Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy" - Страница 93

— Фахитас, — произнёс Гарри, откашливаясь.

— А можно Бэт и Бен останутся на обед? — поинтересовалась она.

— Да, конечно. Я уверен, еды хватит всем, — ответил Гарри.

— Окей, спасибо, — сказала девочка, после чего послышался топот на лестнице и, видимо, она вышла из дома.

Луи улыбнулся, когда его муж снова захохотал из-за внезапного появления Фрэнсис.

Их дети всегда жаловались на то, как отвратительно вели себя их родители, демонстративно изображая рвотные позывы, когда те держались за руки, или старались закрыть глаза и уши, когда Луи и Гарри начинали целоваться. Время от времени Гарри любил напоминать им, что когда-то они тоже будут взрослыми, и они должны быть счастливы, что их старые чудаки всё ещё хотят целоваться, но дети всегда решительно отрицали это. Но Луи знал, что в глубине души они были рады за них.

Они с Гарри приехали с поздней репетиции несколько недель назад и так и замерли в прихожей, услышав, как Лидия, их старшая дочь, укладывала свою сестрёнку в постель. Она рассказывала Мире, что такое развод и почему их соседи, Смиты, разводятся, а миссис Смит выходит замуж снова. Они говорили о бабушке Энн и о дедушке Дэсе, Лидия объясняла малышке, что дедушка Робин на самом деле отчим Гарри, но это не имеет никакого значения, ведь он всё равно очень сильно любит их папу и тётю Джемму.

— Я тоже очень сильно люблю дедушку Робина, — прошептала Мира. — Но это никогда не произойдёт с папочкой и папой, так ведь? — он всхлипнула, в голосе послышался оттенок беспокойства.

Лидия тихо рассмеялась.

— Нет, Мира. Боже, нет… Папочка и папа, может, и ссорятся время от времени, но они любят друг друга. Они очень сильно любят друг друга, поэтому никто никуда не уйдёт, — она сделала небольшую паузу, а когда продолжила, её голос стал немного тише и с примесью лёгкого трепета. — Мы счастливая семья, Мира. Нам действительно повезло. Тебе не о чем беспокоиться. И даже если что-то произойдёт, чего никогда не будет, никто никогда не перестанет любить тебя. Ни я, ни папа, ни папочка, ни Фрэнси, ни Микки. Никогда, слышишь? Мы всегда будем твоей семьёй несмотря ни на что.

Луи был совершенно не удивлён, когда увидел, что глаза Гарри переполнены любовью, когда они тихо пробрались в свою спальню, — он чувствовал себя так же. Как только дверь за ними закрылась, Луи позволил мужу крепко обнять себя, прижав его к себе в ответ. Гарри улыбнулся ему тогда, произнося голосом, полным гордости и нежности:

— Мы отлично справляемся, Лу, — он в неверии покачал голой, глубина его счастья была очевидной. — Мы воспитываем прекрасных детей. Я люблю всех вас. Я очень сильно люблю тебя.

Луи снова посмотрел на него, моргая, чувствуя новый прилив радости, которая буквально сбивала его с ног. Обычно он устраивал огромные шоу, показывая, как сильно он любит их детей и их семью. Он заходил на кухню с широко распростёртыми руками, когда все уже были готовы начать ужинать, и говорил: «Здравствуйте, моя дорогая замечательная семья! Давайте же начнём есть!» или стоял в самом низу лестницы, театрально крича: «Идите сюда прямо сейчас, дети мои! Спускайтесь ко мне, и мы все будем смотреть телик, как надлежит настоящей семье, я не хочу слышать никаких оправданий!». Он целовал их в лбы, обнимал и говорил, что любит их (всем и каждому по отдельности) ежедневно. Он действительно имел в виду это, и они знали, что так и было. Но здесь было что-то иное, когда дело касалось Гарри, он всегда говорил это настолько искренне, что предназначалось лишь для него одного. И оно сбивало его каждый раз, когда они делали это. Это всегда заставляло Луи осознать, что семья, которую они с Гарри построили вместе, и та любовь, которую они разделяли, были величайшим достижением и подарком его жизни. Это было тем, чем он гордился больше всего, и, тем, за что он был невероятно благодарен. Независимо от того, сколько раз он говорил это, или насколько категоричным он был в своих выражениях, он никогда не сможет выразить полным образом, как сильно он их любит. Всегда что-то будет оставаться внутри него. Луи всегда будет любить своих детей больше, чем он мог бы объяснить.

— Я люблю нашу семью, Гарри, — выдохнул он, прислонившись к тёплому крепкому телу мужа грудью. — Я очень сильно люблю её. Больше всего на свете. Больше всего.

Гарри прижал его ближе к себе, соглашаясь.

— Фахитас, мм? — спросил Луи, целуя супруга в губы, прежде чем встать с его колен.

— Мхмм, — согласился Гарри. — Наш семейный фаворит.

— Поеду заберу Миру, и мы поможем тебе накрыть стол, когда вернёмся?

— Конечно, — ответил Гарри, его прекрасные глаза светились. — Люблю тебя, Лу, — крикнул он, когда Луи вышел из кабинета, спускаясь вниз по лестнице. — Не забудь свою пьесу!

— Спасибо! — крикнул Луи в ответ, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и направляясь в их спальню, чтобы взять свои новые наброски «Концерта для скрипки» с тумбочки. Он почти забыл о них. — Тоже тебя люблю!

Луи знал, что, когда он вернётся домой, Гарри будет подпевать своему постоянно увеличивающемуся плейлисту «Забытые Классики Американского R&B» [2], параллельно суетясь на кухне в фартуке, готовя ужин. Лидия как раз вернётся домой к тому времени, и все дети будут бегать из комнаты в комнату, периодически крадя кусочки зелёного перца с разделочной доски и заставляя Гарри ласково хлопать их по рукам. Потом они все сядут за большой стол и примутся ужинать вместе с Бэт и Беном Омерник, конечно, и Луи посмотрит на Гарри с другого конца стола, точно зная, что нет ничего, что Гарри любил бы больше их тёплого гостеприимного дома и их большой семьи в этот субботний вечер. Луи чувствовал то же самое.

***

Гарри стоял возле раковины, ожидая пока закипит чайник, и смотрел на рой внуков, играющих на заднем дворе, сквозь кухонное окно. Они приехали навестить их с Луи на выходные, естественно, те из них, которые не были достаточно взрослыми, чтобы уехать учиться в университет, подрабатывали или просто не могли провести более двадцати четырёх часов вдали от своих друзей. Таким образом, их приезжало всё меньше и меньше в последнее время.

В данный момент их внуки, кто всё же решил посетить их, разбрасывали охапки листьев, на которые Гарри и Луи потратили целый день накануне, чтобы сгрести их в одно место. Гарри был счастлив, что они позволили Дункану сыграть роль Годзиллы, хоть он и был самым младшим. Возможно, в этом и дело.

Гарри рассмеялся, вспоминая о недавней ссоре Дункана и Эмили. Она объявила всем, что он «пугающая машинка по производству соплей», которая должна держаться на расстоянии не менее пяти метров от неё, его ответом был новый поток слёз, он заявил, что она слишком любит командовать и что это он не хочет находиться рядом с ней, за чем последовала парочка бесполезных ударов.

Луи применил свою самую эффективную дисциплинарную методику, чтобы уладить ситуацию.

— Эмили. Дюнки. Я хочу, чтобы вы стали лицом к лицу, пожалуйста, — сказал он, кладя небольшую, но всё ещё крепкую руку на плечо каждого ребёнка, подводя их друг к другу. — Ладно, вот так. Обнимите друг друга. Хорошо. Теперь посмотрите друг другу в глаза. Не жульничать! Не отворачивайтесь… Ладно, а теперь скажите, что вы любите друг друга… Скажите это. «Я люблю тебя». Давайте, я жду, — инструктировал он, пока Гарри наблюдал за ними из дверного проёма. — Вы должны говорить это искренне… Глядя прямо в глаза. Вы не сможете обмануть меня, я всё равно узнаю это.

Гарри не мог видеть лица Луи, но он знал наверняка, что его глаза, должно быть, сияли, пока он пытался скрыть свою улыбку.

Дети сопротивлялись так долго, как могли, они скулили: «Ну дедушка-а-а!» и крутились на месте, лишь бы избежать этого. Конечно, как только они сдались и посмотрели друг другу в глаза, то сразу же залились хихиканьем, разделяя смущение и раздражение своим дедушкой из-за того, что тот требовал от них столь монументально-сложного и возмутительного поступка. Луи использовал точно такой же метод с их детьми много-много лет назад, и они так же ненавидели его.