Сводный босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 46

— Ешь йогурты, пап. Я приду завтра. И старайся избегать больничной еды, уверена, что медсёстры начали по очереди плевать тебе в тарелку.

Покидаю ВИП-палату с достоинством жены английского принца, и только когда дверь за моей спиной захлопывается, опускаюсь на корточки и начинаю реветь. Громко, со всхлипами, подтёками из носа и слюной изо рта. Не могу найти разумных объяснений этой истерике, потому что отец не сказал ничего из того, чего бы я не слышала от него раньше. Но меня трясёт так, как не трясло ни разу в жизни.

Несуществующий дневник Славы Ждановой

Возвращение из «Хогвартса». День третий.

У отца берут очередные анализы. Больничная жизнь угнетает папу Игоря, и с каждым днём он становится всё более похож на кактус, начинённый токсичными злостью и раздражением, и то, когда он разорвётся на части и утопит в этом дерьме весь персонал, лишь вопрос лишь пары дней. Я, и правда, начинаю побаиваться, что в один прекрасный день какая-нибудь доведённая до отчаяния медсестра подсыплет ему мышьяк в картофельное пюре или запустит пару кубиков соляной кислоты в вену. Потому что скажи незнакомый мужик мне «Если до конца недели вы меня отсюда здоровым не выпишете, муляж пошехонского жрать будете, мыши серогорбые», именно так бы я и поступила.

И что случилось с любимым Даблби за время моего отсутствия? Капучино на вкус, как горькая вода вперемешку со сгущёнкой.

Мама снова засела на сайте знакомств, её неутомимому энтузиазму можно только позавидовать. Несколько дней подёрнутого грустью лица с отсутствием макияжа и тройное превышение лимита шоколадных калорий — программа-максимум для её разбитого сердца.

Решила сменить кофейного поставщика и пошла в «Ростер» — та же история, не чувствую вкуса кофе.

День четвёртый.

Ненавижу мессенджеры. Потому что каждый из твоих семисот друзей в фейсбуке может прислать тебе какую-нибудь чушь, вроде ремикса на размышления известной блоггерши о пятнадцатисантиметровом мужском пенисе или тупой демотиватор. А ты каждый раз надеешься, что это Малфой пишет о том, что его сова простудилась, и ему пришлось воспользоваться этим банальным средством связи, чтобы сказать... что? Хоть что-нибудь, наверное. Что я Луна его жизни, Солнце и звёзды, для начала. И что ему так же плохо, как и мне. Но он молчит.

Зато не молчит мудила Серёжа. Я почти жалею, что не удалила его из друзей и не заблокировала на веки вечные во всех соцсетях. Если раньше после разрыва возвращали вещи и подарки, то нынешняя интернет-реальность диктует собственные правила, в случае ссор и расставаний нужно тщательно вычищать все существующие аккаунты от присутствия бывших. Я эту традицию проигнорировала, посчитав глупой и детсадовской, за что и поплатилась. Мои инстаграм, контакт, фейсбук и даже запрещённая телега истекают приторной сладостью цитат из вампирской саги:

«У меня просто нет сил от тебя оторваться, Слава»

«Ты и твой запах — наркотик для меня»

«Лев влюбился в овечку»

На последнюю я даже обиделась, кто здесь лев, а кто овца, честное слово.

День пятый.

Мне приснился Драко Малфой. Во сне он громко плакал на коленях у Дамблдора, умоляя, чтобы шляпа определила его Гриффиндор. Дескать, его папаша украл пророчество и узнал, что чемпионат по квиддичу в составе Слизерина ему не выиграть и снитч никогда не поймать. Мудрый старик подумал и согласился. Гарри был в ярости, а вот Гермиона обрадовалась. Наверное, поняла, что рыжий тулумбас всё-таки не лучший вариант. Все девчонки неровно дышат к плохишам.

Обошла пять кофеен, перепробовала латте, рафы, моккачино. Вердикт тот же — безвкусное дерьмо. Вражеская страна напрочь сгубила мои вкусовые рецепторы.

Но есть и прекрасная новость. Тот грецкий орех у отца в желудке оказался доброкачественной опухолью. В ближайшее время будет проведена операция, после чего демон Игорь и его, посаженный на пожизненную диету желудок, отправятся дальше эпатировать общественность и доводить до истерик подчинённых. Кажется, я услышала, что по этому поводу в больнице было решено провести внеплановый корпоратив с шампанским и салютами.

День шестой.

В очередной раз пересматриваю «Секс в большом Городе». Обычно нимфоманка Саманта вкупе с ведром шоколадных конфет всегда умеют меня развеселить, но этот день становится исключением, я едва понимаю, что происходит на экране. От скуки лезу в фейсбучную ленту новостей. Лучше бы не лезла. Прямо как чугунной булавой по сердцу, какая-то смазливая блондинка лупанула себяшку в обнимку с Гасом и отметила его на фото. Моего Малфоя. Грудь горит, как будто я в тридцатиградусную жару натянула на себя связанный бабуленькой шерстяной свитер. Желание содрать с себя кожу почти невыносимо.

«Ты же знала, что слизеринец долго грустить не будет», — насмехается голос рассудка. Ответ приходит неутешительный: «Я на это надеялась».

Час лежу в кровати, изучая глазами отштукатуренную перламутром стену. Беру в руки телефон и набираю: «Две недели — больше чем вся моя жизнь». Ещё пятнадцать минут таращусь на это сообщение и сохраняю его в черновики. Сериальная Шарлотта говорила, что для того, чтобы забыть человека нужно в два раза больше времени, чем проведённое вместе. Не зря я всегда считала, что Шарлотта тупая и недалёкая. И ещё она, наверное, никогда не была влюблена.

Настоящее: день седьмой. Слава

Мудак Серёжа каким-то непостижимым образом раздобыл номер моего телефона и теперь наяривает свои занудные любовные оды с просьбами о встрече.

— Мам! — мой крик рявкающим эхом разносится по комнатам.

— Ты Сергею дала мой номер?

Пока жду ответа, смотрю в экран, размышляя над тем, стоит ли менять сим-карту. Решаю, что не стоит, и быстро набиваю:

«Через два часа в «Кофемании» на Никитском. Никаких цветов и прочей мишуры. Это не свидание»

Виноватое лицо мамы показывается в дверном проёме моей унылой императорской спальни.

— Ты такая грустная в последнее время, Славик, а Серёжа так переживает. Хороший ведь мальчик? И любит тебя сильно. Вот я и подумала...

— За себя думай, мам, а за меня не надо, — произношу грубее, чем следует.

— Моя личная жизнь никого из вас не касается.

Мама растерянно мнётся на входе и мямлит:

— Прости меня, Слав.

— Когда в следующий раз решишь поиграть в сводницу, сначала меня спроси, — говорю уже примирительно.

— Прости за то, что так у вас с Гасом вышло, — повторяет мама и с грустью смотрит на меня.

Внутри что-то болезненно натягивается при звуке его имени, но я, разумеется, виду не подаю.

— Тебе не за что извиняться, мам. У меня всё замечательно: отец жить будет, ноги-руки целы, я умница и красавица, наследница полиграфических капиталов и дорогостоящего жилья в центре.

— А губы почему дрожат и слёзы катятся? — возвращает реплику мама.

Я на её блеф не поддаюсь и ладони к глазам не прикладываю. Просто продолжаю смотреть на неё. Я не плачу. С чего бы.

— Не будь, как твой папа, Слав, — мама шагает вперёд и опускается на кровать, поглядывая на меня как на бездомного уличного щенка в минус сорок. — Иногда не нужно бояться показать свои слабости.

Обнимает меня, но я не хочу обнимать её в ответ. Просто застываю не дышащим бревном и жду, когда этот патетический момент единения матери и дочери пройдёт.

— Может, поедешь к нему? — тихо спрашивает мама.

И от этих слов из горла вырывается какой-то свист, и плотину «Крутая Слава» с грохотом прорывает. Пальцы сами комкают мамин вязаный жакет, пока я утыкаюсь в её плечо носом и надрывно всхлипываю:

— Он ни разу не написал... Не попросил остаться... Так быстро меня забыл.

— Глупости какие, — ласково шепчет мама, поглаживая меня по спине. — Таких, как моя дочь, одна на миллион. Тебя так просто не забыть.

Меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть, горько усмехается циник во мне. Какая чушь, чёрт побери.