Знамена из Пепла (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 23

В арьергарде разбойной колонны ехали пятеро недавних невольников. Вообще после боя их оставалось больше, но Сагмира избавилась от остальных, сначала объявив, что дарит им свободу, потом предложив присоединиться к её вольным людям. Условие было одно — продержаться пару минут против Багаутдина — крепкого здоровяка с хищным носом и широкими как паруса бакенбардами. Всех кто не смог она бросила на караванной дороге, оставив им немного еды и воды. До Шандаары всего день пути — дойдут. Прозрачный намёк на то, что эльдары не прочь присоединиться к ушедшим атаманша жёстко отмела. Сказала, что на них двоих у неё особые планы, но смотрела только на Феранора.

День тянулся уныло. Унылым был пейзаж, где голые безжизненные равнины чередовались с дюнами, а дюны чередовались с равнинами. Редко попадались колючие кусты и причудливые кактусы, дрожал зыбким маревом горизонт.

На ночлег останавливались не разводя костров. Утомлённый переходом и длительной голодовкой Феранор уснул быстро. Снилось, что он бегает по поместью Эрандилов, выкрикивая имя Талиан, возлюбленная отвечает всё время будто из соседней комнаты, но стоит там оказаться, а она уже зовёт его из другой. Несколько раз сон прерывался крепким пинком и недовольным рычанием «атгры»,[1] но стоило ему закрыть глаза, как погоня начиналась вновь.

— Нам надо поговорить, алялат,— сказала атаманша на следующий день, когда они тронулись в путь.

Она намотала узду его лошади себе на луку седла и поскакала вперёд. Феранор вынужденно последовал за ней. Они оторвались от кортежа, опередили дозор. Только тогда Сагмира сбавила скорость, выравнивая ход с лошадью капитана.

— Не хочу чтобы нам кто-то мешал,— объяснилась она.

— Откуда ты знаешь талью? — выпалил Феранор на опережение.

Ему этот вопрос не давал покоя последние двое суток.

— Это священный язык,— гордо ответила атаманша.— Мой народ читает на нём молитвы к Всевышнему, а мерзкие наглис используют для наведения порчи и чар.

— Твой народ?

— Исайриты. Неверные зовут нас «шенази» за то, что отказались предать Истинную веру. Но достаточно, алялат. Вопросы задаю я. Что ты делаешь здесь?

— Сижу в плену,— ляпнул Феранор первое пришедшее на ум и немедля получил по плечу рукоятью плети.

— Не смей шутить, когда я говорю серьёзно! Вас не было на этой земле триста лет. Откуда ты взялся? Как попал в плен? Отвечай!

— В пески привела любовь, а в плену оказался по глупости и излишней доброте. Если б не она, вон тот молодчик охранял бы сейчас верблюдов в караване, а не болтал с оборванцем…

— Любовь? — Сагмира по-птичьи склонила голову на бок, глянула на него, вопросительно приподняв бровь.— Не та ли, чьё имя ты выкрикивал ночью?! Ты, что, как герой из песен приплыл в Атраван освобождать украденную пиратами невесту?

— Всё проще. Я приплыл сюда зарабатывать Славу, чтобы меня вообще пустили к ней на порог.

— Ха! Слова мальчишки! — фыркнула она и неожиданно объявила.— Сейчас по пустыне рыскает отряд сафуадов с наёмниками. Алялатами. Ты был из их числа?

Феранор опешил от такой осведомлённости. Потом сердце его радостно подскочило — выходит его караван ближе чем он думал?! Ничем внешне не выдав бурю эмоций он сдержанно кивнул.

— Сколько вас было? Каким числом вы собрались ловить Чёрного Ястреба?

— До вчерашней ночи я понятия не имел о твоём существовании. Думаю и шахские сафуады тоже. Наша цель была развалины Амаэля.

Атаманша резко повернулась, сверкнув на него глазами.

— Ха! Ты — лжешь! Двенадцать тарганов объявили меня кровным врагом! Мирзам трёх санджаков разослано повеление меня изловить. В сорока городах глашатаи выкрикивают на площадях мои приметы, суля золотой талант за мёртвую и десять за живую!

Она молниеносно выхватила из-за пояса кинжал, притянула к себе Феранора, прижав к его щеке остриё. Пальцы её побелели.

— Сознайся, что лжёшь, алялат. Или я вырежу твой змеиный язык!

— Будь оно так, мой меч снёс бы твою голову ещё той ночью.

— Ползучая тварь! Бледный паук! Охотясь за мной шахское войско разоряет исайритские поселения, чтобы я не могла найти в них приюта. Там не осталось ни одной души, даже собак! Они так спешили, что не стали их даже сжигать, побрезговали зерном и медяками! Так они хотят напугать Чёрного Ястреба, но я лишь разозлилась!

Она ударила его кулаком, попав между грудью и животом, вызвав острый приступ боли. Но кинжал опустила.

Феранор судорожно вдохнул, попробовал разогнуться, превозмогая боль. Кажется то, что толпа воинов в пустыне может искать не её, людинка восприняла как личное оскорбление.

— Я хотела отпустить вас обоих, но теперь подержу подольше. Не пытайся сбежать, алялат, иначе ты крупно пожалеешь.

***

Ночевали в пустыне. Огня бандиты не разжигали. Видимо боялись таких же как они любителей лёгкой наживы. Пленников сняли с коней, развязали и накормили.

— Они думают, мы наёмники, хеир,— шепнул Бальфур едва конвоиры отошли подальше. — Вон тот, с глазами как у рыбы, говорил со мной. Рассказывал как они поступают с воинами шаха и охотниками за головами. Говорил, что они видели наш караван. Интересовался, что мы ищем, зачем идём.

— И ты рассказал?

— Я придумал легенду, что наш лорд набожен и потому дал обет поклониться древней святыне. Люди сами часто так поступают. Как думаете, они поверят?

— Не знаю, но надеюсь,— Феранор прикусил губу, глядя перед собой в никуда.

Ему было совсем не по душе, что эти негодяи узнали о цели путешествия перворождённых. Но если бы они этого не сказали, то вряд ли бы вообще остались в живых.

Назавтра банда внезапно изменила направление, выбирая дорогу по отлогим склонам дюн, где следы быстро зарастали песком. Волки, подумалось Феранору, подходят к своему логову.

[1] Не ори

К полудню вдали показались какие-то руины. Свет слепил глаза отражаясь от белых камней, ветер шуршал и скрипел, продувая сквозь пустую арку ворот с парой каменных изваяний. Что или кого изображали каменные гиганты, распознать было нельзя. Кто-то поработал над ними, отбив лица и руки, которых, к слову, у каждого было четыре, если считать по культям. За входом обнаружилось двухэтажное здание без крыши и поразительно сохранившаяся композиция, изображавшая сцену борьбы человека с четвероруким гигантом. Но что важнее, здесь находился колодец, сложенный из булыжников, вывороченных из стены. Белел высокий шатёр, виднелись отдыхающие на коленях верблюды, слышалось ржание коней, ходили люди, вооружённые как попало и чем попало. Прибывших приветствовали как своих.

Пленников сняли с коней, развязали и предоставили самим себе. Растирая занемевшие от пут руки, эльдары направились к колодцу, у которого уже образовалась небольшая очередь. Коротая время ожидания, Феранор разглядывал скульптуры у колодца.

Человек маленький и угловатый как подросток, сидел на загривке чудовища, крепко оплетая толстую шею ногами. Великан стоял на коленях, пытаясь снять противника запустив три руки за спину, одной царапая шею. На грубом узколобом лице застыла маска полного изумления

— Басарган и Марустаф,— сказал Бальфур кивая на изваяние.— Я читал эту легенду.

— И кто из них кто?

На самом деле Феранора это не интересовало, просто стоять и молчать было скучно.

— Юноша с крепкими ногами это Марустаф, а Басарган это великан. Я только не знаю собственное ли это имя или название всех таких как он. По легенде, Марустаф был пастухом жившим во времена между Исходом эльдар и падением Амаэля. Однажды его стадо преградило дорогу царской охоте. Правил тогда этими землями Саракаш. Он был жестоким царем и приказал своему великану оторвать пастуху руки и ноги, а пастуху разрешил сопротивляться. Победить в обычной борьбе у человека не было шансов. Но Марустаф не стал бороться как принято. Он был ловок, сумел взобраться на спину гиганту и задушить его ногами. Впечатлённый царь приказал скульпторам увековечить борьбу в камне и поставить в каждом из своих дворцов. А их у него было не мало.