Окно в Полночь (СИ) - Гущина Дарья - Страница 61

«Ты пришел», — резкая вспышка света, и ткань плаща прилипает к лицу.

Кровь из глаз течет по щекам и шее. В голове вспыхивает боль. Мышь замирает в сумке, прекращая возню.

Я до боли закусил губу.

«Зря. Тень за тобой».

— У меня должен быть выбор… — пошептал сипло. — Я имею право выбирать…

«Ты сможешь жить без крови, смертный?»

Нет. Тьма…

«Ключ — твоя кровь, его тень — тень твоей крови. У тебя нет выбора. И никогда не будет. В жизни — не будет. Место занято. Давно и навсегда. И никто кроме ключа рядом не встанет».

Что ж, предсказуемый исход… Я скрипнул зубами:

— Добивай.

«Ты пришел. Первый. Достойный. Посмотри на меня».

Я непроизвольно отвернулся, жмурясь сильнее. Глаза горели огнем, от боли мутилось в голове.

«Смотри, смертный».

Свет погас. Быстро и внезапно. Я вытер лицо плащом, отстраненно удивившись собственным дрожащим рукам. Трясутся, как у припадочного. Уронил окровавленный плащ на пол и слепо сощурился. Во мраке слабо мерцала серебристая фигура. Высокая, тощая, нескладная. Лицо размывала тень, не касаясь лишь глаз — седых, пронзительных, мудрых.

«Идем», — фигура протянула костлявую руку.

Под боком завозилась мышь. Пискнула тихо и заткнулась, едва тень опустила взгляд на мою сумку.

«Интересная форма. Кто из твоих предков поклонялся Знаниям?» — глухой голос напоминал мой собственный, внутренний.

— Все, — ответил неохотно. — Только меня выбрало Время.

«Идем», — повторила тень.

Макушки коснулось дыхание сущности, и она неловко накинула на мои плечи свой дырявый плащ. Старые лохмотья растеклись по спине и груди, и я невольно поежился. Чужая сила прилипла к коже мокрой одеждой, но вместе с ней отступила боль. И прояснилось в голове. И разлетелись по полу лопнувшие каменные оковы. Я быстро огляделся. Ни тупика, ни угла инициации. Только клочья тумана стелились по полу. Вздохнул и неуклюже шагнул за зовущим. Если не добил, то…

Фигура отвернулась и поплыла по коридору, а Полночь расступалась перед ней, храня светящиеся следы. Я шел, ни о чем не думая. Пожалуй, впервые я не знаю, что и думать… Хранители либо посвящают, либо убивают. А я застрял где-то между. Сущность ключа шла следом, шурша по полу поникшими крыльями. Мышь молча таилась в сумке. Да, не знаю, что и думать… И невольно обернулся. Туман рассеялся, и на стенах вновь замерцали слова. Все до единого. И до открытой двери туда — пара предложений… Только нужды в ней больше нет.

«Не отставай», — вмешался в мои мысли сухой голос.

Я удивленно поднял брови. Глаза привыкли к мягкой полутьме, и я различил на фигуре хранителя… трещины. И… «пробоины». Словно рваные раны. На горле и грудной клетке, на «плечах» и «коленях» темнели пятна, от каждого из которых расходилась сеть черных трещин. Я невольно коснулся первого символа инициации. Черная точка на правом виске, из которой разбегались серебристо-черные молнии. Одна — к брови, вторая — к уголку глаза, третья — к скуле, четвертая — к уху, пятая — исчезала в волосах. Жизнь… несмотря ни на что? Меня ведет тень Жизни? Но откуда тогда…

«Да, убивали меня долго», — фигура обернулась, и на «лице» мелькнула усмешка. На пробитом «виске» вздулись черные шрамы. — «Но жизнь сильнее, и всегда найдет иную суть для воплощения».

Я неуверенно кивнул. Что мы вообще знаем о хранителях?.. Тени древних магов — тех, кто сумел обуздать и подчинить силу ночи, тех, кто открыл суть точек силы. И научил остальных творить тень. И все.

«Сильных опасаются. Запредельно сильных — боятся. Могущественных — ненавидят. Запредельно могущественных… убивают. Мы, смертный, достигли запределья. Порога силы, о котором никто не знал. И незнание убило опасение, страх и ненависть. Оставив только зависть. И желание постичь суть. Хотя бы — суть. А во тьме невежества, как во тьме Полуночи, страха нет».

Да, есть лишь желание завладеть неведомым.

— Зачем рассказываешь? — спросил тихо.

«Чтобы понял».

Я едва не споткнулся. Да, и мне придется пройти через подобное. Высший без тени, слепой от полуденного света, но владеющий некой силой и сущностью-помощницей — такова моя участь. А писцы среди нас — редкость, легенда, столь древняя, что даже потомственные с трудом верят в семейный дар. И… Я таки споткнулся, ибо следующее предположение было неожиданным. Невероятным. Но возможным. Кто еще сможет научить высшего творить из собственных сил тень, если не тот, кто с ней рожден, если не тот, кому она дана изначально? А если вспомнить «бегающие» летописи… Вероятно, мышь, ругаясь и обзываясь, была права.

— Вы… писцы? — я кашлянул.

Хранитель ничего не ответил. Остановился и пальцем написал на пыльной стене пару строк. Камень сухо треснул, и мой проводник прошел сквозь него, оставив сияющий след.

«Идем».

Я заставил себя представить, что в стене есть… окно. Это серебристый след фигуры. И окно — без стекла. Серебро — это… туман той стороны. И неважно, что через него просвечивает камень. И неважно, куда ведет путь. Мне сохранят жизнь. Наверняка. В те времена, когда нам поклонялись, писцы оберегали друг друга. И друг для друга были священными. Неприкосновенными.

«Идем же».

Зажмурившись, я быстро шагнул следом. Узкий проход царапнул плечи, макушке прилетело от низкого потолка. Я пригнулся и вполоборота, с закрытыми глазами, протиснулся в узкое «окно». Сущность дышала в затылок и не отставала ни на шаг. Мышь не подавала признаков жизни. Чего боится?..

Свет ударил по глазам резко и неожиданно. Я вновь споткнулся и отвернулся, уткнувшись в стену. Тьма, ненавижу… По щекам опять потекла кровь. Затылка коснулась горячая рука.

«Ты видишь».

От чужой силы бросило в жар, и боль свернулась свербящим клубком. Но глаза… Я моргнул, вытирая лицо рукавом рубахи. Глаза начали видеть. Я несмело отлепился от стены. Повернулся и прищурился, часто моргая, привыкая к свету. И невольно вздрогнул. На меня в упор смотрели голубые глаза. Писец. Таких, как я, можно опознать и без ключа. По горящим глазам. И безумной смеси эмоций. Восторженное любопытство на грани бесстрашия. Вдохновение на грани помешательства. И цепкость взора. И задумчивая отрешенность. И хитрая загадочность. Мое отражение.

— Здравствуй, — мне мягко улыбнулась немолодая женщина. Всклоченные седые волосы, старый красный халат, тапки на босу ногу…

Я кивнул, невежливо промолчав и уставившись на нее во все глаза. Писец… Вроде, и сам — с даром, но… Но собственный пока ощущается слабо. И на пришелицу я смотрел как на… легенду. А ведь я не закончил ее историю… Как она сюда попала? Где мы вообще находимся?

— Я дописала раньше, — пришелица смотрела на меня с тихим восторгом. — Я так боялась не успеть… — и коснулась моей щеки, провела кончиками пальцев по символу, добавив: — Мне тебя завещали. Писца может инициировать только писец. Старший рода. Но твой кровный давно ушел в Полночь. Давно… — она снова погладила меня по щеке. — Но успел передать право. Весь мой род — ваши отражения, и нам… Нам можно. И я пришла дать тебе имя. Примешь?

Я покосился на сущность ключа. Та неподвижно стояла рядом, опустив крылья, костлявая, нескладная, сутулая, погасшая. А вокруг нас… не было ничего. Только слепящая пустота сияния, в которой терялась фигура моего провожатого.

— Примешь? — повторила женщина настойчиво. — Это добровольно. Заставить не смогу. Но…

Запнувшись, она на мгновение опустила глаза, но я заметил. Зрачки расширились, и черная тень безумия затопила яркую голубизну. И я наконец нашел что сказать. Вернее, спросить:

— Но?..

— Я умираю, — она криво улыбнулась. Отвернулась, обняв хрупкие плечи. — И уйду… совсем скоро. И помочь тебе будет некому. Я не передам дар сама, не завещаю. Иначе… У преемника времени не останется, его быстро найдут. И изведут как меня. Мы опознаем друг друга не только по ключу, но и по имени. Смотри.

Повернувшись, пришелица убрала с худого лица длинные распущенные волосы, перебросив их через плечо. На левой щеке среди морщин сиял знак — такой же, как у меня.