Верум - Коул Кортни - Страница 29

Это вспугивает меня, заставляя резко поднять голову.

- Что вы под этим подразумеваете? Что Дэер сделал?

Она покачивает головой.

- Это в прошлом. И не важно.

Но я знаю, что важно.

Это живет в лице Дэера,

Это преследует его глаза.

Секреты то же самое, что и ложь, и я должна раскрыть его истину.

Я оставляю Сабину, но чувствую, как она наблюдает за мной, когда я ухожу.

ГЛАВА 20

В доме утренний свет заливает столовую, и через окно я наблюдаю, как Сабина прогуливается по саду, ее походка сгорбившаяся и медленная.

Она рассматривает что-то растущее, что-то viridem, зеленое, прежде чем сгибается над этим, чтобы посмотреть поближе. Сорвав листочек, она задумчиво жует его перед тем, как обратить свой взор на меня.

Ее глаза встречают мои через стекло, а затем она уходит.

Она знает, что я собираюсь отправиться на поиски, осознаю я. И она не останавливает меня по некой причине.

Может она хочет, чтобы я узнала.

Я нахожу себя блуждающей по коридорам, не обращая внимания на молчание. Горничные делают вид, что не видят меня, и я направляюсь подальше от крыла с кабинетом Элеонор. Я иду по восточному крылу, по холлу, который еще не исследовала.

Как только я ступаю в коридор, то чувствую тишину, необъяснимое затишье. Я мгновенно ощущаю, будто нахожусь в другом месте, где-то далеко, где-то, где нет жизни. Я даже не вижу слуг, передвигаясь по полированным мраморным полам.

Я не решаюсь здесь даже громко дышать, и на самом деле не знаю почему.

Я останавливаюсь у огромной резной двойной двери и прежде чем успеваю передумать, распахиваю ее.

Это чье-то жилое помещение. Я стою в зоне гостиной посреди кремовых, бежевых и голубых тонов. Как будто кто-то расплескал нейтральные цвета, и я оборачиваюсь вокруг, осматривая помещение.

Я уже почти решила, что это гостевая комната, что она не стоит исследования, когда замечаю край картины в соседней комнате. Портрет в толстой, позолоченной раме.

Я переступаю порог и гляжу на семью перед собой.

Дэер, его мать и мой дядя пристально смотрят сверху на меня.

Дэер моложе, конечно. Намного моложе.

Ему на вид только десять или около того, худой и юный, но те же темные глаза зияют с фотографии, загнанные и обиженные. Каждому понятно, кто смотрит на него, что мальчик несчастен. Он отодвигается от моего дяди так далеко, как только возможно, хотя позволяет своей матери обхватить рукой себя за плечи. Выражение ее лица – ласковое, ее глаза добрые. Я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом: что она вообще делала с Ричардом?

Поскольку взгляд дяди твердый, как сталь. У него глаза Элеонор, а так же ее несгибаемая осанка. Он импозантный, он суровый. И я могу сказать, что он не хороший человек.

Я ловлю себя на том, что фактически делаю шаг назад, что по себе глупо.

И когда я поворачиваюсь, чтобы осмотреть остальную часть комнату, то все еще ощущаю, будто он следит за мной, что тоже глупо.

Здесь тихо, как в склепе, и часть этого может быть, из-за того что я знаю, двое из трех обитателей этих комнат сейчас мертвы. Я видела их ниши в мавзолее, и проводила пальцами по их именам.

Кроме того, очевидно, что Дэер больше не занимает эту комнату. Он, должно быть, переехал, когда его родители умерли, стремясь избежать воспоминаний.

Не могу сказать, что виню его.

Здесь в воздухе я ощущаю воспоминания на вкус, и они не хорошие.

Энергия не исчезает.

В этой комнате появляется неприятное чувство, хотя и нет никаких очевидных причин почему.

Там нет никаких других фотографий. Все комоды лишены личных вещей, стены украшены только декоративным декором. Я заглядываю в гардеробную и нахожу ее все еще полную одежды. Ряды костюмов, платьев и обуви. Все именно так, как их оставили. У нее жуткое чувство, как будто она застыла во времени, и я поворачиваюсь к выходу.

Но одна вещь останавливает меня.

Коричневый пояс висит на крючке прямо внутри двери.

Как правило, ремень не завладел бы моим вниманием, но этот ремень – старый и потертый, и весь в коричневых пятнах.

Он старый и изношенный в доме, полном изысканных и прекрасных вещей.

Но именно тот факт, что он изношенный, интригует меня. В доме идеальных, богатых вещичек, почему бы кому-то вроде Ричарда держать что-то настолько убогое?

Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть его и провожу рукою по пятнам.

И отдергиваю пальцы, когда осознаю, что это за пятна.

Это кровь.

И я готова поставить любую сумму денег на то, что эта кровь Дэера.

Я затаиваю дыхание, пальцы подлетают к груди, пока я представляю маленького Дэера и эти большие грустные глаза, и огромного мужчину, который использовал такой толстый ремень на такой крошечной спинке.

В своей голове я вижу Ричарда, замахивающегося ремнем, высоко и жестко, и вижу, как Дэер падает на колени, опустив голову, плотно сжав губы, чтобы не закричать.

Он упрямый и он не будет плакать, и я не могу остановить видения в голове.

Я не хочу себе это представлять, но картинки все идут и идут, и я слышу, как плачет женщина. Мать Дэера умоляет Ричарда остановиться, но он отшвыривает ее. Она ударяется о стену позади комода, врезавшись в нее достаточно сильно, чтобы сбить картину со стены.

Комната начинает вращаться, и тошнота возвращается, и я падаю на колени, всасывая воздух.

Что со мной происходит?

Я действительно это вижу?

Я зажмуриваю глаза, пытаясь найти утешение в темноте, пытаясь отгородиться от всего ужаса этой комнаты.

Но не могу.

Потому что Ричард действительно обращался так с Дэером. Я это не напридумывала. Он причинял Дэеру боль снова и снова на протяжении многих лет, и никто его не остановил, никто не мог.

Я старалась изо всех сил защитить его.

Но Сабине не удалось.

Шепот раздается вокруг меня, шипя из углов, с потолка, с неба. Он сделал это. ОнСделалЭтоОнСделалЭтоОнСделалЭто.

Шепот превращается в рев, и он переполняет меня, и я крепко зажмуриваю глаза, чтобы его заблокировать.

Когда же открываю их снова, то в помещении темно.

Кто-то сидит в кресле на другой стороне комнаты, наполовину скрытый в тени.

- Что ты здесь делаешь? – спрашивает меня Дэер, не двигаясь. Его руки на бедрах и похоже, будто он ждет.

Ждет, чтобы я проснулась.

Я моргаю, отгоняя сон прочь, пытаясь определись, как давно я уже здесь.

Я вкарабкиваюсь на ноги и лечу в объятья Дэера, удивляя его всем своим весом.

- Мне так жаль, - шепчу я ему снова и снова, и он глядит на меня, как будто я сумасшедшая, которой и являюсь.

У меня кружится голова, но мне плевать.

Важно только то, что Дэер больше не маленький, и он в моих руках, и я никогда и никому не позволю причинять ему боль, подобно той снова.

- Мне так жаль, что он так обращался с тобой, - говорю я ему, и его глаза расширяются, прежде чем он отводит взгляд.

- Я не знаю о чем ты.

Его слова натянутые, сдержанные.

- Мой дядя обижал тебя, - твердо произношу я. – Я знаю, это так. И Боже, я очень сожалею, Дэер.

Он настолько львиноподобный – грациозный и сильный, даже в темноте. Я беспомощно гляжу на него, пока он пытается притвориться, что это не большая проблема, что его не били в детстве.

- Тебе не стоило сюда приходить, - спокойно говорит он. – Здесь не на что смотреть.

Была одна вещь.

Окровавленный ремень.

И шепот: Он сделал это.

Я медлю, изучая затененное лицо Дэера. Он бесстрастен, скрывая свои мысли, но я должна спросить.

- Мой дядя был ужасный человек, - отчаянно говорю ему я, пытаясь пробить брешь в его бесстрастном лице, лице, которое настолько хорошо в сокрытии эмоций. – И Элеонора – ужасна. Ты никогда не знал мою мать, так что ты, возможно, считаешь, что все Савиджи такие… думаешь, что они ужасны, и поэтому теперь думаешь, что я и отвратительный человек.