Волшебное зеркало Тимеи (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 34

— Кажется, нет…

— И не спускалась по лестнице? — голос стал острым, как нож.

Стало ясно — он знает, что я была у пруда и разговаривала с Тимеей. Больше он ничего знать не должен, как я и думала. Что же сказать?..

— Почему ты молчишь?

— Мне… мне и правда приснился сон, Рене, — начала я осторожно. — Только он был не дурной, а немного странный. Вчера вечером я выпила таблетку, чтобы уснуть… Наверно, это от нее. Пока ты не спросил, я и не вспомнила об этом сне.

— Что же тебе снилось? — продолжил Рене свой допрос, все так же пытливо оглядывая меня.

— Мне снилось… будто один лебедь из твоего пруда превратился в прекрасную женщину. И мы о чем-то беседовали с ней…

Глаза супруга метнули молнии.

— Ты уверена, что это был сон, милая?

Я постаралась изобразить непонимание.

— Сейчас я не уверена, что это вообще снилось мне. Ты ведь знаешь, сны так быстро улетучиваются из памяти…

— Ты лжешь, дорогая моя Мари, — произнес Рене убийственно спокойно. — Ты — отъявленная лгунья, милая! Спасибо, что разделила со мной ужин. Тебе понравилось новое платье? Оно очень идет тебе.

Я онемела и не могла вымолвить ни слова.

— Наверху тебя ждет Аделаида Куприс. Иди и приготовься к приему гостей. Твоя ложь — не повод не выходить к ним. Сегодня ты будешь блистать перед ними как никогда!

Мне показалось, что он хотел еще что-то добавить, но лишь жутко усмехнулся.

Я не посмела задать ему ни одного вопроса.

Если бы я тогда призналась во всем, покаялась, обняла его, прижала к груди, сказала «Возьми мою душу, возьми мое сердце, дорогой, любимый Рене!», все сейчас было бы иначе.

Но я этого не сделала.

Подобрав подол платья, чувствуя во рту горький вкус вина, я вернулась в свою комнату и начала лихорадочно думать, что же предпринять.

Через час, в ослепительном платье и с волосами, заплетенными Аделаидой Куприс в красивую сложную прическу, я спустилась к гостям.

Может быть, один из гостей, а точнее, одна гостья подскажет мне, как выпутаться из этой ситуации?..

Опротивевшие гости сидели на своих местах. Дантон, почему-то без Якова, Даная с огромным декольте, чопорная Лидия, горбатый Поль Вергелен с осоловевшими глазами…

Все вежливо поприветствовали меня. Я ответила им легким поклоном.

И лишь ее не было на месте.

— Календи немного приболела, — раздался над ухом голос Рене. — Бедняжка! Эти английские весны такие слякотные… Ты ведь нисколько не расстроилась, дорогая?

Я почувствовала, что задыхаюсь.

— Что с тобой?

Я задышала часто и глубоко, пытаясь вспомнить…

Ну, уж этого-то он не может знать. Осколок тогда был в кармане моего плаща.

— Нисколько, дорогой! — дерзко ответила я. — Я вижу, что и Якова тоже нет.

— Повредил палец, — поморщился Рене, подозрительно глядя на меня. — Как будто палец может помешать ему прийти на прием по поводу окончания гастролей… Кутит с какой-нибудь девицей, мерзавец.

Услышав это, Дантон помрачнел.

— Мог бы и меня захватить, — заявил он. — Я тоже не прочь покутить с девицей!..

— Вам обоим следует лучше знать свои партии! — сердито крикнул Рене. — Твой мерзкий фальшивый ми-бекар едва-едва удалось заглушить валторнами!

Поль Вергелен противно захихикал.

— Ну что ж! — Рене встал за стол, как за дирижерский пульт. — Выпьем, друзья, за наш очередной успех! А моя очаровательная Мари споет нам что-нибудь своим ангельским голосом!

— Прокурлычет… — сухо произнесла Лидия.

Споткнувшись о мой взгляд, она поспешила забить рот куском диковинной атлантической рыбы.

Поль Вергелен опять бессмысленно захихикал.

Рене, улыбаясь краем сморщенных губ, сел на свое место.

— Я спою песню из мультфильма! — громко объявила я.

Руки Рене сжались в кулаки.

— Из мультфильма? — задрал нос Дантон, и его глупые круглые глаза выкатились на лоб.

Даная что-то шепнула первому кларнету, чьего имени я не помнила.

Поглядев друг на друга, прыснули две скрипачки — одна длинная и тощая, другая маленькая и толстенькая, кажется, Надин и Мими; не помню, как распределялись между ними эти имена.

— Тихо! — вскричал Рене и ударил кулаком по столу.

Все мгновенно затихли.

В звенящей тишине я запела ту самую песню, после которой он полюбил меня. Мое хрустальное сопрано звонко летело под своды замка, а перед глазами вставали картины того далекого утра в моем доме. Как слушала, замерев, тетя Клаша с тарелкой оладьев, как горделиво восседала на стуле мама, и как завороженно внимал он…

Он и сейчас сидел недвижно, как скала. Лишь длинные ладони то разжимались, то сжимались вновь, и сверкали, как бриллианты, темные глаза. Еще недавно улыбавшееся лицо омрачила угрюмая тень.

Когда я допела, оркестр разразился неистовыми хлопками.

— Браво, — выдавила Лидия.

Рене испепелял меня страстным и страшным взглядом.

— Простите, господа, — объявила я. — Я немного утомлена и хочу, с вашего позволения, вернуться в свою комнату.

— Господа! — раздался голос Рене.

Я обернулась на него.

— Это была прощальная песня моей горячо любимой супруги. Сегодня вечером она покидает нас.

Нет. Нет! Только не… Не-ет!!! Не произноси этих слов… Неужели после того, как я спела для тебя, ты сможешь сделать это?!

Глаза Рене впились в меня.

— Моя жена отбывает на лечение в санаторий «Сосновый рай».

Музыканты обомлели. Я окаменела. Первой отмерла Даная и дрогнувшим, полным сомнения голосом переспросила:

— Как?! В «Сосновый рай»? Мари?!

Я со всех ног бросилась бежать из залы, потом из замка. В туфлях с золотыми пряжками я побежала по апрельскому снегу, потом, скинув их, побежала босиком…

Он выбежал за мной, догнал возле пруда, развернул к себе.

— Мари!

Я начала вырываться, и мне показалось, что руки мои захлопали, словно крылья…

— Посмотри на меня.

Он сжал меня за плечи.

Лебеди взлетели ввысь. Они кружили над нами и гортанно кричали.

— Угомонитесь! — воскликнул он неистово.

Птицы испуганно метнулись назад.

— Ты обманула меня.

Я молчала.

— Я не знаю, почему кольцо не показало мне этих картин… Наверно, оно тоже стареет. — Он печально усмехнулся. — Только зеркало Тимеи могло бы подменить одни картинки другими, но зеркала больше нет. Я сам разбил его. Но я знаю и так. Переполох в Замке Отражений, Элемер, который не ест, не спит и грезит прекрасной незнакомкой… Кое-кто пытался подсунуть ему Глицинию Беливер, но ты же понимаешь, она никогда тебя не заменит!..

Я молчала. Язык отказывался говорить.

— И то, что я видел собственными глазами — твой разговор с Тимеей. Как видишь, я все знаю. После этого может быть лишь один путь — в «Сосновый рай». Но если ты скажешь, что любишь меня…

Мука исказила его старческое лицо. Я чувствовала, как тяжело даются ему эти слова.

Лебеди в пруду притихли и устремили на меня умоляющие глаза.

— …тогда все останется по-прежнему. Мы заживем с тобой как супруги, в любви и согласии. Ты не будешь нуждаться ни в чем, а я, как и раньше, буду боготворить тебя.

Не я ли просила судьбу именно об этом шансе?.. Остаться самой собой, хотя бы этой никчемной, трясущейся старухой? Лишь бы не птицей в пруду… Именно об этом… Но почему сейчас я молчу?

— Ни одной женщине ни разу в жизни я не шел на такую уступку! Однако в одном я непреклонен — мне нужна от тебя именно любовь! Не снисхождение, не смиренное терпение, не жалость и не выбор меньшего из двух зол.

Я не люблю его. Но разве я не могу вновь солгать?.. Во имя собственного спасения. Он, конечно, почувствует ложь. Но он жил с ней и раньше, он может сделать вид, что не заметил этой лжи, чтобы не разлучаться со мной.