Американ Босс (СИ) - Салах Алайна - Страница 39

— Ой, Ники, так ты щас красиво сказала, у меня прям в зобу дыханье сперло, — Леся втягивает носом воздух и начинает быстро обмахиваться рукой. — Я даже завидую тебе, блин. Мне бы так, чтобы цветок в груди. Нет, у меня цветок тоже распускается, но обычно пониже и ненадолго. Максимум часа на два.

Я промакиваю глаза рукавом своей тельняшки и выпрямляюсь. Все-таки если выговориться, становится легче.

— Ничего хорошего в этом нет, Лесь, потому что Максим все испортил. Пусть я совершила ошибку, когда с ним не поговорила, но я бы никогда не стала делать так как он… Разве когда есть чувства, так поступают? Разве можно сознательно делать больно человеку, который тебе небезразличен? Даже если он меня не любит, разве можно вот так.

— Пфффф, — протяжно фыркает Леся, быстро придя в чувство после моего душещипательного монолога. — Можно, конечно. Мужики от ревности еще и не то делают. Они же не выносят, когда их статус крутого самца под сомнение ставят. Жопой чую, Максиму твоему такого пендаля ни разу в жизни не прилетало. Спорим, и ему сейчас херово. Сидит щас где-нибудь с бутылкой вискаря и на твою фотку смотрит.

— Не имеет значение. Он мне изменил, и он улетает меньше чем через две недели. Может, оно и к лучшему, что так вышло. Так бы я еще долго страдала, а теперь я сделаю все, чтобы его забыть.

Леся скептически поджимает губы, явно желая мне возразить, но затем снова делает невозмутимое лицо и произносит:

— Ну тогда надеюсь, что вся эта красивая речь про предназначенного тебе человека — действительно полная хрень, а то забывать тебе придется его очень и очень долго. Тем более, что ты по-прежнему у него в офисе на стажировке.

— По поводу этого проблем не возникнет. В понедельник я позвоню к нему в офис и уволюсь.

— Да ты я, погляжу, серьезно настроена, Ники— присвистывает Леся.

— Да, серьезно. Никогда больше не хочу его видеть.

Максим

Кто сказал, что утро вечера мудренее — явный пиздобол. Больнее и светлее, да, но точно не мудренее. Хотя бы потому, что думать в моем состоянии совсем не получается. Виски ломит, в желудке закручивается кислотная воронка и вставать нет ни малейшего желания. Сколько я вчера выпил и как добрался домой? Начал с Сеней в «Торино», потом, кажется, поехали в «Стейк-Хаус», а дальше провал.

На часах половина девятого утра. Сегодня понедельник и это означает, что я впервые проспал на работу.

Я кое-как соскребаю себя с кровати и плетусь в душ. Делаю воду ледяной, чтобы вернуть себе способность соображать. Вот что ты сделала со мной, Бэмби. В душе творится полное дерьмо, голова трещит — хоть отрежь, я опаздываю на работу, а еще ЭмДжей от горя и холода, как штатив, вдвое сложился.

Одевшись, я спускаюсь во двор и, оглядевшись в поисках тачки, вспоминаю, что бросил ее она парковке «Торино». Вот это капец. Еще никогда я так не терял контроль над своей жизнью.

Вызываю такси и, прислонившись в входной двери, закрываю глаза. Плохая идея: меня штормит и шатает. Сегодня я впервые не забрал из дома Бэмби. Хотя она, наверняка, и не ждала. Кто теперь ее будет возить на стажировку? Кто-то из ее вассалов из аналитического? Впрочем, олененок точно не пропадет.

Такси приезжает через три минуты. Погружаюсь на задний диван и сражаюсь с приступами тошноты до тех пор, пока не доезжаю до работы. Необходимо собраться, чтобы подчиненные и Ника, в том числе, не видели в каком состоянии находится царь. Миную Алену, при виде меня встрепенувшуюся из-за стойки ресепшена, и запираюсь в кабинете. На сегодня это мое бомбоубежище. Включаю ноутбук и, сморщившись от очередного болезненного спазма в висках, открываю намеченный список дел. В десять должна состоятся планерка, но ее решаю перенести на завтра, чтобы не подрывать свой авторитет помятой физиономией. Борюсь с соблазном заглянуть в камеры, чтобы проверить как выглядит Бэмби, так же стойко, как сражался с подкатывающей тошнотой в такси, но если в случае со вторым я вышел победителем, то с камерами проигрываю. Надавливаю пальцем на пластиковое тело мыши и, развернув окно с изображением кабинетов, выбираю крайнее правое, которое за последние две недели часто открывал, чтобы оценить реакцию Бэмби на мои грязные смс. Несколько секунд глазею на статичное изображение пустующего стула, после чего набираю Алене.

— Да, Максим, — звучит с придыханием.

— Ника где?

— Мммм…Ивлеева? Она звонила в восемь с просьбой передать тебе заявление на увольнение. Я перенаправила тебе…

Я сбрасываю вызов, не успев ее дослушать. Похмелье утраивает свою собачью хватку на моих мозгах: я сжимаю ладонями пульсирующие виски, пытаясь унять нарастающий гул крови. Режущая боль, притупленная двухдневным запоем возвращается вновь, растекаясь по артериям и ударяя в голову. Какого черта? Блядь, ааа… какого черта?

Известие о том, что Ника больше не появится на работе без преуменьшения повергает меня в шок. Даже если она меня ненавидит, а я на нее зол, не отменяет того факта, что я хочу, чтобы она была поблизости. Я привык, что она где-то рядом. Мне важно знать, что с ней все в порядке.

Прошу Алену сделать мне кофе и несколько секунд смотрю в потухший экран ноутбука, пытаясь взять себя в руки. Моя жизнь превратилась в полный пиздец, и за это я начинаю злиться на Бэмби. Пусть я и налажал со всей этой херью про отсутствие отношений, но это она была той, кто обманывал. За то время что я был с Никой, я даже в сторону ни разу не посмотрел — для меня просто никого не существовало. Это она бегала за моей спиной к хорьку, прикрываясь Брэдом Питтом и стиркой, лживый голубоглазый олень. А грудина взрывается сейчас у меня.

К черту все. Подпишу я ее заявление, раз она так хочет.

На работе я высиживаю до глубокого вечера, после чего еду забирать Камаро. Я никогда не чувствовал одиночества: в нашей большой семье это попросту невозможно, да и приятелей у меня в Нью-Йорке много, но именно сейчас, кажется, впервые распробовал его вкус. Оказывается, одиночество — это не тогда, когда тебе некому позвонить. Одиночество — это когда ты не можешь позвонить тому, кому хочешь. Даже сейчас, когда я еду по сумеречному Садовому, представляю, что рядом сидит Бэмби. Трясет темной копной, задорно морщит веснушчатый нос с серебристым колечком, объясняя, по какой причине ее раздражает Соколиный глаз и почему она недолюбливает Человека-Муравья. Хочется написать ей сообщение, но не стану. Потому что как бы херово мне не было, у меня есть яйца.

Я торможу возле супермаркета, чтобы купить минералки. С виски и прочей огненной водой я решил завязать до возвращения в Нью-Йорк — длительное саморазрушение никогда не казалось мне привлекательным. Пока пухлая кассирша с забавным именем Гульчачак на бейдже пробивает содержимое моей корзины, взгляд машинально падает за окно, и я в ту же секунду забываю о покупках. Потому что вижу суслика. Одетый в дебильную клетчатую рубашку, он идет за ручку с какой-то черноволосой шалавообразной девкой на двадцатисантиметровых каблуках.

— Мущщщина, а покупки? — несется мне в спину с акцентом. В жопу покупки. Мне нужно с этим разобраться.

— Ты! — рявкаю я так громко, что ботаник и дешевая проститутка замирают на месте. — Можно тебя на пару слов?

Суслик медленно поворачивается, в глазах смятение и испуг. Девка тоже оборачивается, но в ее — удивление и интерес.

— Малыш, мы с молодым человеком отойдем поговорить, — повернувшись к спутнице воркует хорек и ласково гладит ее по плечу.

Тьфу. Девка эта плохая карикатура на Харибо и Индиру. Тонны фальшивого загара, коровьи ресницы, шесть слоев штукатурки, платье вульгарное и безвкусное. Как после Бэмби он может быть… вот с ней?

Перекатывая во рту жвачку, девчонка кивает и, одарив меня кокетливым взглядом, отходит в сторону.

— Кто это? — киваю на ее едва прикрытую тканью задницу.

Суслик расправляет плечи и с достоинством объявляет:

— Это Роза, моя девушка.

— Какая, на хрен, девушка? А к Бэмби ты какого черта с вениками бегал?