Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 21

— Это… Это… Это они повсюду! Это мы этим дышим! — заикаясь, воскликнул Рехи. Челюсть сводило, все тело корежила волна подступавшей паники.

Не сдвигаясь с места, он бессмысленно озирался, хватал ртом воздух и тут же с отвращением отплевывался, словно надеясь выкашлять то, что увидел мгновение назад. Слизь и шипы — это мерзкое сочетание на черных веревках, которые свешивались, наверное, с неба. Уж если такое под облаками, то над ними, вероятно, что-то еще более неприглядное.

— Для легких они безвредны, — спешно уверял Митрий, слегка усмехнувшись, и тут же погрустнел: — Но для всего мира…

Грязные «веревки» вновь мелькнули на мгновение, обрушив очередное гадливое ощущение, словно побывал в слюнявой пасти ящера, а то и в желудке рептилии. Еще один страх в копилку омерзения: лишь бы больше никогда не узреть эту картину, этот потаенный облик мироздания.

— Линии мира не всегда красивы. Особенно, когда кто-то добирается до них, калечит, разрывает, — вздохнул Митрий. Очевидно, что-то исправить он не умел. Так зачем вообще показывал? Хватало и других потрясений!

«Как корни зла, мир

Целый оплели. А ведь

Раньше сияли», — донесся эхом привычный второй поселенец сознания.

«Корни зла, да, приятель, ты, к ящерам трехногим, ужасно прав, похоже, похоже», — говорил, получается, сам с собой Рехи, постепенно справляясь с приступом трясучки. Воину нельзя поддаваться таким эмоциям, но что-то захлестнуло и обожгло, точно яд.

— Ну и зачем все это было? — храбрился воин пустыни, отмахиваясь от навязчивого ощущения присутствия этих посторонних и потусторонних сущностей вокруг. Что если живые существа тоже состояли из этих сплетений? Гадко, ужасно гадко — это чувство непривычно отвлекало от преследовавшего голода. Теперь каждую трапезу вспоминались бы эти хваленые «линии».

— «Зачем»? — казалось, Проводника заинтересовал простенький вопрос. — Тебе нужно быть готовым к встрече.

Ответ ничего не объяснял, Рехи все еще колотил озноб, отзывавшийся новой болью в ране на боку. Действие чудодейственной тряпицы прекращалось. Нет чудес.

— Я тебе ничего не должен. И никому!

Собственный голос срывался в рык, довольно высокий и жалкий, но неприветливый. Да и для чего вежливость? Проводник явно не собирался нормально помогать, а всякие полумеры и рассуждения никого не спасали.

— Что ж… Тогда просто послушай…

Митрий прошелся вокруг камня, заложив руки за спину, стряхивая с крыльев прах земной, но от того золото оперения не засияло ярче. Да и к лучшему. Рехи и так опасливо щурился, вспоминая, какой яркий свет исходил от Проводника при первой встрече.

— Опять! Я только что такого «наслушался»! — воскликнул Рехи, мрачно добавляя: — Такого, что есть теперь не смогу.

— Сможешь, — отмахнулся Митрий. — Твой голод верней сознания. Но только ли телесный? Ты ведь слышишь, как кто-то пробуждается в тебе, кто-то ждет своего часа. Голос в голове. Голод прошлого.

Рехи насторожился. Он слышал, конечно, он слышал, с рокового урагана расшифровал в слова извечный шум на периферии сознания. Что-то неосознанно сопровождало его всю жизнь: скрывалось ли в тенях глубоких пещер или поблескивало на острых когтях кровожадных ящеров; что-то неотступно следовало за ним, точно осколки чужой памяти. Другой бы сошел с ума, но Рехи просто не привык задумываться о чем-то сложнее еды и множества опасностей, подстерегавших в пустыне. Голос не мешал охотиться — и хватит с него внимания.

— Пусть ждет, не дождется.

— Посмотри на круг, — продолжал Митрий, отчего Рехи только больше закипал, хотелось уже двинуться дальше, гордо пройти мимо. Но рисунки на песке мерцали синим свечением, образуя неразборчивые узоры. Что-то подсказывало, будто в них скрыт ответ, но к этой тайне не существовало ответа.

Рехи не любил головоломки. Помнится, Здоровяк отлично придумывал затейливые загадки, построенные на иносказаниях. Вот так сидел в шатре в круге их маленькой стаи да морочил всем головы. Лойэ обычно хлопала глазами, но временами отгадывала. Рехи в боях отличался смекалкой, умел направить свой небольшой отряд, но скрытых смыслов и символов никогда не понимал. Поэтому Здоровяк, басисто смеясь, вечно ставил самопровозглашенного вожака в глупую ситуацию на этих сборищах любителей отгадывать простые вещи, запрятанные под сложным саркофагом. Как линии мира… Не думать бы о них, лишь бы не думать о них! Лучше воспоминания.

Да, все же веселые были времена когда-то, редкие мгновения затишья. Наверное, повезло Здоровяку погибнуть в деревне врагов, а не во время урагана стать добычей ящеров. Рехи горько усмехнулся: да уж, дожили, уже радовались тому, что кто-то погиб лучше других. Его-то теперь носил только ветер, и словно поднимали его крылья Проводника. Все дальше и дальше. В никуда.

— Их было Двенадцать и еще один, — объяснял Митрий, указывая на свои чертежи. — Это сделал я… мы. Мы дали им силу, чтобы они несли во все миры добро, чтобы предупреждали зло.

— Что для тебя добро-то? — поморщился Рехи. — Вон для людоедов добро — это нажраться эльфятины. Ну, а для нас… напиться крови людоедов. Покувыркаться с кем получится. И на боковую — вот и добро. Вот и счастье.

Простая истина, казалось бы, больше и правда ничего не интересовало и не существовало. Или уже не совсем так. Но хотелось ввернуть что-то в пику напыщенной благостности Митрия. Впрочем, его тоже отмечала скорбь: в правом крыле померкло еще одно перо, осталось черным пятном.

— Мы хотели предупреждать любое зло, но… да, мы ошиблись. Мы хотели отнять свободу выбора, — сокрушенно продолжал Митрий, низко опуская голову. — Впрочем, лучше ли вам с такой свободой?

— Лучше. Оправдываться не перед кем и нечем: сам натворил — сам отвечай. У пустыни цена ошибки — жизнь.

Рехи пошатывался, но упрямо стоял. Шел какой-то словесный поединок: совсем не то искусство, в котором удалось преуспеть, но казалось важным выстоять и в нем, показать свой взгляд на мир. Бессмысленно, но он пока не придумал, куда направиться в своем пути. А так хотя бы не давила гнетущая тишина неизвестности.

— Мы хотели установить великое царство добра на земле, во всех мирах. Рай без насилия и боли.

— И без стремлений. Ничего, сами разберемся, — отмахнулся Рехи, опираясь о валун, на котором чуть раньше сидел Проводник. — И опять никаких ответов. Да как же… снизойдут они до нас…

Разговор заходил в тупик, получалось сдавленно бормотание себе под нос. Глаза слипались, и все больше подрагивали колени.

— Да не даст он ответов, — внезапно раздался знакомый голос. — Митрий никогда их не дает, только обещания.

— Тебя еще не хватало… — охнул Рехи и обернулся: шагах в десяти за спиной стоял Сумеречный Эльф. Конечно, убежишь разве от такого! Надоело чувствовать себя камнем, что несется по злой воле рока с самой вершины на дно пропасти без права решать свою судьбу.

«На убой меня готовят? В жертву принести хотят?» — гадал Рехи, вспоминая рассказы о старинных культах, которые нашли отклик в черных сердцах людоедов. Порой пойманных не просто так съедали, а обвешивали всякими побрякушками, окуривали пахучим дымом, приговаривая какую-то бессмыслицу. Поедали «избранного» точно так же, как и всех, жадно впиваясь зубами в жесткое мясо, но утверждали, будто все это во славу каких-то духов-богов. Эльфы-то не верили ни во что, так честнее. Старики рассказывали, что потеряли свою веру с началом Падения. «Да, точно… неужели явились ко мне эти самые древние духи-боги?» — устрашился Рехи, когда Сумеречный нехотя стряхивал свежую кровь со стального клинка. Завидное все-таки оружие с горящими письменами, напоминавшими чем-то рисунки на песке.

— Скажи ему короче: после неудачи с кругом Двенадцати вы наштамповали единицы поменьше, — ухмыльнулся недобро Сумеречный, но обращался к притихшему Митрию. — Для более мелких «поручений» с более слабой силой. Но опять же все пошло наперекосяк. Нет? М-м-м?

— Что ты тут забыл? — недовольно вздрогнул Митрий, уходя от ответа. — Ты мог освободиться, мог раньше и проще… Зачем вообще попал в ту проклятую деревню? Зачем позволил себя избить? Для тебя все игра?