Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария - Страница 55

Какой же красивый у Бруно голос! Почему-то раньше она этого не замечала. Лида заново училась общаться — до Бруно она редко подпускала к себе кого-то так близко. Получалось не всегда:

— Ты опоздал на пять минут! Что? Ты не любишь Кайли Миноуг? Нет, мы пойдем на ее концерт!

Они стоили друг друга: Бруно согласился купить билеты, но обманул Лиду и затащил ее на концерт группы ABBA. После — долго просил прощения и в знак примирения подарил возлюбленной очередные лосины.

Так пролетали недели, месяцы и годы, пока не вспыхнула эпидемия. К тому времени Тора выросла и уже работала в Стае.

Лида дописала учебник и подарила его Бруно. Тот радовался, как ребенок. «Легенды о Zahnrad» ему очень понравились.

В день, когда Лида все же познакомилась с домами ближе, беспощадно светило солнце. Пожилая женщина с Виноградной улицы вызвала милицию — жаловались, что кто-то украл ключи и запер ее в собственном доме. Лида насторожилась — кто, если не они? — и отправилась с дежурными.

Еще издалека она уловила запах гари. Дым обволакивал деревья, полз между рядами цветущей картошки. Дом старушки горел, а рядом толпились ребята из Стаи в огнеупорных костюмах. И Тора, маленькая девочка, обожающая Тартини, — там же.

— Я… сама займусь этим делом, — выдавила Лида. — Всех свидетелей ведите сразу ко мне.

— Но майор…

— И никаких возражений.

«Дьявольская трель» закончилась. И зазвучала симфония номер пять.

И вот, спустя пятнадцать лет Лида снимает плакаты Кайли Миноуг. Заявление об увольнении лежит на столе. Вскоре она отнесет его Бруно — попрощается, улыбнется, а может, даже пошутит… Сегодня без скандалов. Как странно. Они постоянно ссорились, но при этом любили друг друга, а с минуты на минуту помирятся и расстанутся.

В дверь стучат. Бруно проскальзывает в кабинет и подплывает к Лиде. Снимает очки, протирает их галстуком, словно хочет напоследок рассмотреть возлюбленную получше.

— Поехали со мной.

Лида тянет за огромный выцветший плакат, чертыхается и комкает его.

— Ты же знаешь, что нет.

Бруно пытается взять Лиду за руку, но она отпрядывает.

— Не упрямься.

— Я и не упрямлюсь. Просто…

— Ты меня не любишь.

Лида застывает. Когда этот мужчина с шестеренками вместо сердца и пронзительным взглядом успел нащупать ее болевые точки? Так… нечестно.

Она подается к Бруно и берет его за подбородок.

— Не смей так думать.

— Тогда в чем проблема?

— Я не брошу Сокола. Он… Он единственный, кто борется с моей болезнью. А я — единственная, кто борется с его безумием. Жаль, что ты не изобрел машину для транспортировки домов.

Бруно косится на скомканные плакаты Кайли.

— Хорошо, что ты их сняла. Ужасная певица.

— Не ужаснее ABBA, — подмигивает Лида. — Я увольняюсь, Бруно. Без тебя я здесь чужая. Не злись. Ты ведь тоже уезжаешь ради дома. Не заставляй меня бросать свой. И спасибо, что не убил Сокола. Мне кажется, что вовсе не новенькие часы лечат дома. Дома лечит наша любовь.

— Лида… Я плохой человек?

— Ужасный. — Она целует его в висок. — А… Можно вопрос? Это она тебе подсказала, как их лечить?

Бруно грустно усмехается и извлекает из кармана брюк скомканные лосины.

— Цвет осеннего моря. Я нашел его.

Анна

ПОСЛЕ

— Мама не разрешает мне здесь гулять, — хнычет Темыч.

Мы пересекаем дорогу и сворачиваем направо.

— Монстры не навредят ей. А тебе — навредят.

Мне повезло. Мальчишка — жаворонок, он просыпается раньше родителей и бродит по участку с пакетом на голове. Охотится на чудовищ.

Я наплела Темычу о хищниках, которые едят слышащих. О том, что сегодня они нападут на поселок. Он понял меня мгновенно и помчался в кухню за ножами. А я пообещала его спрятать.

Наивный маленький мальчишка. Он не знает, что хищник — его мать. И что спасаем мы не его, а меня.

И вот мы спешим — скорее в никуда, чем куда-то. Из-за макушек хижин вырастает холм. Мой холм. С моим скелетом.

— Я боюсь, — упирается Темыч, обнимая плюшевого кролика. — Гулять рядом с ним вредно.

Ворота скрипят. Ворота рады нам.

— Он добрый.

Ветер бьет в спину, сухие яблони по-прежнему обнимаются. Кто-то нацепил на ветки одноразовые стаканы, и они стучат что есть мочи.

— А вдруг монстры найдут меня и съедят?

Трава на холме пожелтела и царапает ноги.

— Нет, Темыч. Он добрый только для своих. А ты — свой.

Когда мы добираемся до крыльца, ветер успокаивается. Одноразовые стаканы замолкают.

Здравствуй, Ворон.

Спаси меня от монстров.

Мы ныряем в полумрак дома. В ушах — безумное «тик-так» и бормотание, далекое-далекое. Я завидую Темычу. Для него это — крик. Что-то вроде наушников. Мальчишка щелкает громкость на максимум и наслаждается звуком. А я… Я стою за его спиной и пытаюсь уловить знакомые ноты.

Душно. Черные стены, дырявый потолок, пол — в земле. На подоконнике валяется Облако. Темыч замечает его мгновенно.

— Он… Почему он не у тебя?

— У меня.

Паршивое оправдание.

— Значит, это твой дом?

— Мой.

Ты даже не представляешь, насколько мой.

— Здесь есть подвал. Сюда монстры не полезут. — Я пинаю ботинком прогнившие доски. Из дыры в полу несет сыростью и мочой, на лестнице скрутились морским узлом черви.

— Там темно. — Темыч сосредоточенно смотрит куда-то мимо меня. Ему трудно отключить слух. Трудно усмирить подрывника.

Выудив из кармана фонарик, я отдаю его мальчишке. Я подготовилась. Я все просчитала. Я… нигде не ошиблась.

Темыч прыгает на ступеньку к червякам и гладит их.

— Они тоже прячутся, — объясняет он. — От тех хищников.

— Видишь, тебе не будет скучно.

— А ты?

— А я убью всех монстров и вернусь за тобой.

— Так нечестно! — возмущается Темыч. — Возьми меня!

Я сажусь на корточки.

— А как же черви? Они не выживут без тебя. Обещаю, я приведу тебе самого опасного монстра, и ты сам решишь, как с ним быть.

Поднявшись, я подхватываю доски. Темыч наблюдает, как над его макушкой смыкается тьма. Как я хороню его в костях Ворона, чтобы чудовища точно не пробрались к мальчишке — или он не пробрался к ним. Я опрокидываю шкаф и перетаскиваю его на прогнившие доски.

Я спасена. Осталось только побеседовать с монстром.

Илона складывается в позу собаки, и ее ступни омывает море. Солнце выглядывает из-за туч. Утренние лучи скользят по песку и бутылкам пива. Моросит мелкий дождь, и над волнами появляется радуга — на все небо, или даже больше. Обнимает поселок, улыбается ему, как старому другу. Силуэт Илоны похож на идеально ровную букву «Л». Если смотреть издалека, ее можно принять за штендер. С рекламой домов, определенно.

Мне не страшно. Не страшно и морю — второй день волн почти нет. Мы с ним связаны.

Я шагаю к Илоне и снова и снова проваливаюсь в песок — он засасывает меня, хоронит, и так — спасает. Он тоже мой друг.

— Доброе утро, — шепчу я.

Как странно. Почему, вывернув себя наизнанку, посерев в больнице из-за туберкулеза, побив всю посуду в квартире, мы продолжаем говорить «доброе утро»? Почему нельзя произнести: «Дерьмовое утро. Тебе чай или кофе?»

Буква «Л» выпрямляется. Синяки под глазами, бледная кожа, взлохмаченные волосы… Кажется, Илона ненавидит клетки.

— Красивый рассвет, да?

— Я все знаю.

— О чем ты? — хмурится она, и ее брови превращаются в длинное тире.

— Ты попросила у Ворона кое-что особенное.

Машинку на радиоуправлении.

— И что же?

— Точнее — кого, — рычу я.

Илона пятится и мотает головой.

— Что ты несешь…

— Второй муж — носитель здорового тела. Я — подарок дому, ведь за такую услугу нужно немало заплатить. Но я не позволю тебе это провернуть, ясно? Не позволю. Ты прикидывалась идеальной женой, готовила сырники по утрам, обнимала мужа, но ты не любишь его. Ты ищешь прошлое, а оно от тебя бежит. — Я иссякаю и хватаю ртом воздух. — И Темыч растет таким по твоей вине. У чокнутых мамаш не бывает нормальных детей!