На пересечении (СИ) - Шерола Дикон - Страница 38

— Все хорошо, — Найалла кокетливо опустила глаза. — Я окончательно поправилась. Жаль, праздник уже случился, и мне так и не довелось его посетить. Хорошо, что хоть доктор Эристель смог посмотреть выступления наших талантливых горожан, сидя в удобной ложе.

— Я устрою для вас тысячу праздников, — губы молодого Кальонь тронула нежная улыбка, и щеки девушки вновь заалели.

Родон воспринял это восклицание снисходительно, а Арайа и вовсе чуть нахмурилась. Элубио она величала за глаза не иначе как павлином, причем глиняным, так как юноша представлялся ей абсолютно пустым. Девочке постоянно казалось, что она наблюдает за актером, который каждый свой жест делает для того, чтобы привлечь к себе внимание. Речь Элубио звучала так, словно ее написали заранее, а улыбка сверкала настолько приторно, что однажды Арайа даже поинтересовалась у отца, почему на зубы юного Кальонь до сих пор не слетелись все мухи Южных Земель. Если доктор Эристель в ее глазах притворялся потому, что так того требует этикет, то Элубио — чтобы расположить к себе как можно больше людей.

Но вот молодой гость вновь обратился к Эристелю, ласково улыбаясь, но при этом его тон сделался подчеркнуто снисходительным:

— Наверное, здесь вам приходится тяжело. Южане не любят замкнутых и молчаливых людей, и я не раз слышал, что вас здесь считают странным. На севере вы наверняка были неприметны и, если можно так выразиться, безымянным, судя по распространенности вашего имени. Например, мое имя — единственное в своем роде, и никто не имеет права давать его новорожденным, пока я жив. Я являюсь первым носителем этого имени, и только в мою честь родители могут называть им своих детей.

— Потрясающе, — прокомментировал Эристель с долей иронии, отчего Элубио сразу почувствовал себя уязвленным.

— Вот именно, что потрясающе, — с вызовом ответил он. — Редко кто может похвастаться тем, что его имя войдет в историю Южных Земель.

— И впрямь, обычно в историю входят достижения, — не удержалась Арайа, за что отец строго на нее посмотрел, а Найалла и вовсе наступила сестре на ногу.

— Расскажите, как поживают ваши почтенные матушка и отец? Здоровы ли? Не собираются ли погостить в нашем городе? — старшая Двельтонь попыталась спасти ситуацию, благо Элубио немедленно улыбнулся и принялся рассказывать о том, что происходит в его семье.

Доктор Клифаир слушал этот разговор вполуха, больше думая о том, зачем вообще приехал сюда этот хвастливый плут. Мысли о том, что явился Элубио сюда не просто пообщаться, не покидали его с самого начала, поэтому, когда разговор внезапно перешел к семье Окроэ, он ничуть не удивился.

— Мои колдуны могут хоть сегодня вычислить того, кто последним пользовался черным предметом, — теперь голос Элубио зазвучал холоднее. — Давайте после ужина проведем ритуал и выясним, что к чему. Полагаю, никому из присутствующих нечего опасаться, поэтому к чему отлагательства?

— Тем не менее я бы предпочел проводить подобные ритуалы днем, — ответил Двельтонь. — Вы устали с дороги, да и я сам уже не прочь отправиться в постель.

— Это не займет много времени, — настаивал Элубио.

Однако Родон остался непреклонен. В итоге молодой Кальонь выдавил из себя подобие улыбки и продолжал ужин уже молча.

В комнате повисло неприятное молчание. Хозяин замка не мог не замечать недовольства со стороны своего гостя и его колдунов. И всё же не хотел признаваться себе в том, что он попросту боится услышать ту правду, которая может ему не понравиться.

Утро началось с небольшого дождика, который будто бы случайно высыпался из тучи, как из прохудившегося мешка. Юг, обычно скупой на любое проявление осадков, сегодня расщедрился, отчего деревья выглядели глянцево-зелеными, словно их только что покрасили. В неровностях дорог собрались небольшие лужи, в которые так и норовили наступить неугомонные дети, а женщинам приходилось придерживать юбки, чтобы подол не превратился в мокрое месиво. В воздухе пахло свежестью, пыль, притоптанная влагой, улеглась, а сам город казался умытым и сияющим.

Элестиа Гамель как раз хозяйничала на кухне, когда в комнату вошел Инхир. Выглядел ее супруг не лучшим образом, так как к полуночи успел опустошить едва ли не все запасы виноградной настойки, хранившейся в доме. Его рыжие волосы были еще спутаны после сна, а на теле красовалась все та же вчерашняя рубашка, в которой он завалился в постель.

— Извини за вчерашнее, — произнес он, наливая в стакан холодной воды. — Мне жаль, что вчера тебе пришлось лицезреть пьяную свинью, которая не в состоянии ни говорить, ни уж тем более думать.

— Мне повезло, что мой супруг в отличие от большинства предпочитает завалиться спать, нежели дебоширить на улице, — ответила женщина и чуть улыбнулась уголком губ.

Элестии недавно исполнилось тридцать девять лет, однако выглядела она довольно молодо, отчего люди не давали ей и тридцати. Она была высокой и худенькой, с выразительными карими глазами, смуглой кожей и темными длинными волосами. Некоторые друзья Инхира подтрунивали над ним, мол, совершенно не кормит жену, хотя сам уже в области живота отрастил небольшие запасы.

Надо признаться, Гамель гордился своей супругой: она была красива, умна и умела вести себя в обществе, не имея при этом никакого образования. Элестиа даже читала с трудом, но, глядя на нее, Родон Двельтонь как-то сказал Инхиру, что можно знать дюжину языков, арифметику и даже какие-то заклинания, но при этом оставаться дураком, а можно быть сдержанным, внимательным и чутким, и от этого быть самым мудрым человеком на земле.

До того, как Инхир сделался начальником стражи, Элестиа работала ткачихой, но нынешнее жалованье супруга позволило ей оставить свое прежнее занятие и заниматься только хозяйством. Свободное время госпожа Гамель любила проводить у Овераны Симь, где обучалась искусству шитья. Обе женщины были подругами, и, если Амбридия Бокл и Матильда Жикирь являли собой лишь подобие этого слова, то дружба Элестии и Овераны основывалась на искренней симпатии. До сегодняшнего дня.

Этим утром, встретившись на рыночной площади, госпожа Симь отвела взгляд, сделав вид, что не слышит приветствия подруги. Так же повели себя Сантария Крэвель, Дарайа Ливард, Жаок Джиль и, что особенно поразило Элестию, Колокольчик, который своей болтливостью мог замучить до смерти даже глухого. Заглянув в лавку пекаря, женщина заметила, как поспешно от нее отвернулась пожилая госпожа Саторг, а сам Ронди быстро вручил Элестии буханку хлеба и бросился к другому покупателю. Обычно этот мужчина был приветлив и улыбчив, но сегодня город словно подменили. Казалось, дождик смыл маски с лиц некоторых горожан, отчего взгляд их сделался холодным, а улыбка — натянутой.

Элестиа покинула рыночную площадь в спешке, чувствуя, как ее охватывает дрожь. Когда Гамель нервничала, она не могла скрывать свои эмоции, поэтому предпочла поскорее скрыться за стенами собственного дома. Женщина прекрасно понимала, чем вызвана такая перемена, и теперь, дождавшись на кухне своего супруга, решила поговорить с ним за завтраком начистоту. Благо Инхир первым начал этот неприятный разговор.

— Что говорят в городе? — тихо поинтересовался он и, отщипнув кусок теплой лепешки, отправил его в рот.

— Всякое, — уклончиво ответила Элестиа. Но от мужа не укрылась перемена в ее лице. Женщина опустила глаза, не выдержав пронзительного взгляда голубых глаз Инхира.

— Тебя кто-то обидел? — в голосе Гамеля послышались металлические нотки, и Элестиа тут же поспешила разубедить его.

— Напротив, все подчеркнуто вежливы. Однако в глаза никто не глядит, словно я ведьма какая-то. Раньше мне прогулка по рыночной площади была в радость, а сегодня я бежала, не смея оглянуться. Мои подруги не пожелали приветствовать меня. Сделали вид, что не услышали моего голоса. Даже пекарь, казалось, стремился поскорее отделаться, хотя в ту минуту из посетителей у него были только я да госпожа Саторг.