Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 25

— Сразу столько вопросов, — помотала головой Анна и огладила свою выступающую в черной форме грудь. — А может я давно мечтала с Батькой лично познакомиться, да случая не было. Ха-ха. Говорят, красавец, глаз не отвесть.

Зиньковский и Талый на этот раз ухмыльнулись.

Белоглазова рассказала, что служила помощницей начальника Военно-технического управления армии генерала Врангеля. В боях не участвовала, составляла разные бумаги, в частности, накладные на оружие и боеприпасы, получаемые в том числе от союзников. Иногда вместе с офицерами управления сопровождала обозы с оружием. Во время одного такого «обоза» и напоролись под Харьковом на красных. Всех офицеров убили, а её захватили в плен. Хотели уж пустить по рукам, но её узнала сокурсница по Московскому Александровскому военному училищу — графиня Инна Самойлова, служившая у красных. Она и рассказала комиссарам, что пойманная ни кто иная, как племянница самого генерала Деникина. Отвезли в штаб к командарму Егорову. Обращались вежливо, хорошо кормили. А затем вдруг решили отдать батьке Махно. От Шилова, уже в дороге, она узнала, что является своеобразным подарком Нестору Ивановичу, для налаживания расстроившихся отношений красных с махновцами. Больше она ничего не знает и знать не желает.

— Надоела война, хочется любви, — заключила короткий рассказ Анна и опять загадочно посмотрела на Зиньковского.

— Любви, значит. Хм. Документы какие-нибудь есть? — спросил Шилова Лёва.

Бекасов достал из-за пазухи тряпичный сверток, развернул, протянул Зиньковскому книжку красноармейца за подписями командующего и комиссара 14-ой армии. Лёва внимательно прочёл, кивнул.

— А ваши бумаги?

Анна похлопала себя по нагрудному карману:

— У самого сердца держу.

Начальник контрразведки развернул сложенный вчетверо листок. Слева штамп: «Дежурный генерал штаба Добровольческой армии, общее отделение, июня 5-го дня 1919 года,? 152345, город Таганрог». Внизу довольно приличная фотография владелицы документа — Анна что-то пишет за столом. Справа: «Удостоверение. Предъявитель сего поручик Деникина Полина Николаевна есть действительно помощник начальника Военно — технического управления Добровольческой армии, что подписью и приложением казенной печати удостоверяется».

— У красных посолиднее бумаги, — сказал Задов. — С документа начинается самоощущение силы личности. Отсюда до Харькова верст четыреста будет. Вы что же столько на телеге тряслись?

— Нет, конечно, — ответил Бекасов. — На бронепоезде добрались до Елисаветграда, а там уж бричку взяли. За 15 рублей с кобылой. В Ставке известно, что Батька теперь в Ольшанке обретается, туда и ехали. В Бобринце узнали у местных, что сейчас Махно в Тарасовке.

— Люди пуще сорок, все знает! А чего ж до Бандурки на паровозе сразу не доехали?

— Так пути за Новоглиняной разобраны.

— А-а.

— Так.

— Ну раз так, тогда ладно. Письмо-то Егоров Нестору Ивановичу какое прислал?

Полковник Васнецов думал над составлением такого письма. Подделать почерк красного командарма было не трудно, в армии полно бывших письмоводителей, но выглядело бы это не логично с точки зрения большевиков. Вдруг под Елисаветградом посыльные попадут в руки белых и задумка Егорова — вновь подружиться» с Махно, провалится.

— Депеша только на словах, — ответил ротмистр.

— Ну и что же, Шилов, ты должен сообщить Батьке? Кстати, неужели тебе одному доверили… такое сокровище? Баба видать огонь, для такой связанные ручки пустяк.

— Почему одному? Троим. Только Трофим Ефимов со Степаном Колодным за Днепром до своих куреней подались, сказали что надоели им хуже горькой редьки и красные, и белые.

— Во как! — всплеснул руками Зиньковский. — Казакам видите ли воевать надоело, домой охота, а кто с бандами Деникина сражаться будет? Мы что ль только, анархисты-коммунисты? — Лёва посмотрел на Анну, подмигнул ей. — Никакой у вас, красноармейцев, нет революционной сознательности. Не войско, а сплошное недоразумение. Не удивительно, что белые бьют вас по всем фронтам. Так что тебе велено Батьке на словах передать?

— Только Нестору Ивановичу Махно лично и велено передать, более никому, — ответил Бекасов. Достал кисет, клочок газеты. Задов протянул ему пачку папирос «Нарзанъ» фабрики С. Габая.

Ротмистр благодарно кивнул, взял папиросу, понюхал:

— Хорошо живете, хлопцы, может остаться у вас?

— А тебя никто и не отпускает, — сказал молчавший все это время рябой Костя.

— Лично Махно передать словесное послание, значит. Хм. Только вот какая незадача, нет его в Тарасовке, седмицу не было.

Задов расплылся в своей лягушачьей улыбке, а потом резко ударил кулаком по лицу Бекасову. Тот упала с лавки, высоко задрав ноги. Над ним встал Лёва. Потряс отбитой рукой в двух массивных золотых перстнях. Вынул из кобуры наган, взвел курок:

— Или ты, сморчок вялый, выкладываешь всё, что вы задумали в своей деникинской контрразведке, или я твои мозги по полу разбрызжу.

— Одних моих мозгов мало будет для живописной красоты. — Бекасов утер рукавом гимнастерки черную кровь, вытекшую из носа. В другой руке его появилась британская граната. — Костя сказал, что на встречу с приличными людьми идём, обманул, гад.

Лица Зиньковского и Талого побелели, вытянулись, взгляды застыли на бомбе. Оба знали, что граната Миллса взрывается через 4 секунды после выдергивания кольца, но нередко детонация происходит и через две секунды. Шансов убежать никаких. Анна же оставалась абсолютно спокойной. Подошла к Лёве:

— Как вам, анархистам, последователям великого Кропоткина, не стыдно так обращаться с приличными людьми, — сказала она укоризненно. — К вам со всей душой, а вы ведете себя как последние басалаи. Деникинская контрразведка не настолько наивна, чтобы вести такую дешевую игру, рисковать при этом племянницей самого Главкома. Погорячились и будет. Шилову и вправду велено открыться только руководителю Повстанческой армии Нестору Махно. Он славный солдат и не может нарушить приказа. За что же вы его бьете?

Анна нагнулась к лежащему на полу ротмистру, вынула из его рук гранату, положила её на стол рядом с картошкой. Тронула двумя пальчиками плечо Задова:

— Вы же в баню собирались? Вот и идите. А приедет Махно, я сама изложу ему послание Егорова.

На лице Лёвы появилась вымученная улыбка:

— Откуда же вам, мадам, известно о планах комиссара?

— Шилов поведал. Мы с ним четыре дня и четыре ночи вместе были, вот в одну из ночей, когда я лежала на его плече, он и сболтнул что ему велено передать Батьке. Ну а руки мне в пути связывал на всякий случай, говорит, бабам никогда не следует полностью доверять.

— Что верно, то верно, — рассмеялся Задов. Помог Бекасову подняться. — Ладно, отдыхайте покуда. Дама здесь останется, Шилова в курятник. Костя, головой за них отвечаешь. Нестор приедет, разберётся.

— Слушаю, Лёва, — кивнул лысой головой Костя.

Когда дверь за Талым, Задовым и Бекасовым закрылась, Анна легла на лавку. Напоследок Костя обернулся, почесал подбородок, подмигнул.

Отвернулась к стенке, чтобы якобы подремать-знала что за ней подсматривают — но на неровной лавке лежать было неудобно. Встала, вновь села за стол, принялась есть картошку. Была уверена, что скоро за ней придут. Так и произошло.

Часа через два вошел Костя, сказал что Лёва ждет её в бане.

Она подошла к Талому, приблизила к нему своё лицо.

— Вот с тобой бы я с удовольствием попарилась, Задов страшен. От него могилой тянет. Понравился ты мне, — сказала Белоглазова. Схватила Костю за уши, притянула к себе, впилась своими сочными губами в его обветренный рот.

Глаза Талого чуть не выскочили из орбит. Он засопел волосатым, дурно пахнущим носом, затрясся, словно от лихорадки. Освободившись, широко раскрыл рот, будто задыхающийся на воздухе карась.

— Хорошо? — спросила Анна.

— Очень, — выдавил, утираясь рукавом Костя. — Я таких красивых и горячих баб еще не встречал. Поцелуй твой сладок, как сахарный арбуз.