Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 127

«Ему нужны не просто люди, не просто мертвяки. Трупов на пустошах достаточно — ешь, сколько влезет. Нет, сначала ему надо выпить мозг, заменить его черными линиями, потом «замариновать» на стене или в подвале. И только после этого пожрать. Гурман, к ящерам трехногим», — думал Рехи. Как ни странно, мысли выскакивали отчетливыми щелчками вместе с пробегавшими волнами дрожи.

Он не считал себя трусом или храбрецом, но признавал, что никогда в жизни не испытывал подобного ужаса. Стоило ему прикрыть глаза, являлся образ монстра с шевелящимися щупальцами и ртами-жабрами по бокам. К горлу подкатывала тошнота.

Саат бродил где-то рядом с тронным залом, чистенький и красивый, но Рехи уже видел его истинный образ. Запах тлена и ядовитого разложения пропитал каждый угол замка, от него свербело в носу и царапало в горле.

Но хуже всего прибивало к земле бессилие и понимание чудовищного самообмана. Глупец! Глупец, который польстился на славу. Рехи казалось, что он бежал по ровному утоптанному песку, наслаждаясь быстрым движением. Но кто-то подло закопал на тропе острый камень, ранящий ступню. Доверчивый бегун споткнулся и с криками полетел под откос, в пропасть. Так он себя чувствовал — бесконечно падал, не замечая дна.

Внизу постоянно пели жрецы, их одинаковые голоса пожирали тишину, как их властитель трупы — с дробным хрустом, стройно, но без рвенья. И в этих молитвах не находилось жизни, не теплилось искры души в обращениях нарисованным на стенах семарглам. Сожженные крылья позабыли далекий полет. И если в ком-то бился огонь свободной воли, то лишь до страшного обряда поедания.

— Пойдемте, Страж, — кивал Рехи Вкитор, провожая «символ культа» на очередную бессмысленную церемонию. Он говорил по своему желанию, еще не воспроизводил насмешливый тон сына. Рехи принюхивался к кислому стариковскому поту, но не замечал в нем оттиска мертвечины. Отчего же? Старик наверняка таил секрет. Какой-то очень старый и омерзительный, раз породил однажды монстра.

«Что если это все из-за черных линий? Что если Страж на самом деле обречен создавать только чудищ?» — пугался Рехи, вспоминая Натта. Несколько раз подумалось, что это вовсе и не его малыш, если уж соткан из чистых линий. Но Рехи прогнал такие домыслы, чтобы не искушать себя, свою веру в честность Лойэ. Честность ли?

Возможно, отряд бросил его, посчитав мертвым. Жестокие времена требовали тяжелых решений. Рехи и сам бы поступил так ради выживания группы. Хотя Лойэ или Ларта он бы ни за что не бросил. Но они, возможно, оба считали его мертвым. «А какой я? Каким меня сделает Саат? Если я не выберусь… Выберусь… Надо не сидеть, надо двигаться! Как-то, куда-то… акведук! Я пойду к старому акведуку!» — уговаривал себя Рехи, но его прибивал к полу липкий страх.

Стены отрастили уши, смыкаясь перешептываниями сгнившего дворца. Возможно, Саат ведал каждый шаг своего воинства «посвященных». Он видел всех в Бастионе глазами безмозглых кукол в мясной оболочке. Рехи закрывал лицо руками, чтобы не видеть, не смотреть, не чувствовать.

Лихорадило, пробегали волны озноба без ощущения боли. Отек постепенно сходил с разбитого лица, дыхание больше не срывалось хрипами, спина не ныла. Но он рассыпался, как разбитая статуя, раздавленный осознанием собственной ничтожности. Слишком живой, чтобы умереть, но достаточно мертвый, чтобы подчиняться. Он впал в состояние безразличия загнанного животного, когда сама погоня утомила настолько, что острые зубы преследователя не выглядят столь жутким исходом, как в начале гонки.

Рехи признал: он проиграл Двенадцатому и его прислужникам. Черные линии искаженного мира никогда по-настоящему не слушались. Белые он больше не видел. И просто тихонечко истлевал в череде монотонно тянущихся дней неопределенности. Где-то на пустошах скитались все, кем он дорожил. Но он не знал, жив ли еще хоть кто-то из них. И долгими ночами — даже в объятьях телохранительницы — Рехи ощущал себя покинутым и ненужным. Слабо теплилась надежда, что Натт не повторит судьбу непутевого отца. Но даже если малыш выжил, даже если их с Лойэ сын имел шанс вырасти сильным воином, мир вокруг все равно исчезал, рассыпался. Умирал по милости безумного бога, которого не сумел остановить ложный выскочка-Страж.

— Пойдемте, пойдемте, Страж, — сладко пел Вкитор. И Рехи шел, передвигал ноги под балахоном, тупо уставившись перед собой. Саат больше не требовал от него чудес. Ручной «символ» показал достаточно фокусов с исцелением, чтобы к Бастиону хлынули новые толпы наивных беженцев.

— Скоро на пустошах останутся только еретики, которые не заслуживают милости Саата, — кивал Вкитор после каждого открытия тяжелых кованых ворот. Рехи не желал спрашивать, ведает ли старик, чем кормится верховный жрец и каков его истинный облик. Информация важна только тем, кто может что-то изменить. Вкитор наверняка все знал, если не хуже — управлял своим монстром. Поэтому Рехи молчал. Молчал, потому что никто из безвольных оболочек не заслуживал, чтобы обращаться к ним. Они давно умерли, разум их безвозвратно угас.

Призраки — вот, о чем предупреждала Лойэ, вот, как воплотился ее кошмар. Рехи постепенно учился отличать кукол Саата от «настоящих», мыслящих созданий. В тронном зале с каждым разом таких появлялось все меньше. Ведь Саат ел мозги прямо во время церемоний. Рехи наблюдал за ним, по-прежнему сидя на троне. Но место королей превратилось для него в пыточное кресло с шипами. Особенно, когда он впервые узрел, как перед всей толпой появился омерзительный монстр, протянувший жвала к голове очередного просителя с ласковыми словами:

— Присоединяйся к нам, брат.

Жвала сомкнулись, и армию культа пополнила очередная оболочка. Рехи с ужасом взирал на благоговейно замершую толпу, которая наслаждалась сладкой иллюзией, лживо сотканной из воспоминаний прошлых эпох.

Тогда лиловый жрец и правда благословлял на битву военачальников и утешал скорбящих. Рехи видел это урывками во снах, еще те эпизоды, когда город не взяли в кольцо осады. Лиловый тогда с печальной тревогой говорил слова молитв. Саат в точности повторял, но лишь одним голосом, его настоящие действия видел только Рехи. Черные линии не подчинялись ему, зато не наводили морок. Но от бессилия делалось еще хуже. Рехи отводил взгляд и сдавливал подлокотники, ожесточенно думая: «Напасть бы. Сожрать его. Но я уже пытался. Пытался и проиграл».

Саат действовал прилюдно и безнаказанно. Только на одной церемонии через несколько дней или недель случился еще более катастрофичный случай: кто-то из собравшихся прорвался взором сквозь иллюзии черных линий. Толпа просителей радостно замирала, наивно полагая, что вступление в культ — это лучшая доля для выбранного Саатом счастливчика. Кто-то открыто завидовал, кто-то просил принять их сыновей и дочерей. Рехи старался не вслушиваться, он видел, как несчастные глупцы ведут на убой собственных детей. Видел и ужасался, что Лойэ могла бы так же отдать их Натта. Если бы не Санара. Если бы не… полукровки. Рехи встрепенулся, когда негромкий шепот завороженной толпы прорезал обескураженный вопль:

— Эй, люди, эльфы! Вы не видите, что творится? Не видите, что он делает? Люди! Эльфы! Посмотрите! Вы… Вы не видите?!

Саат изменился в лице, жвала убрались от головы очередной жертвы, но толпа не заметила страшный облик. Случайный крик не вытащил их из обволакивающей лжи.

— Нечестивец! — прошипел Саат, выходя вперед и указывая на несчастного: — Полукровка! Людоед! Убить его!

Толпа разом обернулась и против нее остался один-единственный прижатый к стене парнишка. Между ним и Рехи пролегло целое море людского негодования, разлитое кровожадным монстром, который все не унимался:

— Разве вы не видите? Смотрите на меня! С нами Страж! Он исцеляет, он спасает!

— Я… Я не…

— Молчать, — шепнул Саат, и Рехи опутали черные линии, усаживая на трон и запечатывая рот. Но никто, разумеется, не заметил пленения Стража.

Черные линии вздыбились над толпой, как огромная шапка извержения над кратером огненной горы. И гнев обрушился жалящей лавой на случайного парня-полукровку, посмевшего увидеть правду. Эльфы и люди топтали и раздирали его, повалив на землю. Впивались зубами, царапали ногтями, кололи кинжалами. И каждый верил, что творит благое дело.