Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 26

— Дурацкое сравнение, но тебе прощаю. В следующий раз, придумай получше комплимент.

— Ладно, — покорно кивнул Талый.

— Хочешь со мной быть?

— Ты это про что?

— А про то, что не век же тебе, мой дорогой карасик Костя, с шашкой по степям бегать. Ежели красные победят, вас, махновцев, как капусту порубают, не нужны вы им. Как кость вы комиссарам в горле. А коль наши верх возьмут, так и тем более. Вон куда вас, на Запад Украины уже загнали. Победить вы всё равно не сможете.

— Это почему же?

— Потому что вам нечего предложить людям, кроме красивых лозунгов. Ну что такое, например, безвластные Советы рабочих и крестьян? Без власти не может быть порядка, а бардак давно всем надоел. Впрочем, тебе, похоже, до политической философии, как до Луны. Да и мне тоже. Я вот хочу на Лазурный берег, во Францию уехать, домик там у нашей фамилии есть, на мысе Антиб. Знаешь такой? Ну куда тебе.

— Знаю про Лазурный берег, — почти закричал Костя.

— Вот как. Могла бы и тебя с собой прихватить. Сбережения имеются, в поместье моём под Таганрогом припрятаны.

— Золото?

— Хм. Что надо, то и припрятано. Ну ты обдумай пока мои слова. А я в баню пойду. Не ревнуешь к Лёве?

Костя схватил Анну за рукав Корниловского кителя:

— Каким ветром тебя сюда, стерву оглашенную, занесло! Дьявол принес или бог, не пойму. Первым выстрелом сразила.

Он попытался вновь поцеловать «Полину», но она отстранилась:

— Хорошего понемногу, Костя.

— Не пущу к Лёвке!

— Да ты совсем, я смотрю, голову потерял. Ха-ха. Не бойся, меня умыть не так-то просто, я сама кого хочешь умою. Баня где?

— За оврагом, у дальнего пруда.

— Не провожай, не надо, сама найду.

Талый застыл посреди комнаты, на столе которого вместе с картошкой лежала британская граната Миллса. Как же про неё забыли и он и Задов? Взял бомбу в руки, повертел, в чугунок с картофелинами. Ухмыльнулся.

— Шилова покорми! — крикнула ему с улицы Анна.

— Слушаюсь, — ответил Талый и сам над собой рассмеялся. — Бабы — сильнее гаубицы.

Анну на улице провожали удивленные и восхищенные взгляды повстанцев — вона какое чудо в малиновых сапогах и белогвардейской амуниции. Но никто даже не окликнул «барышню», видно, весть о ней разнеслась по Тарасовке быстрее молнии.

У бани, под раскидистой ветлой, сидел, вытянув вперед ноги без сапог, словно отдыхал на курорте, начальник контрразведки Зиньковский. Лицо его было еще более рыхлым, чем утром, размягшим и слегка усталым. Увидев Анну, он приподнялся, указал на место рядом с собой.

— Не желаете ли, Полина Николаевна, перед баней подышать пряным осенним воздухом? — спросил он каким-то чересчур приторным голосом.

— Желаю, — сказала Белоглазова. — К тому же помывку, возможно, придется отложить.

— Это почему же?

— А потому, Лев Николаевич, что я никакая не племянница генерала Деникина, а прибыла сюда под её именем, чтобы нейтрализовать Нестора Махно.

— Кто же вы на самом деле? — ничуть не удивившись спросил Задов.

— Анна Владимировна Белоглазова, бывший атаман отдельной бригады дивизии генерала Маркова по прозвищу Белая Бестия. Слышали?

— Ну как же. Разумеется, молва о ваших похождениях бежала впереди вас. Но с вами, кажется, что-то случилось неприятное.

— Погорела на неверной любви, попала в психиатрическую клинику. Ну а когда мой лечащий врач сбежал во Францию, перебралась в свое поместье под Таганрогом. Но моей кипучей натуре быстро стало скучно. Вернулась к Деникину. Спросите зачем? Отвечу. Чтобы попасть к вам, в Революционную повстанческую армию Украины, но не с пустыми руками. По возможности, принести посильную пользу в разгроме белых.

— Чем же вам так вдруг опротивели добровольцы, Анна Владимировна?

— Они не те за кого пытаются себя выдать, притворщики. Говорят, что пекутся о родине, на самом деле только и думают о своих шкурах. Авантюристы и проходимцы, грызутся между собой как крысы. Деникин с Врангелем, Врангель со Шкуро, Шкуро и все вместе с Мамонтовым. И так до бесконечности. Генерал Деникин затеял грандиозную авантюру — все свои войска двинул на Москву, оставив без прикрытия тылы. Несколько ударов сзади и вся Добровольческая армия посыпется как карточный домик. Врангель предупреждал Деникина об этом, но какое там! Амбиции, сплошные амбиции правят стариком. Он угробит не только себя, но и тысячи русских жизней. И какую страну белые в результате построят, если предположить невозможное, и они победят? Сплошной базар с бесконечными выяснениями отношений. И ради этого базара реками льется кровь? Ради того, чтобы предложить России то, что уже было, но под другой личиной, под маской свободы и демократии? Мерзость. Большевики и то честнее, хотя тоже сволочи.

Задов заулыбался, потер мясистый подбородок:

— Белые наступают нам на пятки, у нас почти не осталось сил сопротивляться. До главных баз Деникина нам не добраться. Прежде можно было рассчитывать на помощь немцев или красных, но и те и другие теперь, что называется, далече. Петлюра хоть нынче и не враг — даже пару вагонов с оружием нам подкинул, но и не соратник.

— Не волнуйтесь, послание Егорова исправит ситуацию. Оно вас обрадует.

— Вот как?

— Да, не сомневайтесь. Нужна срочная встреча с Батькой.

— Срочная встреча, хм. Белая бестия, хм. Действительно бестия, вы вашими сапфировыми глазками царапаете мою нежную душу. Ха-ха. Не иначе охмурили уже Костю Талого и он готов для вас на всё. Нет? Я всё вижу, все чувствую. Но никто Лёву не любит, никто не уважает. А почему такая несправедливость? Я же самый добрый, самый умный, самый честный человек на свете. Хм. Белая бестия, хм.

Задов сделал глубокий вдох, будто собирался прямо сейчас нырнуть в пруд, а потом резко, снизу вверх ударил Белоглазову мясистым кулаком в живот. Анна задохнулась, обмякла, сползла на землю, но сознания не потеряла. А Лёва неспешно поднявшись, стал молча пинать её босыми ногами в живот, спину, плечи. По лицу не бил.

— Эй, хлопцы, — позвал он наконец.

Из-за бани вышли трое повстанцев в мятых рубахах и крестьянских шароварах, на ногах их были рваные войлочные тапки. Ну и шантрапа, — подумала Анна.

— Дамочка пришла помыться, устройте — ка ей добрую парную.

Мужики поволокли Белоглазову за ноги и за руки в баню. Внутри было и так жарко, но «хлопцы» принялись подбрасывать в печь дрова. Когда стало терпеть совсем невмоготу, они вышли, закрыв за собой плотно дверь.

Анна с ужасом подумала, что после смерти, её малиновые сапожки достанутся этим оборванцам. Стало так их жалко, что на глаза навернулись слезы. А потом она потеряла сознание.

Когда Анну вытащили на улицу, от её Корниловского мундира валил густой пар. Лёва велел хлопцам «остудить» даму водицей из пруда. На Белоглазову вылили несколько ведер затхлой воды, после чего она открыла глаза.

— Не сдохла, — удовлетворенно сказал Задов. — Значит, в самый раз, не переборщили.

— Лёва, зачем этой вареной даме такие красивые сапоги? — спросил Задова один из повстанцев. — Дай я их с неё сыму и подарю своей Азе, она будет рада и станет сегодня долго меня любить.

— Пошел вон, Гмызя.

— Шо?

— Подари своей Азе плетку.

— Плетку? Зачем ей плетка, Лёва?

— Чтобы любила тебя всегда, а не только сегодня. Впрочем, тебе философия Ницше по барабану.

— Я не знаю, Лёва, кто такой философ Ницше, но знаю, что ты отъявленный жмот, не хочешь друзю сделать добрый подарок.

Белоглазову заперли в сарае возле хаты, где квартировал Зиньковский. «Что с Петей? — думала Анна. — Кажется, диверсанты на этот раз из нас получились никакие. А ведь предупреждал полковник Васнецов, что Лёву Задова — правую руку батьки Махно, так просто не проведешь. И вести себя с ним нужно как можно осторожнее, не идти напролом».

«Если почувствуешь недоверие, — напутствовал полковник Васнецов, — сразу переходи к запасному варианту. А еще опасайся Галю Кузьменко — не венчанную жену Нестора Махно. Говорят, что дочь киевского жандарма с ликом греческой богини, тоже всех насквозь видит. Без нее Батька важных решений не принимает».