À la vie, à la mort, или Убийство дикой розы (СИ) - Крам Марк - Страница 24

— Я молился, святой отец, — сказал прелестный юноша, стоя на коленях и держа ладошки вместе. — Молился… — тут он не выдержал и заплакал.

Щеки несчастного юноши покраснели и сморщились от беспрерывных горестных рыданий. Он задыхался от слез.

— Ну ничего, ничего, — успокаивающим тоном бормотал монах, поглаживая мальчика по его чудесным золотистым кудрям. — Не плачь, не плачь, Себастьян, любовь с тобой.

— Ничего не изменилось… — сквозь плач причитал Себастьян. — Я… я-я-я по-прежнему люблю мальчиков.

— Послушай меня, послушай меня, Себастьян, — сказал доминиканский монах, склонившись над ним на коленях. — Ничего не происходит быстро. Тебе нужно усерднее молиться, соблюдать пост и ты сможешь вернуть себе Божью милость. Твой грех не смертелен, и его можно победить, если не отчаиваться, понимаешь?

— Правда? — мальчик заплаканными щенячьими глазами посмотрел на святого отца. Слезы уже перестали течь. Себастьян шмыгнул носом и вздрогнул, как от простуды.

— Правда, — ответил монах с уверенностью глядя в глаза мальчика. Себастьян улыбнулся.

— Ну все, успокойся, и иди домой к родителям.

— Спасибо вам большое, — искренне поблагодарил священника мальчик, вытирая рукавом кофты мокрый нос. Он поднялся с места и уже было направился в сторону выхода из зала, когда его остановили тяжелые могучие руки, которые обхватили его сзади и жестоко сжали маленькое горлышко. Себастьян захрипел и попробовал вырваться, отчаянно колотя руками, трогая своими пальчиками грубые чужие руки. Но ничто не могло ему помочь и он стремительно терял сознание. Воздух быстро заканчивался в легких, которые уже горели от недостатка кислорода. Себастьян засипел.

— Сдохни демоническое отродье, умри, умри, — шептал доминиканский монах, с чудовищным рвением крепче сдавливая нежное горло. И продолжал сжимать пока маленькие бледные пальчики не перестали бороться, отпустили его и безжизненно повисли в воздухе. Наступила долгая пауза. — Прости меня, мой мальчик…

Монах отпустил маленькое тельце и оно бесшумно ударилось об пол. Некогда прекрасные стеклянные зеленые глаза уставились в пустоту — в центральную часть нефа, — и больше уже не светились радостью и задором.

— У святого отца был ум, но отсутствовало сердце — по сути, ум этот давно протух, хоть он и умело пытался им двигать. А язык он себе вырвал, — сказал мой близнец, — проблема, которой страдал его разум и которая сгубила жизнь многих несчастных, пришедших к нему спастись. Злые обезьяны бывают и в небесном воинстве, научись их отличать и перестань смущать народ глупыми баснями. Для тех же кто не поймет сей притчи, я буду подобен тому лишенному языка священнику, буйно помешанному и оскверняющему добро, в котором происходит злое. В таком случае, отврати лице свое от строк сих и не считай их за правду.

Я видел как за водительским крылом автомобиля сидел мужчина в черном твидовом костюме. Он ехидно улыбался и жестом приглашал совсем юную обворожительную деву к себе. Она, словно впавшая в транс, медленно садилась в салон его старой потрепанной машины и дверь за ними захлопывалась. Изнутри доносились истошные хриплые крики, рыдания, звуки борьбы, но в радиусе десяти миль царило равнодушное спокойствие. Спустя несколько минут автомобиль трогался с места и осторожно ускользал в леденящие сумерки ночи, оставляя полураздетое хрупкое тело лежать на асфальте.

Подобно оборотням, почуявшим запахам свежего мяса, некрофилы облюбовали совсем молоденькое тело девушки и хоронили его своими телами, согревая остывшую плоть горячей влагой — той, что должна давать жизнь.

***

— Стой, Джеймс, стой! — просила Мириам, рыжеволосая девчушка с волнистыми кудрями, которые переливались на солнечном свету, когда она бежала через весь зеленый, заросший цветами, луг.

Она остановился подле Джеймса. Тот стоял возле цветка и с интересом его разглядывал. Он наклонился к цветку, осторожно провел двумя пальцами по его хрупкому зеленому стебельку. А затем жадно впился ртом, перегрызая этот стебель и запихивая цветок полностью себе в рот, да еще помогая при этом руками.

— Ты что делаешь? — воскликнула в изумлении и страхе Мириам, вытаращившись на него большими зелеными глазами.

— Все нормально, это Калея Закатечичи, — объяснил парень с набитым ртом. — Растение, которое вызывает галлюцинации и яркие сновидения. Мы обязаны его попробовать.

— Дурак ты! — беззлобно сказала девушка. — Вечно несешь в рот всякую ерунду.

— Это не ерунда, — отмахнулся Джеймс. — Исследовательский интерес.

— И что это тебе даст?

— Я установлю контакт с растением. Они общаются с нами, мы можем слышать их голоса.

— Ты ненормальный.

— Посмотрим.

Он удобно улегся на траве, беззаботно подкладывая руки себе под голову, и закрыл глаза. Мириам осталась стоять на месте, уперев руки в бока.

— Ты серьезно? Джеймс?

— Что? Ложись рядом.

— Еще чего!

Девушка фыркнула и отвернулась. Но после некоторых колебаний все-таки сдалась и легла рядом с другом.

— И что дальше? — спросила она.

— Лежим, расслабляемся, — беззаботно сказал парень. — Почувствуй запах сирени, присутствие теплого ветерка, солнечных лучей на твоей коже. Просто закрой глаза и наслаждайся.

Минуту девушка хмурилась, но затем, повинуясь, закрыла глаза и отдалась ощущениям, о которых говорил Джеймс. Ей и в самом деле было приятно лежать вот так на мягкой травке, греться под солнцем. Вскоре она почувствовала как мышцы на ее теле расслабляются и она провалилась в глубокий сон.

Джеймс тоже уснул. Ему снилась странная сцена. Таинственный человек с татуировкой змеи на левом плече похищал различных людей и уносил их в зловещий особняк.

Сумрачная гостиная, в которой горел камин, создавая приятное тепло и потрескивание поленьев. Элегантная мебель обставленная не слишком вычурно, так что создавала домашний уют. На стенах висели картины весьма причудливые, ибо классическое художество как-то странно гармонировало с искусством специфическим, бросающим в дрожь андеграундом, который вряд ли возможно встретить в обычной городской художественной галерее. Веласкес или Гойя перемежался с каким-нибудь Отто Раппом или Тицианом. Потолок украшала изысканная лепнина, изображавшая древнегреческие, шумерские и египетские величественные сюжеты.

В углу просторной гостиной сжавшись в маленький трясущийся комочек стояла полуголая заплаканная девушка, прикрывая руками места на платье, где ткань оказалась порванной. Ее нагие белоснежные плечи испещряли мелкие порезы, лилейные щечки, некогда прекрасные и цветущие, побледнели и осунулись от дикой усталости. Рядом с камином возле мольберта высился художник, чья длинная властная тень падала на освещенный камином деревянный пол. Он сосредоточено рисовал ее с натуры, делая вдохновенные мазки, макал кисть в краски и с садистически-извращенным научным интересом исследовал предмет своих вожделений. Только приглядевшись получше можно было увидеть, что в акварели вместо красок находилась кровь. Бескровные уста. Расслабленная улыбка, словно он сидел в кресле и наслаждался вкусовым букетом напитка.

Иногда лишенный чувств сообщник художника безжалостно пытал и мучил натурщиц для того, чтобы гений искусства, как будто смакуя момент, мог подобрать из них нужную эмоцию и запечатлеть ее подлинную на холсте, по которому уже стекали кричащие багровые краски боли.

Дьявольский особняк растворился, как прах дурного воспоминания, и перед взором Джеймса предстала иная завораживающая фантастическим пейзажем картина. На поляне лежал андрогин на фоне пламенной зари, одевающей оранжевыми лучами спящую природу. Это существо кого-то напоминало.

Как долго продлилось сонное состояние — парень не знал, но через пару часов он проснулся, встал, и не обнаружил возле себя Мириам. На ее месте сидел какой-то зверь. Он проворно подобрался к Джеймсу — тот даже не успел закричать.

— Ты кто? — спросил ошарашено парень, ощущая дыхание зверя у себя на шее.

— Малум Аурора, — ответило существо. Сверкнув желтыми как рассвет глазами, оно вцепилось Джеймсу в грудь и принялось с достоинством тигра или гиены раздирать ее.