь.

Стоящий за дубовой стойкой темнокожий мужчина в смокинге оглядывает ее с головы до ног и вежливо уточняет:

— Добро пожаловать в Эдинбург-холл. Чем мы можем помочь?

Под его пристальным взглядом вся уверенность Эмили пропадает в один миг:

— Я к мистеру… доктору… Хиггинсу?..

Мужчина кивает:

— Майкл проводит вас.

Майкл оказывается приятным молодым человеком в деловом костюме, как по волшебству возникшим рядом с Эмили; несколько минут уходит на то, чтобы отдать ему свой рюкзак и пальто, а затем, получив от него улыбку и официальное «приятного отдыха», она поднимается наверх.

Ее окружают статуи, скульптуры и огромные картины, словно она не в месте встреч, а в музее; высокие потолки украшает лепнина, на стенах второго этажа зеркала в тяжелых рамах; сразу же при входе — стол-этажерка с шампанским, на треть уже разобранным.

Эмили берет бокал — больше для вида, чем для себя — и идет на шум: звуки музыки, громкие голоса и звон посуды разносятся из самого дальнего помещения, и ей приходится пройти еще несколько комнат и даже подняться по крошечным лесенкам, чтобы наконец оказаться в нужном зале.

В трех смежных сине-белых комнатах собрался, наверное, весь Роял Лондон Хоспитал: в первом зале за безупречно сервированными столами несколько женщин в роскошных вечерних платьях разговаривают и смеются, иногда поднимая бокалы; в самой большой, средней, комнате большинство гостей собрались в небольшие группки, слушая живую музыку — музыканты располагаются в углу зала, там, где черный лаковый рояль и тяжелый контрабас смотрятся эффектнее всего из-за света, падающего прямо на них. До маленькой комнатки, спрятанной за небольшой ширмой в самом конце, Эмили не доходит.

Она видит Чарли — фиолетовый костюм-тройка, золотая цепочка карманных часов, белые перчатки и непривычно уложенные волосы; видит Сару и Дилана — два языка пламени: красное платье на ней и такой же красный пиджак на нем; видит Хармона, разговаривающего с Райли — оба в белоснежных рубашках, но без пиджаков, словно сиамцы, и только галстуки разные — бордовая бабочка у ординатора и темно-синий узел — у хирурга.

Эмили в своей болотной водолазке чувствует себя так глупо, что хочет провалиться сквозь землю прямо сейчас.

Пока ее не замечают, — или делают вид, что не замечают, — медсестра отходит в тень широкой колонны, со вздохом прижимаясь к ледяному мрамору спиной: надо было оставаться дома.

Сейчас она дождется, пока народ чуть расступится, и уйдет.

Она даже делает шаг в сторону лестницы.

Но замирает, вмерзая в пол.

Кларк появляется в дверях не одна — вместе с ней идет Мосс, которого нейрохирург держит под руку, но Эмили смотрит не на невролога.

Нет.

Она смотрит на Кларк.

Ее длинное черное платье словно состоит из цельного куска ткани, поддерживаемого одной-единственной веревочкой, обхватывающей шею — именно эта импровизированная петля оставляет широкую пройму на груди, чудом не оголяя ничего лишнего.

Ни фиолетовая помада в тон длинным, струящимся по груди серьгам, ни нежное кружево туфель, чуть выступающее под платьем, когда Лорейн останавливается, улыбаясь кому-то из знакомых, ни вечный серебряный браслет — ничто из этого не привлекает внимание так, как эта чертова пройма, обнажающая впадинку на груди.

У Эмили перехватывает дыхание.

Мосс в черном смокинге подцепляет два бокала с подноса и отдает один Кларк; та кивает, благодаря, но от разговора не отрывается, и свет играет на крошечных бриллиантах ее сережек.

А потом она поворачивается спиной, и Эмили окончательно задыхается.

Декольте слишком глубокое.

Настолько, что она видит ямочку на…

Глубокий вдох.

А чего, собственно, она ожидала? Что Кларк будет в образе монашки?

Бесспорно, он бы ей пошел.

А сейчас нейрохирург смеется, и ткань платья мерцает в приглушенном свете хрустальных люстр; чуть сгибает руку в локте, ставя на стол пустой бокал, сразу же подхватывает новый — пьет много, большими глотками, словно целенаправленно напиваясь. Подошедший Чарли касается ее сережек, поправляет их, словно они лежат недостаточно идеально, что-то шепчет на ухо, и Кларк качает головой.

Она стальная, железная, острая: худые плечи, острые лопатки, тонкие пальцы, сжимающие крошечный бокал с ликером — шампанское, видимо, ей больше не нравится; Кларк поглощает внимание, приковывает к себе жадные взгляды стоящих чуть поодаль мужчин, будто специально ведет плечами, стряхивая комментарии, прилипшие к коже.