Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья - Страница 60

— Ты дусины записи не читала, так? — Владлен Матвеевич верно оценил мое смятение и покрасневшие уши.

— Он же тоже писец, — отозвалась невпопад. — Думала, он тут… химичит.

Однако прав Муз насчет меня… И про тень «героя» сообразила, что про невозможность двоих знала, но, блин… Блондинка. Натуральная.

— Ладно, не воротишь сделанного, — смешливо хмыкнул двоюродный дед. — Но выбирать придется. Или ключ, или… совесть. И память.

Я невольно сглотнула. Повернулась и посмотрела на тень.

— А если выберу… его?

— Я те как выберу, бестолочь! — рявкнул Муз.

— Не знаю, — покачал головой Владлен Матвеевич. — Я не могу понять, что оно такое. То ли часть сущности, то ли… Но будь осторожна. Сейчас он питается и ведет себя тихо, а как наестся… Неизвестно, что из него получится. Но двоих рядом быть не может. И тебепридется выбрать ключ, Василек. Он уже часть тебя. А была бы инициированной — это не зацепилось бы.

— А если привязать?.. — спросила робко. — Он ведь был к кому-то привязанный?..

Случайные необдуманные слова — и как кирпичом по макушке. Валик, как и «парень с собакой», как и любая сущность, был привязан… Игнат Матвеевич же все популярно объяснил, а я… Привязки, поводки — это и управление. Кто им управлял? И снова вспомнилось замечание про то, как вовремя появился саламандр. Очень вовремя. Чтобы из игры вышел, кто… не хочет больше участвовать? И на поводке сидеть, чтобы не… Черт. Вот зачем он мне это сказал?.. И кто управлял, если писец занят?

— Привязать можно как к человеку, так и к месту, — вещал меж тем Владлен Матвеевич. — Мы можем тащить до десятка сущностей. Но писец — только одного. Привязи — это привязи, поводки. А инициация — это частичное слияние. Тебя — с ним, ваших сил, — и кивнул на Муза. И снова посмотрел на тень: — Из этого… получится низший. И не забывай, от кого оно откололось. Чревато, Василек. И, да, их как минимум двое. Один — «пишет», второй — управляет.

И неожиданно очнулась Серафима Ильинична. Посмотрела на расклад, на меня, и в мутных глазах зажглись странные огоньки. И она прошептала:

— Берегись, девонька… Берегись! Идет за тобой! За тобой идет, за душой! Идет через тебя! За тобой! К тебе!

— Вы ошибаетесь, — ответила я тихо и вежливо. Слова — как о «герое», но я почти поверила в то, что он мне не враг. Что враг — не он.

— Сима никогда не ошибается, — возразил двоюродный дед и подковылял к жене. Обнял ее хрупкие вздрагивающие плечи здоровой рукой и повторил: — Никогда не ошибается — она провидец. Дар сгорел, но она по-прежнему способна видеть. Писец работает через тебя — через память. Через то, что помнят и говорят о тебе люди. И идет к тебе. И за тобой.

— Дар сжечь? — я с трудом отогнала страх. — Из-за прошлого или… Зачем?

— Думаю, он спятил, — щека Владлена Матвеевича нервно дернулась. — Так бывает, когда у человека нет места в жизни. Когда он не может найти себе применение. А когда находит ненадолго, а потом теряет на всю жизнь… Думаю, он давно спятил. Начал с Дуси и Симы, а потом… Мстит писцам, у которых сложилась жизнь. И мстит через близких. Я следил за теми, кто учился у отца или работал с Игнатом. За всеми следил, после того как Сима… Я ведь всех знал. Из них почти никого не осталось, Василек. Кто спятил, кто… сгинул. Троих лишь из виду потерял и найти не могу. И один из них…

— Вы говорите о писце, о нем — как о мужчине, — я встала и подошла к окну. — Но ведь может быть и она — женщина.

— Знаешь такую? — оживился двоюродный дед. — Да, среди той троицы — одна женщина. В Игната девчонкой влюблена была, а потом… исчезла.

Я покачала головой, умолчав о Маргарите Степановне. Опять внутренний голос, да. Валик ведь не зря заметил, что к ней кто-то шастает… Вот и пара?.. Но нет, не верю, что эта добрейшая женщина… Я устало потерла виски. М-да, складывается стойкое впечатление, что кроме впечатления ничего не складывается… Все. Никаких больше домыслов. Хватит. Завтра же проверю. Или сегодня?.. Я посмотрела в окно. Вечерело. Солнце ушло за край дома, и небо полыхало степным пожаром. Такие яркие закаты зимой — большая редкость… Нет, сегодня — поздно.

— Пойду, пожалуй, — вздохнула и повернулась. — Вы только не прячьтесь больше и держите меня в курсе, ладно?

Владлен Матвеевич кивнул. И я крепко обняла его на прощение. Он погладил меня по спине и тихо сказал:

— Ничего не бойся, Василек. И дневник заведи. Записывай все важные события. Чтобы… не запутаться и не забыть. Даты, имена, факты. Мы не сможем предугадать его следующий ход. Но у тебя будет, за что зацепиться, — и повторил: — только ничего не бойся. Мы…

— …что-нибудь придумаем? — черт, как надоела эта набившая оскомину фраза… Но только за нее я пока и держусь.

— Придумываешь — ты, — подмигнул двоюродный дед. — А мы — делаем. Он обязательно выдаст себя. Так или иначе. Все ошибаются.

Да-да, и на нашей улице однажды перевернется грузовик с апельсинами… Главное — успеть удрать, чтобы не зашиб. Я кивнула, попрощалась, сгребла в охапку Муза и пошла домой. Меня ждали работа, роман и «герой». И… бабушка. И теперь я точно знаю, чем закончится эта история.

Тенью.

Глава 4

«Полночь время обновляет,

Верю, а ты точно знаешь,

Встречу где-то в пути…»

(«Гранд-Кураж»)

…Тень растворилась в лунном свете обережного символа. Я невольно коснулся правой щеки, ощущая слабую пульсацию символа. Все. Все пройдено и собрано. Осталось последнее — благословение и признание хранителя. И только бы получилось… Пути отхода подготовлены, но… Тень хранителя — это часть моего мира, а чужеродная сущность — есть чужеродная сущность. Выбор очевиден. И риск оправдан.

Мышь тихо пискнула, и я вышел из ниши. На стенах коридора мерцали, разгоняя мрак Полуночи, слова — рассказ о чужой истории. Пара предложений — и портал в другой мир распахнется. Позади меня сутулилась костлявая сущность. А впереди, там, где только что был тупик… стена неуловимо менялась. Неровная кладка трескалась, пропуская серебристый туман, плавилась, стекая на пол свечным воском. Я невольно затаил дыхание. Плети тумана расползались по потолку, спускались по стенам, стирая слова.

— Тихо, — велел одними губами, и мышь поперхнулась писком. Метнулась ко мне, затаилась на плече, запахнувшись в крылья.

Пусть стирает. Написанные слова недолговечны. А те, что остались в памяти, навсегда со мной. Как история иномирного писца. Повторить ее — дело недолгое. Вот только пыль… Туман оседал на стенах, растворяя слова. И камень. Я опустил взгляд. Серебристые плети обвивали ноги до колен, подошвы сапог прилипли к полу. Я с трудом удержался от желания дернуться и отступить — назад, к сущности. В отличие от меня, ее туман обходил стороной, разбегаясь по стенам.

Мышь испуганно дрожала. Ноги вросли в пол намертво, скованные камнем до колен. А коридор продолжал меняться. Плети тумана свивались, покрывая стены мерцающими коврами, густели и… твердели. Серебристое сияние становилось ярче, и в нем чудились неясные тени. И живо вспомнились обстоятельства, при которых за моей спиной появилась костлявая сущность. Я посмотрел по сторонам и стянул с плеч плащ. Если стены вспыхнут, я ослепну раз и навсегда. И плащ, вероятно, не спасет. А стены вспыхнут. Откуда еще взяться тени, если нет света? А тень — даже с силой хранителя — это всеголишь тень. Которой необходимо воплотиться из света.

Я обернул голову плащом и замер, выжидая. Мышь, судя по возне и недовольному писку, забилась в сумку. Сущность не шевелилась. Зато заворочался мрак. Вязкий и липкий, он неохотно отступал, поднимая волны душной пыли. И усиливалось сияние, осязаемое до остроты, до болезненного покалывания кожи. Да, сущность ключа явно слабее будет, от ее света достаточно отвернуться… Я недовольно поджал губы. Сколько еще ждать?.. Ноги деревенели в неподвижности, глаза щипало, воздуха не хватало, ткань плаща…