Нежность в хрустальных туфельках (СИ) - Субботина Айя - Страница 28

— Ленский, светло на улице… — Зачем я сказала это вслух?!

Он вдруг останавливается, садится на корточки на пол и смотрит на меня так, будто я вдруг заговорила на китайском.

У меня никогда не было секса днем. Ни разу в жизни. Потому что муж всегда приходил поздно, мы ложились в постель, он «очень ответственно» исполнял супружеский долг, получал свою порцию снотворного и спокойно засыпал. Для меня секс днем — это та еще экзотика. И вот сейчас мне уже по-настоящему стыдно, потому что для Дани больше не секрет, что ему досталась не резвая раскованная женщина, а бревнышко.

— Вообще я собирался защекотать тебя до криков «Пощади!», — выдает он свой коварный план, и я прикрываю лицо ладонью. — Потом бы мы посмотрели что-то по телеку, занялись тем, что обычно делают парочки, а потом уже был бы секс. Но не потому, что на улице еще не темно, а потому что мне хочется именно такую последовательность.

Удивительно, что диван подо мной до сих пор не плавится, потому что теперь я горю вся.

— Все, Колючка, поднимай свою симпатичную попку — мы идем гулять.

Я, не отрывая ладоней от лица, киваю и практически вслепую иду к шкафу, чтобы взять удобные ежедневные вещи. Прячусь в ванной, переодеваюсь. Когда выхожу, то натыкаюсь на звуки льющейся воды. Застаю Ленского за мытьем чашек. Он оценивает мой вид и присвистывает. Кажется, он впервые видит меня не в костюме, а в джинсах и простом свитере под горло.

И мы в самом деле идем гулять. Я живу в прямом смысле у черта на рогах, а в шапке с большим помпоном, которую точно не одеваю на каждый день, даже сама себя не узнаю в зеркале. Даня уверенно берет меня за руку, и мы просто идем по дорожке, подбрасывая снег ногами. Потом заглядываем в супермаркет, и Даня важно интересуется, что бы я хотела на ужин. Чувствую себя дикаркой, которую вывезли в мир Настоящих мужчин с Острова под названием «Все всегда сама». Говорю, что мне без разницы и по довольному лицу Ленского видно, что ему нравится решать самому. Книгоед.нет

Пару раз мне кажется, что на нас оглядываются случайные покупатели, но это все совершенно незнакомые люди. Не то, чтобы я совсем расслабилась, но пытаюсь получить немножко удовольствия от простых вещей. Незаметно для себя, все время поглядываю на Даню: как он хмурится, когда выбирает сливки, как хитро щурит глаза, выбирая из корзинки мандарины.

Потом мы, как две улитки, идем домой. Даня рассказывает, что собирается поступать на финансы, учится на индивидуальном и с первого курса быть на стажировке у отца. Даже с гордостью говорит, что его возьмут на самую рядовую должность. Для него важно доказать отцу, что он может. Я пытаюсь гнать от себя мысли, в которых его родители узнают о связи сына со взрослой женщиной, потому что заранее ненавижу себя за все последствия.

Дома мы по очереди идем в душ, потом Ленский командует:

— Я готовлю ужин, ты — делаешь свою работу. — А когда приношу свои тетради и письменные принадлежности, озадаченно хмурится: — Почему не на ноуте? Снова что-то не работает?

— Ноут остался у му… — Я очень вовремя сжимаю губы, мысленно перевожу дыхание, и исправляю: — В общем, ноута нет.

Даня снова хмурится, пытается что-то сказать, но я успеваю его остановить:

— Давай не будем. Пожалуйста.

Ему эта идея явно не по душе, но он все-таки соглашается.

Пока я пишу конспекты и готовлю макет презентации (я смогу сделать ее в компьютерном классе), Ленский готовит салат, пасту и даже грибы в сливочно-сырном соусе. Наверное, у меня слишком огромные глаза в тот момент, когда он выставляет все это на стол, потому что мой шеф-повар снова громко хохочет.

Мы ужинам и как-то незаметно начинаем делать то, что делают все парочки, когда им хорошо вдвоем: кормим друг друга с ложки, воруем еду, устраиваем рыцарский турнир за последний гриб.

Когда у Дани звонит телефон и он отвечает: «Привет, ма», я сглатываю. Порываюсь уйти, чтобы не мешать его разговору, но он укладывает ладонь мне на колено, практически прижимая к стулу. Говорит, что у него все в порядке, что он не придет ночевать домой, но твердо говорит: «Это мое личное дело где и с кем». Тянет меня за руку, вынуждает встать рядом, удерживая телефон плечом. Заводит обе ладони мне на ягодицы, выразительно дает понять, что хочет, чтобы я села на стол перед ним.

«Ленский!» — беззвучно, одними губами возмущаюсь я.

— Я позвоню утром, ма, — говорит он, одновременно практически силой сажая меня перед собой. Заводит корпус между моими раздвинутыми ногами и плотоядно улыбается, в ответ на мои попытки вырваться на свободу. — Не переживай, я в хорошей компании.

Отключает разговор, небрежно бросает телефон на стол и смотрит на меня теперь уже снизу-вверх.

— Заметь, Колючка, я не сказал ни слова неправды. — Сжимает пальцы у меня на коленях, не торопясь скользит ладонями вверх, и останавливается только когда подбирается к развилке у меня между ног.

Я слишком громко вздыхаю.

Он еще ничего не сделал, а у меня сердце колотится, словно его поместили между медными тарелками механического зайца.

— Ты должна мне свой вид без лифчика, Колючка. — Озорство напрочь испаряется из его голоса. Интонации становятся тягучими, низкими, с выразительными приказными нотками. — Подними руки.

И я послушно делаю, как он хочет.

Теперь я знаю, что предвкушение секса очень даже может свести с ума.

Я не хотел торопиться, а это вообще на меня нее похоже. Обычно, если девочка не ломается и у нас все по взаимному, то нет смысла иметь друг другу мозг — можно сразу переходить к делу.

Но после того, как Колючка испугалась, что мы можем устроить секс посреди бела дня, я кое-что начал понимать. Например, что хоть она старше и замужем (была!), и по всей логике вещей должна быть опытной, это ни фига не так.

И это настолько классно, что удержаться от секса и не взять ее прямо в тот момент — это просто подвиг моего терпения.

Следующим после ужина в моем личном списке был фильм и долгая прелюдия, чтобы она расслабилась. Но пока я говорю с матерью по телефону, Колючка так выразительно краснеет и испуганно сопит, что мой несчастный член практически в полный голос орет, чтобы я перестал травить нас обоих. Ну и на «сладкое»: я прошу поднять руки — и Варя слушается.

Я не романтик, но это просто выше пределов всякого терпения — ее розовые щеки, когда стаскиваю с нее домашнюю футболку с длинными рукавами, и она остается в одном белом лифчике. Дергается, чтобы прикрыться руками, но я быстрее — сжимаю ее запястья и мягко, но настойчиво завожу их ей за спину, прижимая к столу.

— Круче, чем фотка, — озвучиваю самую приличную из множества мыслей.

На самом деле я готов кончить только от вида ее небольших холмиков под простыми полумесяцами белого хлопка. И с моей выдержкой совсем туго, когда Колючка замечает мой взгляд и начинает часто дышать.

— Держись за стол, детка. — Отпускаю ее запястья и несколько секунд жду утвердительного кивка.

Цепляю пальцами бретели, спускаю по ее узким плечам. Колючка сидит на столе и сейчас ее грудь прямо на уровне моих глаз. Притрагиваюсь губами к ямке под шеей, с трудом сдерживаюсь, чтобы не пометить засосом кожу с капельками веснушек. В другой раз — обязательно.

Колючка расслабляется, потому что это едва ли не чистое целомудрие, и я коварно пользуюсь моментом: рывком тяну лифчик вниз. Она охает, я тяжело сглатываю:

— Блядь…

У нее красивая маленькая грудь с тугими и припухшими вишневыми сосками. Рот наполняется слюной от желания, а мурашки у нее на коже вдребезги разбивают остатки терпения. Накрываю ее грудь ладонями, поглаживаю большими пальцами колючки сосков.

— Даня…

Закрывает глаза, не выдерживая моего взгляда. Очевидно, там огромными буквами написаны все подробности, в которых я собираюсь засадить ей по самые яйца. Концентрированная порнография — так бы я это назвал.

Поднимаюсь, нависаю над ней, вынуждая откинуться назад.