Американ Босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 31

— Максим, — его пальцы в моей ладони хрустят как раздавленные чипсы и с удовольствием замечаю, как усатое лицо морщится. Все-таки не зря я в машине вожу эспандер. — Тоже друг Ники.

Сделав вид, что не улавливает моего предупреждения, татуированный выхватывает свою руку и поворачивается к застывшей Бэмби.

— Приезжай на гонки в воскресенье, Ник. Я себе на Субару новую турбину из Япы пригнал, а в дроссель теперь вообще голову просунуть можно. Помнишь, Эдика на Эво? Собираюсь порвать его в мясо.

— Спасибо за приглашение, бро, — перебиваю его скучные понты. — Время будет — обязательно заедем.

Тимати мое вмешательство явно не по нраву, но он сохраняет невозмутимость, чтобы не уронить лицо перед Бэмби. Я понял, кто он. Гонщик, про которого как-то упоминала Ни-ка. Ее бывший, который, судя по ненужным телодвижениям, очень хочет вернуться в статус настоящего.

— Любишь смотреть гонки? — снисходительно интересуется тот, чиркая по моей шее взглядом. Чтобы встретится со мной глазами, ему ведь голову надо задирать. Пенек коротконогий.

— Предпочитаю водить сам, но и посмотреть иногда не против.

— На чем ездишь? — как бы случайный вопрос.

— Камаро, — с удовольствием произношу шесть заветных букв, от которых лицо незадачливого субаровода блекнет как мельхиоровая ложка.

— Трехлитровая? — с надеждой в голосе блеет он.

— Шесть и два, бро, — безжалостно опускаю топор превосходства на его разрисованную шею. — Четыреста семьдесят кобыл.

Умойся слезами, лузер. Даже если ты свою STI всеми Greddy, Blitz и Apexi нашпигуешь, вряд ли выжмешь из своей субтильной японки больше четырех ста.

Но Тимати не сдается: губы в тоске пожевал и отвернулся к Ни-ке:

— У тебя номер мой есть? Я тебе пригласительные достану.

У меня варианта два, либо этого Шумахера ударом в лоб отправить в кому, но это как-то неоригинально; либо… и я выбираю «либо». Обхватываю шею Бэмби рукой и сосу ее рот, словно должен выиграть номинацию «Самый слюнявый поцелуй». Ни-ка отвечает, незаметно щипая меня за косую мышцу, но мне по хер. В срежиссированном в моей голове ролике в этот момент понурый Тимати садится в ладу-седан цвета баклажан и под унылое «Плачут небеса» валит в закат.

— Что это было, Кэп? — бормочет покрасневшая Ни-ка, когда я ее отпускаю. У Тимати и, правда, нервы сдали, и он свалил. Вот и прекрасно.

— Ничего, — говорю. — Накатило что-то. Пойдем уже кушать.

Ника

— Ну что, Бэмби, готова делать вид, что не испытываешь желания залезть мне в штаны? — Максим самодовольно поднимает бровь, словно ни на секунду не допускает такой возможности.

— Я более, чем готова, — в тон ему фыркаю я, — Ты сутки вел себя так, словно завтра наступит апокалипсис, а я последняя женщина на земле, из который тебе непременно нужно добыть огонь. Так что буду счастлива передохнуть хотя бы сутки.

— Мы с ЭмДжеем запасались впрок, — очаровательно скалится Максим, и даже несмотря на наш многочасовой секс на выживание от его улыбки моя упакованная в супергеройское белье мозоль вновь начинает подавать признаки жизни.

Красивый и сексуальный. Но не только. Почти две недели наблюдения дают мне основания видеть в Максиме не только привлекательное юморное мясо, но и его острый ум, тягу к справедливости и ответственность.

— А если я обшарю твои карманы на предмет презервативов?

— Обшаривай, Бэмби, — Максим отрывает руки от руля и поднимает их вверх, — Нарочно не взял ни одного.

— Рули звездолетом, Кэп, — намеренно отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть его с смеющегося лица и не поддаваться соблазну изрядно покопаться у него в трусах. — А то пироги остынут.

******

— А ты не охренел часом, Максим? — грозно рявкает с крыльца встречающий нас дядя Игорь. — за двадцать пять минут с Патриарших домчал, гонщик хренов. Я ведь не посмотрю, что ты жлоб возрастной, ремень достану и зад твой надеру.

— В бане веником сможешь оторваться, дед, — ухмыляется Максим и, легко взлетев по ступеням, сжимает родственника в объятиях. Тот ворчит, но внука в ответ обнимает, плотнее сжимая губы, чтобы не выдать улыбку. Любит дядя Игорь Максима, это видно. Трогательно, блин. Вон и мама расчувствовалась: на льва своего седовласого смотрит с обожанием и в умилением.

— Привет, мамуль, — чмокаю пахнущую пирогом щеку и скидываю шлепанцы с ног. — я соскучилась.

— А ты все сохнешь, Никуш, — озабоченно цокает языком мама, оглядывая меня с головы до пяток. — не ешь что ли совсем ничего?

Высохнешь тут, если каждую ночь с тебя семь оргазмических потов сходит. И пицца с пармой после семи вечера не помогает. Не то, чтобы я жаловалась — грудь и задница-то при этом на месте.

— Она ест, — разносится над темечком задорный голос Максима, — я за ней присматриваю.

— Ты смотри, какой пищевой опекун выискался, — с подозрением хмыкает оттуда же дядя Игорь, и я вдруг резко начинаю нервничать из-за предстоящего вранья.

Я бы, может, маме и рассказала о наших отношениях с Максимом, так ведь нет у нас отношений. А травмировать Любу Ивлееву тем, что ее единственная и обожаемая дочь стала продуктовой шлюхой, не хочется. Если дядя Игорь о нашем сводном совокуплении узнает это вообще абзац. Максиму что: он внук. Зубами своими белыми посверкал, деда обнял покрепче и все, поплыл ворчливый лев. А я? Не купится грозный мамин муж на мои прекрасные голубые глаза, как пить дать.

Короче, мне становится неуютно, да так, что я трусливо отпрыгиваю в сторону, когда Максим незаметно пытается погладить мою задницу.

За столом я тоже чувствую не в своей тарелке: пока мама с воодушевлением пересказывает Максиму подробности визита в Америку и знакомстве с его родителями, от которых она, к слову, пришла в восторг, я кожей ощущаю взгляд дяди Игоря, который как оптический прицел переползает с меня на Максима, будто решая, кому выпустить мозги. Ясен пень кому он их выпустит. Непутевой падчерице.

— Я пойду спать, — поднимаюсь со стула и чтобы польстить маме, надуваю живот и демонстративно по нему похлопываю. — Накормила от души, мам. И как дядя Игорь только не растолстел на твоих вкусных харчах.

— Плаваю я каждый день и педали кручу, — мгновенно отзывается тот и искоса смотрит на маму.

Оууу. Если меня не подводят зрение и интуиция, грозный лев Игорь хочет выглядеть красавчиком в глазах инженера Любы.

— Тебя не раскормить, — фальшиво сокрушается мама, всплескивая кулинарными руками. — Комплекция у тебя больно атлетическая, Игорь… Повезло с генетикой, такие как ты не стареют вообще.

Ай да мама Люба, дрессировщица моя львиная. Если бы не наше с Кэпом присутствие, дядя Игорь бы об ее коленки уже головой терся, судя по его довольному виду.

Я поднимаюсь в гостевую спальню и, быстро приняв душ, плюхаюсь на кровать. Пытаюсь читать новинку от Акунина, но мысли надоедливым бумерангом возвращаются к Максиму. Встречался ли он когда-нибудь с девушкой в своем Нью-Йорке, какой его любимый цвет, и с каких пор он стал для меня не Кэпом, а просто Максимом. И почему, черт возьми, он до сих пор не скребется в мою дверь, умоляя поцеловать его на ночь.

Потому что дед Игорь охаживает любимого внука веником в бане и потому что вы договорились о воздержании, подсказывает занудный внутренний голос. Спи, Ника.

Даю творению Акунина последний шанс, и когда оно этот шанс бездарно сливает, засовываю телефон под подушку и принудительно погружаюсь в небытие, в котором меня снова настигает вездесущий кэпо-бумеранг. Мне снится, что Максим, одетый в войлочную шапку с надписью «Дух парной, дух святой», стучит веником по моей заднице и приговаривает:

— Бэмби, просыпайся.

— Тебе идет эта шапка, — снисхожу до комплимента банщику, после чего решаю открыть глаза.

Ну, положим, никакой шапки рядом со мной нет, как, впрочем, и бани, но сам Максим есть и даже рукоятка веника присутствует.

— Ты храпишь, Бэмби, — хрипло шепчет Максим и, придавив меня собой, раздвигает языком мои губы и жадно целует. Я незамедлительно обнимаю его обеими руками и целую в ответ. Сна словно и не было, а между ног горячо.