Долгий путь от любви до любви - Плен Александра - Страница 47

— Потом расскажу, — предвосхитил он мой следующий вопрос. — Дальше я поехал в Камберленд. Посетил твой замок. Естественно, тебя там не было. И пусть я все еще зол на твоих родителей, поехал в Неаполь. С твоей матерью у нас состоялся тяжелый разговор. (Роберт удрученно вздохнул.) В общем, она отказалась мне помогать. Тогда я вернулся снова в Нью-Йорк. И тут мне повезло: слежка, которую я установил за Мэри, дала плоды. Твоя бывшая горничная поехала куда-то на север, в провинциальный маленький городок Берлингтон. Я отправился за ней. И вот я здесь.

— Ты следил за Мэри?! — мои глаза округлились от возмущения.

— Да, — развел руками Роберт, — следил. А не надо было сбегать, девочка моя. Кстати, ты мне должна услугу.

— Какую еще услугу? — нахмурилась я.

— Я не разоблачил перед Барбарой твое вранье насчет болезни отца, — Роберт пристально уставился на мои губы, они тут же стали дико зудеть.

— Хорошо, забыли о слежке, — перевела разговор, чувствуя, как расплываюсь жидкой лужицей от его слов «девочка моя». Какая я девочка? Мне уже тридцать! Но все равно было безумно приятно.

— А как в Нью-Йорке нашел? — сверкнула я глазами и, вздохнув, взялась за куриное крылышко.

— После… — Роберт запнулся, — твоего побега… И письма… Я стал искал тебя везде. Но, увы, только в Англии. У меня был контракт с Бейлором. Я не мог бросить работу на полдороге и был привязан к Англии договором. Леди Девони отказывалась со мной разговаривать, в очередной раз объяснив, какой я мерзавец и… Ладно. К Стефану, барону Сеймуру, тоже долго подойти не мог. Когда гордости уже не осталось, я вызвал его на разговор. Но Стефан только процедил сквозь зубы «Не знаю» и презрительно отвернулся. Я был в растерянности. Потом в газетах появилась заметка о том, что скончался твой муж, герцог Мелвилль, и я обрадовался как ребенок. Ты, наконец, стала свободной.

— Я действительно подала на развод, — тихо прошептала, — но герцог был при смерти и…

Я замолчала и нервно отхлебнула из бокала.

— Неважно, — произнес Роберт быстро, — совершенно неважно, как ты получила свободу, главное — ты свободна.

Что значит неважно? Он не верит, что я подала на развод? Он не верит, что я отказалась от миллионов герцога ради свободы? Он думает, что я обманула?!

— И как же ты меня нашел в Нью-Йорке? — еще раз поинтересовалась ровным тоном, не став нагнетать обстановку и пообещав себе подумать об этом потом, в одиночестве. И о его злости на моих родителей, и о недоверии…

Роберт криво улыбнулся.

— Адвокат герцога. У него был твой адрес.

— А я думала, что ты действительно собираешься продавать свои акции мистеру Вестону, — призналась я, смеясь, — и мы случайно встретились в его доме.

— Ты не ошиблась, — кивнул Роберт, — я собираюсь продать акции и переехать в Англию насовсем.

— И еще, Софи… — мужчина помолчал, мучительно подбирая слова. — Я не знаю, как сказать…

Роберт вдруг стал косноязычным и робким.

— Я хочу сказать… Прости меня. За ту боль, что я тебе причинил. За обидные слова, за ненависть… Но ты ведь понимаешь, что я имел право гневаться? То, что сделали со мной твои родители…

Я смотрела на Роберта, и сердце болело от любви к нему. Но я понимала, что еще рано. Он сейчас полон вины и раскаянья. Он хочет меня. Я вижу его страсть и желание так ясно, словно это написано у него на лбу красными буквами, но сомнения еще терзают его. Он любит меня и поэтому вынужденно прощает. Не потому, что понял, а потому, что знает — иначе меня не получить.

Я резко встала и отряхнула юбку.

— Спасибо за прекрасный пикник, но мне пора домой, — наклонилась и начала складывать в корзинку остатки еды, тарелки и бокалы. Видела, что Роберт удивился. Возможно, он планировал закончить день по-другому?

— Когда мы сможем встретить еще раз? — уныло спросил он.

— Завтра у меня большая стирка, — я заметила, как глаза Роберта округлились, — поэтому давай через два дня.

— Ладно, — кивнул он, окончательно распрощавшись с мыслью поцеловать меня, и пошел готовить экипаж. Ехали мы молча. Я с горечью обдумывала его слова и тяжело вздыхала, понимая, что Роберт в глубине души все еще остается обиженным ребенком. Я боялась, что если сейчас уступлю, то потом всю оставшуюся жизнь с ним (была уверена, что рано или поздно он предложит мне руку и сердце) придется выслушивать его жалобы и стенания на моих родителей и несправедливую жизнь. «Как все сложно», — мысленно вздохнула я.

Вот и мой дом. Подождала, пока Роберт обойдет экипаж и поможет мне выйти.

— Софи, — мужчина взял меня за руку и потянул на себя. Я приблизилась почти вплотную. Конечно, чего скрывать, я жаждала поцелуя еще больше, чем он. Ведь я так любила целоваться!

— Не знаю, чем я тебя обидел, — произнес он потерянно, — и почему ты так резко изменила поведение. Я ведь все тебе рассказал. (Роберт обнял меня и прижался губами к виску.) Ты моя первая и единственная любовь. Я все тебе простил…

Эта фраза стала последней каплей. Я взвилась фурией. Отшатнулась, отбросила его руку в сторону и презрительно уставилась на него.

— Что?! Ты меня простил?! — переспросила, кривя губы. — Вот что, дорогой, забирай свое прощение себе, мне оно не нужно! А знаешь почему?

Роберт растерянно смотрел на меня, ничего не понимая. Я с удовольствием, растягивая слова, прошипела ему в лицо:

— Потому что… я… ни в чем… не… виновата!

Резко развернулась и пошла к дому, оставив мужчину наедине с его сомнениями, думами и обидами. Я видела, каким ошарашенным стало его лицо, как остекленел взгляд, словно он увидел разверстую перед собой бездну.

«Я ни в чем не виновата!» — пело и ликовало сердце. Я вошла в дом и закружилась по комнате, плача и смеясь одновременно. Слезы текли из глаз, я всхлипывала, кусала губы, крепко обхватила себя руками и неистово, в каком-то болезненном и сладостном исступлении кружилась, пока не упала без сил.

Я ни в чем не виновата!

Наконец-то я освободилась от угрызений совести, от надуманной вины, от прошлого. Потому что тогда, двенадцать лет назад, я поступила единственно возможным способом. О том, что случилось после, я не знала и, соответственно, вины моей в этом нет. Мне было восемнадцать лет. Я была наивной доброй девочкой. Я любила родителей. Я правильно поступила. Я ни в чем не виновата!

Как мне стало легко — не передать словами. Я словно сбросила со своих плеч многотонный груз и расправила крылья. Десять лет я страдала и плакала из-за своей вины. Унижала и наказывала себя. А оказалось, что вины-то и нет! Главное, чтобы не тебя простили. Главное — чтобы ты простила себя сама. Поймет ли это Роберт или останется навсегда со своими демонами — его дело! Со своими я разобралась!

На следующий день я пошла в школу с предвкушением любимой работы, увлекательного общения с детьми, песен и музыки. Целый день я порхала, словно птичка, по школе и всем улыбалась. И вечно недовольной миссис Мопет, учительнице математики, и любимому директору мистеру Кримптону, и ученикам, и даже старичку-сторожу. А в двенадцать в школу заехал Роберт и попросил уделить ему немного времени: нужно поговорить. Ему я тоже улыбнулась.

— Софи, меня пригласили в Норвич. Попросили почитать лекции по механике в тамошнем университете. Вернусь через две недели. И у меня единственная просьба — дождись меня. Пожалуйста, не убегай больше.

Я глядела на Роберта во все глаза. Запоминая каждую черточку, морщинку, каждый жест, каждый шрам… Какое у него красивое лицо! Любимое. Родное. И такое грустное.

— Пообещай, Софи! — опять повторил он взволнованно. — Мне надоело за тобой бегать. Пообещай, что я найду тебя здесь, когда приеду.

— Хорошо, — согласно кивнула ему, — я не собираюсь уезжать. По крайней мере, в ближайшие две недели.

На самом деле сегодня утром я предупредила милейшего мистера Кримптона, что вскоре покину школу. В кабинете стоял страшный ор. Но я была непреклонна и стояла на своем. Мы договорились, что я доработаю до конца месяца (а это три недели) и уволюсь.