Чёрная жемчужина Аира (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 86

— И то, и другое, — ответила она тихо, глядя куда-то на дно чашки.

— Расскажи о себе.

И она рассказала. Какой смысл что-то утаивать? Только правда, какой бы она ни была, сейчас могла хоть что-то изменить, а уж там будь что будет.

Летиция говорила, не поднимая глаз. О Старом Свете, о своей бабушке, о замужестве и причине, побудившей её покинуть Марсуэн. О том, почему представилась мадмуазель Бернар, о людях Одноглазого Пьера, о дяде Готье, его попытке завладеть имуществом Анри Бернара и её роли в этом деле. Говорила обо всём, не утаивая ничего, кроме…

…своих чувств к нему.

— …Вот так я оказалась в Альбервилле, а потом — здесь, — закончила она свой рассказ и подняла взгляд. — Я не мошенница и не воровка. Я всего лишь жертва странного стечения обстоятельств. Женщина, которой достался непутёвый муж и алчные родственники. И я не знаю объяснения всему остальному! Я не знаю, что происходит со мной! И единственное, чего я хочу сейчас, это попасть к своему деду на плантацию, потому что именно ради этого я здесь. Потому что это единственное место в мире, где я ещё надеюсь оказаться в безопасности.

— Довольно извилистый путь ты прошла, чтобы просто попасть на плантацию к деду, — чуть усмехнулся Эдгар, не сводя с неё глаз, и она снова смутилась. — Так, значит, ты ничего не знаешь о своей тёте Марии?

— О своей тёте? — удивлённо спросила Летиция. — У меня только одна тётя — мадам Селин, жена Готье Бернара.

— Та женщина, что была на кладбище, это твоя тётя — Мария Лафайетт, хозяйка колдовской лавки на рю Верте. Вернее, никакая она не Лафайетт, конечно. Она всё же Бернар, — ответил Эдгар. — А о своей бабушке? Ты что-нибудь знаешь о Руби? — и видя, как Летиция качает головой и удивляется его вопросам, Эдгар произнёс задумчиво: — Ну, раз ты совсем ничего не знаешь, наверное, мне стоит рассказать тебе твою семейную историю… Вернее, я бы даже сказал, наши семейные истории.

Летиция слушала и поверить не могла. Эдгар говорил размеренно и спокойно, не сводя с неё глаз, словно ожидая, какую реакцию произведут его слова. Всё это разом было дико и странно, и настолько невероятно, что не укладывалось в голове. Жемчужина и проклятье, и жуткая смерть её бабушки Руби, и то, что произошло между их семьями…

— …А теперь, когда ты знаешь почти всё, нам с тобой нужно решить, что же делать дальше, потому что во всей этой истории есть ещё одно важное обстоятельство, — Эдгар подошёл ближе и остановился напротив Летиции, взявшись руками за спинку стула. — То, что я скажу сейчас, я узнал от отца Джоэля — того самого фальшивого священника. И, наверное, это самое странное, что вообще происходило в моей жизни. Видишь ли, я человек рациональный. Я не верю в болотных духов и всякую потустороннюю чушь… Вернее, не верил, но после вчерашнего что-то случилось с моей верой в материальный мир. Потому что я точно уверен в том, что отец Джоэль на этот счёт не соврал. И ты должна кое-что знать…

Он посмотрел на свои руки и некоторое время молчал, пока Летиция не спросила осторожно:

— Что знать?

— Всё это… то, что между нами… — он посмотрел на Летицию и его взгляд снова обжёг. И не просто обжёг, казалось, он проделал этим взглядом дыру в её сердце, окончательно лишив силы воли. — …всё это не случайность. Твоя тётя… Мария Лафайетт… я буду звать её так… Она узнала о том, что ты здесь, в Альбервилле — её помощница видела тебя у лавки. И она узнала о том, что здесь я. И решила воспользоваться этим, чтобы заполучить жемчужину. Этот фальшивый священник на самом деле жрец из Аира, из того самого храма, откуда наши с тобой деды украли эту жемчужину вместе с их жрицей по имени Руби. Если он не врёт, конечно. Но я склонен думать, что он не врёт. Это не просто жемчужина, а их реликвия — сердце Эк Балам. И, как он утверждает, всякого, кто завладеет ей, постигнет безумие — Эк Балам заберёт его разум и душу, — Эдгар снова посмотрел на свои руки, а потом — исподлобья — на Летицию, вглядываясь в её лицо, словно пытаясь прочесть на нём, что же она думает. — Так вот, для того, чтобы заполучить жемчужину, Мария Лафайетт приготовила зелье и провела на том кладбище какой-то ритуал. И мы с тобой выпили из той бутылки — чёртов ром с перцем. Я не знаю, что именно в нём было, кроме, собственно, перца, но у аирских жрецов есть не только бурунданга, а ещё много всяких трав, с помощью которых они могут подавлять волю и разум. Раньше они опаивали ими тех, кого приносили в жертву, чтобы подчинять человека воле жреца и заставлять делать то, что нужно. Не только делать, но даже видеть и слышать то, что нужно.

— Но… зачем она это сделала? — спросила Летиция хрипло — у неё даже горло перехватило от этих слов.

— Она хотела, чтобы между нами возникло притяжение. И оно возникло, — произнёс Эдгар тихо.

Кровь бросилась Летиции в лицо, и все чувства в душе у неё смешались. Облегчение от того, что во всех этих греховных мыслях и поступках нет её настоящей вины, и ужас от осознания всех разрушений, которые принесла в её жизнь родная тётя, и страх того, что действие этого зелья необратимо, и всё так и останется. И страх, что обратимо, и всё исчезнет…

— …А потом, — произнёс Эдгар неторопливо, будто рассуждая вслух, — потом я бы рано или поздно показал тебе жемчужину и отдал её тебе, а ты — Марии. Видимо, как-то так всё это было задумано изначально. Но, — он усмехнулся и похлопал ладонью по спинке стула, — похоже, что-то пошло не так. И вот мы здесь. Но главное, что все наши… чувства. Всё, что мы испытываем, всё это — ложь. Зелье. Навязанная нам чужая воля. Ради этой жемчужины ты готова была меня убить, а я бросил невесту в день помолвки, и всё, о чём мог думать…

Он снова усмехнулся и покачал головой, а Летиция покраснела, догадавшись, о чём же именно он думал. Но внутри как-то разом стало пусто и больно, внутри словно образовалась дыра от этого понимания.

Это всё ложь? То, что между ними? Это не настоящее?

А ведь и правда. Как же можно влюбиться в человека из-за одного только взгляда? Одного прикосновения руки. Одного поцелуя. Она ведь ничего не знает о нём. И не знала. Но мечтала о его прикосновениях, о его руках и губах с того самого танца на кладбище, и эти мечты затмевали разум и сводили с ума. А его толкали на ещё большее безумие. И что теперь?

— Как нам освободиться от всего этого? — произнесла она тихо, чувствуя пальцами сквозь тонкий фарфор, что чай в чашке давно остыл, и внутри у неё тоже всё остывает вот так же медленно. — От этих призраков и… всего остального?

Она шла сюда, не чувствуя под собой ног, а сейчас кажется, что к ним привязали тяжёлые кандалы.

— Этот Джоэль сказал, что нужно вернуть жемчужину в храм, и тогда дух Руби, выполнив своё земное предназначение, уйдёт, наконец, к Великому Эве. И вот тогда проклятье исчезнет. Ты перестанешь хотеть моей смерти, а я перестану видеть в тебе ягуара и хотеть… ну, в общем… неважно. Всё закончится.

— А… остальное? — спросила она, снова смутившись. — Это… притяжение… тоже исчезнет?

— Остальное… Этот Джоэль обещал провести ритуал и приготовить другое зелье. Мы его выпьем, и наша воля освободится. Ты ведь хочешь этого? Освободиться?

Эдгар произнёс эти слова и прищурился. Смотрел на неё, а в глазах темнота, на дне которой тлеющие угли. Смотрел не отрываясь, будто ждал чего-то.

А у Летиции сжалось сердце от осознания того, что на самом деле она не хочет освобождаться. Что она хочет и дальше испытывать это безумие: смотреть на него, хотеть его прикосновений… Она хочет целовать его вот так же, как вчера, и чувствовать такие же поцелуи в ответ. И гореть от прикосновений, и замирать от звука его голоса, и засыпать с ним, и просыпаться…

И мысль о том, что она это потеряет, была невыносима. Но в то же время Летиция понимала, что, наверное, именно так и должно действовать зелье, именно в этом суть притяжения — в этой жажде обладания, которая не подчиняется никакому рассудку и толкает на безумства. И они должны стать сильнее этого.