Ведьмина печать. Ловушка для оборотня (СИ) - Ганова Алиса - Страница 61

— Да!

— И?

— Магия — зло…

— Что?! — возмутилась собеседница. — Вы не слушаете! Зло — это слабость! Поскольку слабый человек не в силах противостоять низменным порывам!

— Простите, Ана! Но меня тошнит от его книг. Сложные и непонятные! Фа Оули сказала, что родовые ведьмы и ведьмаки постигают грани магии всю жизнь, делятся с потомками истинной, проверенной практикой. А он хочет, чтобы я сам разобрался, освоил и выдал то, к чему другие стремятся поколениями.

— Возможно, ваш отец не понимает всей тонкости магии.

— Он не верит. Он считает, что я… — Соль замялся, — что я глуп, а фа Оули скрывает знания.

— У вашего отца цель, и он эгоистично идет к ней, заставляя других выполнять его прихоти.

— Никто меня не понимает, как ты!

— Пусть в замке нет близкого вам по духу человека, но мир большой, и если искать, обязательно встретите друга.

— Я уже нашел!

— И я не идеальна, фай Сольфен. Вы одиноки, потому привязались ко мне и наделили особенными качествами. Но пройдет время, и вы встретите…

— Я хочу быть с тобой! — противно по мозаичному полу отъехал стул и, судя по звуку шагов, Сольфен подошел к Ане…

Аола сожалела, что не видит происходящего. Воображение рисовало, как Ана соблазняет его. И предает Сара! Сжала кулаки, подумала и толкнула дверь в библиотеку.

Сольфен стоял на коленях перед Аной, положив голову на ее ноги, а она просто гладила его по волосам. Когда распахнулась дверь, он вскочил, и Аола заметила его покрасневшие глаза.

«Плакал? А она его жалеет?!» — если она и представляла соблазнение, то явно не так.

Соль, увидев дочь фа Оули на пороге, побледнел, сжался, а потом выпалил:

— Как бы отец не давил на меня, знайте, фа Аола: мое сердце отдано Ане. И я всегда буду любить ее!

Растерянная Аола перевела взгляд с него на подавленную Ану, развернулась и зашагала прочь, сама не зная куда.

— Фай Сольфен, вы подставляете мою голову под гнев фая Франа, — уходя, расслышала грустный голос великанши.

Наследник фая Франа Аоле не нравился, и тщеславной или жадной она не была. Но мастерство, с которым Ана расположила к себе Соля, поразило. Растерянная, сама не осознавая чем, спустилась по ступенькам, прошлась по пролету и вышла к небольшому садику, расположенному на большой нише замка.

«Высокая, безродная, она понравилась не только Сару, похожему на нее, но и робкому Сольфену! А я? Что могу я? — охваченная смятением, она почувствовала себя слабой, неполноценной, ничего не умеющей. — А что, если я такая же жалкая, как Сольфен?!»

Вечнозеленые кустарники с багровыми ягодами, гроздьями висевшими на ветках, пустые фонтанчики с позолоченными фигурками статуй, влажные тропинки, вымощенные цветной плиткой, черная земля и прелый запах… Безмятежная тишина сада завораживала. В тонком платье было холодно, но уходить в серое нутро замка не хотелось. Она долго сидела на леденящем бортике фонтана, вглядываясь в крыши домов Бореля, пока не застучали зубы.

Оули, увидев замерзшую дочь, испугалась. Уложила в кровать, накрыла несколькими одеялами, принесла отвар, обложила грелками. Видя, как матушка переживает, Аоле стало стыдно за поступок. Взяв в себя в руки, она обещала себе отныне быть выдержанной и не причинять близким боль.

Следующим днем, едва проглотила несколько кусочков утренней трапезы, фай Фран отложил нож и вилку и обратился к присутствующему за столом сыну:

— Соль, полагаю, тебе, как хорошему хозяину, следует больше уделять времени гостям. Покажи фа Аоле библиотеку и сад.

Под угрожающим взглядом отца, он встал из-за стола.

Ощутив и на себе давящий взгляд хозяина замка, Аоле хватило бы выдержки оставаться на месте, но ради матери она переступила через гордость и кивнула головой. И прямо из-за стола отправились осматривать родовое гнездо.

Едва покинули зал и свернули за поворот, примирительно предложила:

— Мы можем идти и молчать.

Соль кивнул.

В полном молчании они неспешно шли по одним ему ведомым коридорам, лестницам, переходам. Зато не нужно было вести лицемерные вежливые разговоры. Во всяком случае, по окончании прогулки, они подумали, что все прошло не так уж и плохо.

Приободренный фай Фран довольно потирал руки, ожидая, что вскоре сын и гостья найдут общий язык, и дело сдвинется с мертвой точки.

Замковая челядь, наслышанная, что с гостями явился свирепый гигант, прилипла к окнам. И Юлиана тоже. Но едва увидела вальяжно расхаживавшего в нарядной алой тунике и кафтане Асаара, подпоясанного ремнем, — сердце бешено заколотилось. От ярости.

«Мне — ничего, а себе и им — так наряды! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»

Никто так не оценил тетушкино длинное платье со шлейфом и Аолино воздушное, шелковое, как она. Прилипнув к стеклу, Анка подметила и их туфельки, и сумочки… Еще никогда ее зрение не было столько остро.

«Да на пигалицино платье ушло столько ткани, что подбрось ее, и она не шмякнется о каменные плиты двора, а полетит ввысь! — оглядев свое глухое, монашеское одеяние, Юлиана едва не расплакалась. Топнув ногой, сжала кулаки. — Кольцо будет моим! А потом забуду все, и катитесь к ч…ту!»

Отскочив от окна, заметила ненавидящий взгляд Жильды, не забывшей: из-за кого Соль сбежал от нее, как от мерзкой уродины. Служанка Франа была туповата, однако ее скудного умишка хватило, чтобы сообразить: твари по паре… А, значит, Ану обязательно заинтересует высокий гость ростом ей под стать.

— Ты его не получишь! — прошипела Жильда и злобно улыбнулась, показывая мелкие, желтые зубки.

«Держи карман шире! — едва не сорвалось у Анки. Руки чесались повыдирать космы дряни, но представив ее шок, когда она воочию увидит член Сара, едва сдержала улыбку. — Мда, его убийственный причиндал будет последним, что ты увидишь».

Каждое утро Юлиана старательно причесывала волосы, душилась духами с нежным запахом, но прошел день, второй, третий…, пятый, а он не обращал на нее никого внимания. Расхаживал по замку чинно, преисполненный собственного достоинства. И если бы не видела собственными глазами, не поверила бы, что он может быть таким напыщенным, заносчивым и гадким. С каждым днем Анка ненавидела его все больше, однако вражда не мешала ей захлебываться слюнями при виде его широких плеч и узорчатых штанов на упругой заднице.

«Блин! Не хватало только, чтобы унюхал мое возбуждение! — переживала она. За лунный оборот, что они провели вместе, успели хорошо изучить друг друга, чтобы понять: у них слабость одна на двоих — взаимное желание. — Он этого и ждет, чтобы посмеяться. А вот выкуси, теперь я посмеюсь!»

Его заносчивое поведение раздражало ее, как матадор быка, однако, чем спесивее себя вел Асаар, тем больше стелились перед ним служанки.

«Еще бы, как майский цветок вырядился в алое, не удивительно, что все мухи слетелись! Оставался бы в своих лохмотьях и штанах без трусов, и ни одна бы навозница не позарилась!» — от ревности и обиды Анка стервенела. — Я, влюбленная дура, таскала тетку на хребте, месила ледяную грязь, шла больная… — столько всего вытерпела! И в итоге мне только хрен во всех ипостасях?! Скотина!»

«Отомсти — соблазни!» — подсказывала внутренняя стервозина.

«Обязательно! Только придумаю как!» — но как ни старалась, в голову ничего дельного не приходило.

«Если выряжусь в соблазнительное — скорее клюнет Солька или его папаша. Не-не, такое счастье на фиг надо! Если хотя бы виделись чаще… — но и тут выходил облом. Он будто прятался от нее. — Ничего, найду способ, чтобы глаза твои горели от ревности, как кремлевские звезды в ночи», — шипела она, ворочаясь в постели.

Чуткий Соль сразу заметил перемены, и Юлиане ничего не оставалось, как притвориться, что заболела.

У Франа «больничный» можно было получить лишь на погосте, но благодаря заступничеству Сольфена два дня лентяйничала. Терла щеки, старательно кашляла, только и разговоров было среди челяди, но Сар так и не явился.

«Конечно, у тебя же Аола есть. Она же хрупкая и слабая! Это я сильная и выносливая лошадь-катимал!» — даже трепетная забота Соля не утешала.