Кухарка (СИ) - Великанова Наталия Александровна - Страница 36

Отвернувшись, Леська затряслась в ознобе. Ей надо вернуться на кухню, надо заняться своими делами. Она хотела только одного: пусть вечеринка скорее закончится, и она сможет попасть домой, к своей дочери, чтобы обнять её и уверить, что любит её больше всего на свете, что никакая сила не оторвёт их друг от друга. Обнять и забыть, наконец, этот вечер, этих людей и треволнения, вызванные в душе.

Она медленно повернула голову, стараясь отыскать опору хотя бы в чём-то. Почему все эти люди не помогут маленькому ребёнку? Кто-то равнодушен: продолжает потягивать вино; кто-то молчит; кто-то с осуждением воззрился на малютку. Ни одного понимающего взгляда. Застывший силуэт Фёдора, словно он борется сам с собой. “Нельзя так трястись, — подумала Леська, — уходи отсюда! — на неё накатывал гнев, которого она не могла сдержать, — молчи, — велела она себе, — иди спокойно, уходи отсюда”.

Она пошла к двери, очень медленно, осторожно. Услышав новый всхлип-стон, остановилась. Если ты не мать ребёнка, чем отвлечь его, и одновременно не привести его отца в ярость?

32

И каждый день как на войне,

Бесконечные попытки применить свой гнев,

Примирить врагов мне, возможно по такой погоде,

Остается гордо лицезреть, как ты уходишь.

Поломанные. “Та сторона”

Леська вышла вперёд:

— Позвольте я?

Среди яростного детского плача, её голоса почти не было слышно.

— Ей пора отправляться спать!

Леська была абсолютно согласна, но чтобы девочка нормально легла спать, ей нужно спокойное завершение вечера. Она, Леська, собиралась об этом позаботиться. Она протянула вперёд два сжатых кулачка.

— Что выбираешь? — и тут же, не дожидаясь ответа, открыла ладони. На левой лежала большая блестящая монета.

Все дети замирают от фокусов. Саша шумно, с надрывом выдохнула. Несмело посмотрела на неё, спрашивая, можно ли взять? Леська молча помотала головой. Опять сжала руки. Снова открыла: ладони были пусты. Потянулась и вытащила монету из-за уха малютки.

Фёдор повернулся к ним спиной, словно бы загораживая ребёнка и опустившуюся на колени девушку от гнева отца. Миролюбиво обнял его за плечи, — Женщины разберутся с этим! Пойдём, выпьем! Сейчас уже десерт принесут.

Леська нашла глазами Мишку. “Торт”, — прошептала ему одними губами..

Слёзы уже высохли. Их место заняло любопытство. Это было элементарно. Срабатывало абсолютно со всеми детьми. Почему же другие взрослые этого не видели? Или видели, но не хотели делать? Считали, что сломать, сделать ребёнка удобным, важнее его счастья?

Леська опустила руку в карман фартука. Вот уже на ладони маленький бумажный пароход. Покачала кистью, как будто это было море.

— Поплыли, — она пристроила пароход на руке Саши. Та несмело зашевелилась, изображая волны. У Леськи же на пальцах уже играла лодочка.

И они поплыли: обошли вокруг некоторых гостей, пробежались по веранде, поднялись наверх, спустили кораблики по перилам и опять поднялись наверх, разыскали в детской карандаши, разукрасили свои кораблики, поболтали и, наверное, было не так уж много времени, когда в детской появилась Ксения, чтобы как раз помочь своей дочери уснуть спокойным сном.

“Спасибо”, — прошептала она Леське одними губами.

Леська устало улыбнулась. Наконец-то день подошёл к логическому завершению. Большая часть её работы была выполнена. Она прикрыла дверь в детскую и устало опустила плечи. Последний час она много думала, несмотря на то, что сама была занята многими делами: читала Саше книжку, помогала переодевать ей пижаму и складывать игрушки. Она словно знала, как и что правильно делать, но не делала этого, потому что мозг её был загружен другой информацией.

Она так старалась сделать свою жизнь достойной его. Старалась подняться из грязи. Вылезти к свету чистоты, к утреннему солнцу. Старалась вдохнуть рассвет во всё, что делала. Не потому, что мечтала встретить его. Нет. Ради памяти. Ради тех дней, которые у них были. Ради ребёнка, которого они сделали. Ради себя.

А теперь оказывается, ему ничего такого не было нужно. Он её старания не только не оценил, он их даже не заметил. О, как она была рада возиться с Сашей, вместо того, чтобы купаться в его злобных взглядах, да наблюдать за воркованием с невестой!

Забыть о нём. Вырвать из сердца и идти своей дорогой не оглядываясь на прошлое. Она ведь могла это сделать? Она уже и не помнила себя, свою жизнь без попыток не думать о нём. Она ведь не относилась к тем особам, которые кладут жизнь на алтарь любви за мужчину, который им не принадлежит?

Иногда, конечно, устав, как и всякая женщина, мечтала о мужчине, который пришёл и окутал бы её теплом, решил бы все проблемы. Однако со временем, она оставила это. У неё было свое дело, и не было времени чувствовать боль, во всяком случае, часто.

Леська оторвалась от стены, медленно направилась к лестнице. Ещё совсем немного осталось, наверное, меньше двух часов и она будет совсем свободна. Навсегда уйдёт из дома, который причинил ей такую боль.

33

И дёрнул чёрт выпалить в ответ,

Что твой просчёт не будет прощён.

Потом ещё и ещё.

Двуличная дура: ну, и где твоя вера?

Ну и где моя планка?

Поломанные. “Та сторона”

Фёдор молча разглядывал девушку. Гордую осанку подчеркивала прямая, чёткая линия плеч, хотя он видел, как трудно ей скрывать усталость. Плечи, казалось, удерживало лишь усилие воли. Глаза её были чересчур внимательными и строгими: ничто не смягчало её взгляд. Весь её облик раздражал его, поскольку никак не отпускал его внимание. Это рушило в его сознании все цитадели, все стены, построенные ещё много лет назад.

Почему её улыбки, волнение, дрожь пальцев оказались ложью? Грязной ложью! Почему? Он собирался потребовать объяснений! Чёрт подери, он собирался вытрясти из неё все объяснения, мыслимые и немыслимые, которые она только сможет дать! А если потребуется, то и выбить! Ярость, рождённая сознанием собственной правоты, требовала выхода.

Он не мог в своём воспалённом измученном воображении пока представить всех тех изощрённых пыток, которые хотел к ней применить. Последние несколько часов он изо всех сил сдерживал рвущейся наружу гнев, заставлял себя сидеть смирно, пить вино, разжимать челюсти и говорить.

Она, конечно, молодец, что помогла с Сашкой, пока Ксению отвлекла свекровь, но это только подогрело его бешенство. Ещё бы ей не уметь обращаться с детьми!

— Кухарка, куда это ты собралась?

Леська замерла. Почему этот голос всегда для неё так много значил? Почему она просто не могла пройти мимо, услышав его? Почему не могла не остановиться? Почему он вибрировал внутри неё, как вибрируют струны брошенной гитары? Почему она не могла научиться быть равнодушной к нему?

Леська медленно обернулась.

Фёдор казался стальным и непреклонным сразу — тёмный силуэт застыл в проходе, как необычная гротескная фигура. Они стояли одни в длинном коридоре, освещенном маленькими бра по правую и левую сторону от Фёдора. От этого его фигура казалась грозной, а тени, отбрасываемые картинами, вазами и комодом, — непрошенными гостями. Его лицо в полумраке приобрело какую-то особую тревожность, которой раньше Леська не замечала. Она напомнила себе, что несмотря на искажённые размеры, он оставался тем же неумолимым противником. Человеком, которого ей стоит опасаться, в руки которого она не должна угодить ни в коем случае.

— Господин что-то желает? — монотонно-холодным голосом произнесла она, надевая на лицо маску прислуги. Да, больнее всего делать вид, что не больно.

Он медленно повёл головой. Как бык, готовый броситься на тореадора.

Леська едва заметно выдохнула, борясь с оцепенением. Ей казалось, что она в этом доме уже очень и очень давно. Как будто в поезде. Чем дальше и больше она здесь находилась, тем больше ей хотелось попасть домой. В тёплый уют собственной комнаты, забросанный Маськиными заколками, обрезками цветной бумаги и фломастерами.