Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 22

— Смотрел людей и на людей. Да-а-а… Не всякий мир достоин спасения.

— Всякий.

— Уйдите от меня, оставьте в покое, — прошептал Рехи, решительно разворачиваясь. Пусть хоть в спину бьют! Лишь бы не оставаться рядом с этими безумцами.

Он сосредоточился на поскрипывании песка под ногами. Как и требовал Проводник: только песок, больше ничего, совсем ничего. А там нашлась бы надежная холодная пещера, там бы отлежался. И пошел бы дальше. Из раны уже не сочилась кровь. Только бы не напороться на очередных дикарей или ящеров — и уже нормально.

— Рехи! Постой… — слабо возразил откуда-то издалека Митрий.

— Что ты его останавливаешь? Он идет туда же, куда и мы. Только что мы там будем делать? Все мы. У тебя ведь тоже нет плана, — язвительно хмыкнул Сумеречный.

— Но я нашел Рехи.

— И он тебе не рад.

«Имя мое откуда-то знают. Ну, нашел ты меня! Лучше бы не находил».

Мысли ударялись в виски, перекатывались от затылка ко лбу сжимающим обручем. Но ноги еще куда-то несли, и Рехи шел. Сначала он опасался, что Проводник и Сумеречный будут его преследовать, но они остались позади и вскоре скрылись за грядой валунов. Он двигался наугад, как всегда, тянул воздух, опасаясь наткнуться на хищников или людей — обоих всегда сопровождал удушливый смрад. Но обоняние щекотал только тяжелый пепел.

«Камни истлели

В пожарище горестном.

Мир обезлюдел.

Камни плакали,

В прах земной обратились

От злобы людской», — распевал отстраненный голос, та самая «единица поменьше». Нашелся бы толк от нее, сила какая-нибудь, как в сказках для маленьких. Там вечно рассказывали про великих героев, которые спасали мир или даже миры. Но что-то никто не спешил приходить и вытаскивать их всех из этого вечного бессмысленного кружения в плену голода и страха. Он поселился где-то под сердцем воспоминаниям о склизких «линиях мира». Рехи даже посмотрел на пальцы: нет, никакой слизи, ни следа.

«Ладно, не знаю, что это. От мыслей проще сдохнуть, а мне надо идти», — твердил он себе с завидным упрямством. Снова единственным спутником сделалась давящая тишина. Где-то издалека доносился гул камнепада, напоминавший утробный рев гигантской твари. Что если вдали ждало неизвестное огромное зверье? Голодное, как и все.

Но огорчаться грядущими бедами долго не удалось: в дымный воздух вклинился едва уловимый запах живого существа. Рехи тут же схватился за клинок, новый клык, заполученный в бою. Тряпка уже прилипла к ране, прижимать не приходилось, только сил на очередной поединок совсем не оставалось. У всех есть свой предел.

— Опять ты… — безысходно выдохнул Рехи. Он ожидал от себя любой реакции: злости, негодования, хоть радости, но усталость соскоблила все чувства. Перед ним предстала Лойэ, выскользнула из-за валунов, очевидно, до того скрываясь, выслеживая возможную добычу.

— Ага. И опять ты! — недобро хохотнула Лойэ. Она выглядела тоже довольно потрепанной и измученной: туника из шкуры ящера светилась дырами, сквозь одну временами просвечивала правая грудь; кровоподтеки и ссадины испещрили руки и лицо, волосы спеклись от крови, она же забрызгала впавшие щеки, но явно чужая, как вскоре догадался Рехи. При Лойэ обнаружился ее же старый клинок. Неужели ей удалось как-то спастись от отряда? Скрылась? Сбежала? Сражалась? Ах да, она же бросила, предала. Но все это воспринималось каким-то далеким и малозначительным. Перед глазами болезненно стояли сплетения линий, словно не осталось чего-то более важного.

— Что с тобой сделали людоеды? — спросил Рехи, сражаться с Лойэ больше не хотелось, злиться он устал, ненавидеть не хотелось.

— Ты в плен к ним попал, что ли? — Лойэ горделиво подбоченилась.

— Да.

— Слабак, я от них отбилась, — бросила с небрежной гордостью Лойэ. — Эй! Ну ты чего? Рехи! Рехи! Рехи!

Лойэ затараторила с суетливым беспокойством, врагов так не зовут. Рехи уже не слышал, почему и зачем к нему обращаются: силы дошли до предела, до какой-то роковой черты, словно эта встреча выбила последние капли выносливости. Он устал сражаться с собственными противоречиями. Все-таки он любил Лойэ, по крайней мере, не представлял, что однажды придется убить ее. Нет уж! Ни за что. Он уже определился, стоял на своем, даже если по факту падал.

Глупо и бессмысленно хрупкое тело вновь теряло сознание, оставляя себя на милость то ли подруге, то ли врагу. Над головой несколько мгновений маячило черное-пречерное небо, пронизанное красными жилками. Дальше все провалилось в пустоту.

«Расцвети, древо,

В тебе еще сок жизни:

Путь не закончен», — на прощанье пропел очередной безумец, словно сидел где-то на краю пропасти, болтал беззаботно ногами, рассматривая смерть сквозь неизбежность жизни. Конец? Финал всех страданий? Без решительного удара? Без великих битв? Не всем уходить красиво. Но как же не хотелось умирать!

— Больно же! — вскинулся Рехи. Что-то пронзило припухший левый бок, не клинок, а что-то маленькое и острое. По ощущениям напоминало волос в горле или шип под ногтем: терпимо, но выматывающе неприятно.

— Не дергайся! Так лечились в прежние времена, — донесся знакомый голос, и сильные женские руки настойчиво прижали плечи обратно к земле. Рехи часто заморгал, озираясь вокруг. Оказалось, лежал в какой-то пещере, со сталактитов во тьме капала вода, перешептывалась невидимым ручейком. Все-таки Лойэ не добила, даже оттянула в убежище. Как странно и великодушно с ее стороны. В ней открывались все новые и новые черты. Раньше-то она воспринималась просто девчонкой из отряда, развлечением, временами обузой. Теперь стала последним выжившим их деревни, последним знакомым эльфом в этом огромном мире. Теперь еще и пыталась лечить. В руках она держала тонкую иголку и нитку, и упрямо тыкала этим приспособлением в рану Рехи.

— Как лечились? Откуда ты знаешь? — возмутился он, не слишком-то доверяя такому врачеванию. Сама же пырнула, теперь исправляла. Вот только Рехи не считал себя одеждой, с починкой которой так ловко управлялась Лойэ в деревне.

— От одной старухи научилась. Она отца штопала… — Лойэ болезненно запнулась: — Но он все равно умер. Иголку с собой из деревни утащила, всегда с собой носила.

— Она не говорила, что от гнили в ранах умирали? — припомнил метавшихся в бреду раненых Рехи, отца Лойэ в том числе. Стало жутко. Порой они возвращались с победными улыбками на лицах, бодрые, лишь немного обескровленные. Но через пару смен красных сумерек поникали, впадали в бредовые видения и мучительно умирали с почерневшими губами и пеной у рта.

— В незашитых тоже. Ничего, вроде бы промыли, — пожала плечами Лойэ, кивая на водицу, стекавшую со сталактитов. — Все равно мы безнадежные странники.

— Но умирать-то я так не планирую!

— Молчи и не мешай! Мне самой страшно, я ж первый раз.

Рехи морщился, но терпел. По счастью, стежков пришлось делать немного, хотя края воспаленной кожи и плоти стягивались неохотно, причиняя страдания. Какое-то время пришлось молчать, сжимать зубы, чтобы не заорать в голос.

— Безнадежные странники, — протянул Рехи, бессильно выдыхая, когда все закончилось, уставившись в потолок пещеры. — Мы можем остановиться.

Почему-то вновь полезли глупые видения, как они с Лойэ прямо в этой пещере основывают новое поселение. Место казалось подходящим: темным, закрытым от ветра. В узкий лаз входа не протиснулись бы незваные гости.

— Где? И как? — оборвала пространные раздумья Лойэ, словно вновь возвращая на тропу бессмысленных скитаний. Рядом с ней порой невыносимо хотелось создать, построить собственный дом, но она раз за разом отвергала несмелые идеи.

— Поищем новую деревню эльфов, — предложил Рехи, морщась, пока Лойэ завершала свою работу. Справилась она неплохо и быстро, словно и правда воспринимала испещренную шрамами кожу эльфа как латанную-перелатанную одежду.

— Нас не примут, — отмахнулась упрямая девушка. — Здесь деревень эльфов почти не осталось.

— В Долине Черного Песка еще могут быть, — предположил Рехи.